— Это опасно? — спросил Кестер.
— Да, — сказал Жаффе.
И в то же мгновение «Карл» превратился в белый призрак, вихрем полетевший по дороге. Он обгонял всех, вылетая подчас двумя колесами на тротуары, мчась в поисках кратчайшего пути из города в запрещенном направлении по улицам с односторонним движением.
— Да вы с ума сошли! — воскликнул профессор, когда Кестер метнулся наперерез автобусу, едва не задев его высокий бампер. На мгновение Отто сбавил газ, но потом мотор опять взревел на полную мощь.
— Да не гоните вы так машину, — вскричал врач, — что это нам даст, если мы попадем в аварию?
— Мы не попадем в аварию.
— Если вы не сбавите скорость, это случится через две минуты.
Кестер бросил машину в обгон трамвая с левой стороны.
— Мы не попадем в аварию.
Впереди была длинная прямая улица. Кестер посмотрел на врача.
— Я и сам отлично понимаю, что должен доставить вас целым и невредимым. Положитесь на меня, все будет в порядке.
— Но к чему эта бешеная гонка? Так мы выиграем лишь несколько минут.
— Нет, — сказал Кестер, увильнув от груженного камнем грузовика, — нам предстоит проделать еще двести сорок километров.
— Что?
— Да, двести сорок. — «Карл» прошмыгнул между почтовой машиной и автобусом. — Я не хотел говорить вам этого сразу.
— Это не имело значения, — проворчал Жаффе, — я не отмеряю свою помощь по километровому счетчику. Поезжайте на вокзал. По железной дороге мы доберемся скорее.
— Нет. — Кестер уже выскочил в предместье, и ветер срывал слова с его губ. — Я узнавал… Поезд идет слишком поздно…
Он снова посмотрел на Жаффе, и, видимо, врач прочел на его лице что-то такое, что заставило его сказать:
— Ну, помогай вам Бог… Ваша приятельница?
Кестер покачал головой. Он не произнес больше ни слова. Он уже миновал огороды с садовыми домиками и вырвался на шоссе. Теперь можно было развить предельную скорость. Врач съежился на сиденье. Кестер протянул ему свой кожаный шлем.
«Карл» непрерывно сигналил. Леса отбрасывали назад его рев. Даже в деревнях Кестер сбавлял скорость только при крайней необходимости. Грохот не стесненного глушителем мотора ударялся в стены проносившихся мимо домов, громко хлопавших в ответ, как полотнища на ветру; обдав их на миг мертвенным светом фар, машина летела дальше в ночь, выхватывая из тьмы новые дали.
Шины визжали, шипели, выли, свистели — мотор отдавал теперь все, на что был способен. Кестер весь вытянулся вперед, его тело превратилось в одно огромное ухо, в некий фильтр, просеивающий и грохот, и посвист внутри и снаружи, чутко улавливающий малейший шорох, любой подозрительный скрежет и скрип, чреватый аварией, смертью.
На глинистом и размокшем участке дороги машина заюлила, стала раскачиваться. Кестер вынужден был сбавить темп. Зато он еще более круто стал нырять в повороты. Он вел машину уже не головой, а одним голым инстинктом. Фары высвечивали повороты только наполовину. Нырять поэтому приходилось в кромешную тьму. Кестер включил прожектор-искатель, но его луч был узковат. Врач помалкивал. Внезапно воздух перед фарами стал двоиться, расслаиваться, окрашиваться в бледно-серебристый цвет, окутываться дымкой. То был единственный раз за весь путь, когда Жаффе услышал, что Кестер выругался. Минуту спустя они окунулись в густой туман.
Кестер переключил фары на ближний свет. Словно обернутые ватой, они теперь плавали в сплошном молоке, где как призраки мелькали расплывчатые очертания столбов и деревьев; от шоссе ничего не осталось, на нем царили его величество авось и случай, да еще отчаянный рев мотора и то набегавшие, то исчезавшие тени.
Когда они минут через десять выбрались из этой полосы, Кестера было не узнать: он осунулся на глазах. Взглянув на Жаффе, он что-то пробормотал. Потом снова дал полный газ и снова прильнул к рулю, вглядываясь вперед холодными и уверенными глазами…
Как свинец плавилась в воздухе липкая духота.
— Еще не прекратилось? — спросил я.
— Нет, — ответил врач.
Пат взглянула в мою сторону. Я постарался улыбнуться ей. Получилась гримаса.
— Еще полчаса, — сказал я.
Врач поднял глаза.
— Еще полтора часа, а то и все два. Дождь идет.
Капли дождя с тихим звоном стучали по листьям кустов и деревьев. Я смотрел в сад ничего не видящими глазами. Давно ли мы вставали с Пат ночью, забирались в резеду и левкои, и Пат напевала детские песенки. Давно ли Пат проворным зверьком бегала здесь меж кустов по белеющей от луны дорожке…
Я в сотый раз вышел в сад. Делать там было нечего, и я знал это, но так ожидание становилось менее невыносимым. В воздухе висел туман. Я проклинал его, я знал, каково приходится Кестеру. В белом мареве вскрикнула птица.
— Да заткнись ты! — проворчал я в сердцах. Сразу вспомнились всякие россказни о вещих птицах. — Все это чушь! — бодрился я, однако не мог унять невольную дрожь.
Где-то в тумане жужжал жук, но не приближался… не приближался. Жужжал тихо и равномерно. Вот умолк. Вот зажужжал снова. Вот опять… И вдруг я вздрогнул — то был не жук, а машина, где-то далеко-далеко она на огромной скорости брала повороты. Я застыл на месте, затаил дыхание и напряг слух: вот оно опять, вот еще раз — тонкое назойливое жужжание, будто кружит осатаневший слепень. Вот звук стал слышнее — и я отчетливо различил мелодию компрессора. И тогда натянутый до предела горизонт наконец рухнул под натиском мягких волн бесконечности, погребя под собой ночь, отчаяние, ужас, — я бросился к двери со словами:
— Едут! Доктор, Пат, они едут! Я их уже слышу!
Врач, как было видно весь вечер, считал, что я не в своем уме. Он встал и тоже прислушался.
— Действительно машина, но другая, — сказал он наконец.
— Нет, нет, я узнаю мотор.
Он посмотрел на меня с раздражением. По-видимому, он считал себя заправским автомобилистом. По отношению к Пат он был сама снисходительность и само терпение, но стоило мне заговорить о машинах, как от очков его сыпались недовольные искры и он давал понять, что разбирается в этом лучше.
— Нет, это невозможно, — отрезал он и снова ушел в дом.
Я остался в саду. Я весь дрожал от нетерпения. «„Карл“, „Карл“», — повторял я. Теперь пошла череда приглушенных и резких ударных звуков — машина проезжала деревню, в бешеном темпе проскакивая между домами. Вот хлопки ослабели — машина пошла лесом, а вот мотор взревел уже близко — с нарастающим, неистовым ликованием, туман прорезали яркие фары, слепящий свет летел на нас вместе с грохотом… Врач был явно ошеломлен. Взвизгнули тормоза, и машина как вкопанная остановилась у садовой калитки.
Я рванулся к машине. Профессор уже вылезал из нее. Не обращая на меня внимания, он направился сразу к врачу. За ним шел Кестер.
— Как она? — спросил он.
— Кровь еще идет.
— Это бывает, — сказал он, — не паникуй прежде времени.
Я молча смотрел на него.
— У тебя найдется сигарета? — спросил он.
Я дал ему закурить.
— Хорошо, что ты приехал, Отто.
Он жадно курил.
— Решил, так будет лучше.
— Ты очень быстро ехал.
— Да ничего. Вот только туман был в одном месте.
Мы сидели рядышком на скамье и ждали.
— Думаешь, пронесет?
— Конечно. Кровотечение — вещь не такая опасная.
— Она никогда мне об этом не говорила.
Кестер кивнул.
— Она должна жить, Отто.
Он не смотрел на меня.
— Дай-ка мне еще сигарету, — попросил он, — забыл прихватить свои.
— Она должна жить, — сказал я, — иначе все, все ни к черту.
Вышел профессор. Я встал.
— Будь я проклят, если я еще когда-нибудь поеду с вами, — бросил он Кестеру.
— Вы меня извините, — ответил Кестер. — Это жена моего друга.
— Вот как, — сказал Жаффе и взглянул на меня.
— Она будет жить? — спросил я.
Он испытующе посмотрел на меня. Я отвел глаза в сторону.
— Вы полагаете, я стал бы прохлаждаться здесь с вами, если бы она была в опасном состоянии? — заметил он.
Я стиснул зубы. И сжал кулаки. Я плакал.
— Простите меня, — сказал я, — но все произошло так быстро.
— Такие вещи быстро не происходят, — возразил Жаффе, улыбнувшись.
— Я немного раскис, Отто, — сказал я. — Не обращай внимания.
Он повернул меня за плечи и подтолкнул к двери.
— Зайди туда. Если профессор позволит.
— Я уже в порядке, — сказал я. — Можно мне войти?
— Да, только не разговаривайте с ней, — ответил Жаффе, — и не задерживайтесь долго. Ей нельзя волноваться.
От слез я не видел ничего, кроме зыбких бликов в тазу с водой. Я моргал — и блики множились и искрились. Я не осмеливался поднести руку к глазам, чтобы Пат не подумала, что я плакал, так как дела ее обстояли неважно. Оставаясь на пороге, я попытался втиснуть в комнату свою улыбку. Потом быстро повернулся и вышел.
— Вы не зря приехали? — спросил Кестер профессора.
— Да, это было вовремя, — согласился Жаффе.
— Завтра утром я могу отвезти вас обратно.
— Нет уж, лучше не надо, — сказал Жаффе.
— Я поеду осторожно.
— Я хочу остаться еще на день и понаблюдать за процессом. Ваша кровать свободна? — спросил он меня.
Я кивнул.
— Хорошо, тогда я останусь здесь. А вы найдете себе пристанище?
— Да. Раздобыть для вас пижаму и зубную щетку?
— Не надо. Я все взял с собой. Я всегда готов к подобным неожиданностям. Исключая гонки, конечно.
— Простите, — извинился Кестер. — Представляю себе, как вы сердиты.
— Вовсе нет, — сказал Жаффе.
— В таком случае сожалею, что не сразу сказал вам всю правду.
Жаффе рассмеялся.
— Вы слишком плохо думаете о врачах. А теперь вы можете спокойно идти. Я останусь здесь.
Я быстро собрал кое-что из белья, и мы с Кестером двинулись в деревню.
— Ты устал? — спросил я.
— Нет, — ответил Отто, — мы могли бы еще где-нибудь посидеть.
Час спустя меня снова охватило беспокойство.
— Раз он остался, значит, положение опасное, — сказал я. — А иначе с чего бы вдруг…