Мне хотелось сказать ей что-нибудь, но я не мог ничего сказать. Трудно для этого подобрать слова. И даже если нужные слова приходят, то как-то стыдно произнести их вслух. Ведь все эти слова принадлежат прошлым столетиям. Наше время еще не нашло слов для выражения своих чувств. По-настоящему оно умеет быть только развязным, а все остальное — подделка.
— Пат, — сказал я, — храбрый дружище…
В эту минуту вошел Жаффе. Он сразу понял все.
— Успехи великолепны, куда там! — заворчал он. — Так я и думал.
Я хотел ему возразить, но он решительно выставил меня вон.
XVII
Недели через две Пат окрепла настолько, что мы могли пуститься в обратный путь. Упаковав чемоданы, мы стали ждать Готфрида Ленца. Он должен был отогнать машину назад. Мы с Пат собирались поехать поездом.
День был теплый, как парное молоко. В небе недвижно висели ватные облака, горячий воздух томился над дюнами, море плавилось, как свинец, в светлой мерцающей дымке.
Готфрид явился после обеда. Еще издалека я завидел его соломенную шевелюру над планками заборов. И только когда он свернул в тупик, ведущий к вилле фройляйн Мюллер, я заметил, что он был не один; рядом с ним красовалось что-то вроде манекена автогонщика в миниатюре: огромная клетчатая кепка, надетая козырьком назад, массивные защитные очки, белый комбинезон и громадные, отливающие рубином уши.
— Господи, да ведь это Юпп! — ахнул я.
— Собственной персоной, господин Локамп! — ухмыльнулся Юпп.
— И в полном наряде! Что это с тобой?
— Сам видишь, — бодрым тоном произнес Ленц, тряся мою руку. — Готовится стать гонщиком. Восьмой день берет у меня уроки. Вот, умолил и сегодня взять его с собой. Подходящий случай для первой дальней поездки.
— Осилю я это дело, господин Локамп, вот увидите! — пылко заверил Юпп.
— Еще как осилит! — усмехнулся Готфрид. — Такого одержимого манией преследования я еще в жизни не видел. В первый же день он попытался обогнать на нашей развалюхе такси «мерседес» с компрессором. Носится, дьяволенок, как угорелый!
Юпп, сразу взмокший от счастья, смотрел на Ленца с обожанием.
— Думал, сделаю я этого пижона, господин Ленц! На повороте, как господин Кестер.
Я засмеялся.
— Хорошо начинаешь, Юпп.
Готфрид с отцовской нежностью взирал сверху вниз на своего питомца.
— Сначала сделай-ка так, чтобы чемоданы оказались на вокзале.
— Как, я один? — Юпп чуть не лопнул от волнения. — Так я один могу поехать на вокзал, господин Ленц, а?
Готфрид кивнул, и Юпп стремглав бросился в дом.
Мы сдали багаж. Затем вернулись за Пат и снова поехали на вокзал. До отправления поезда оставалось еще с четверть часа. Перрон был пуст, если не считать нескольких бидонов с молоком.
— Поезжайте, — сказал я. — А то доберетесь домой слишком поздно.
Юпп, сидевший за рулем, обиженно посмотрел на меня.
— Не нравятся тебе такие намеки, а? — спросил его Ленц.
— Господин Локамп, — повернулся ко мне Юпп, — у меня все рассчитано. Мы будем в мастерской ровно в восемь.
— Как в аптеке! — похлопал Ленц его по плечу. — Заключи с ним пари, Юпп. На бутылку сельтерской.
— На кой мне сельтерская? — возразил Юпп. — Может, на пачку сигарет? Готов рискнуть. — И он с вызовом посмотрел на меня.
— А ты знаешь, что дорога местами довольно неважная? — спросил я.
— Все учтено, господин Локамп!
— И многочисленные повороты?
— А что повороты? У меня нет нервов.
— Что ж, Юпп, — сказал я серьезно. — В таком случае заключаем пари. Но только при условии, что господин Ленц за руль не садится.
Юпп прижал руку к сердцу.
— Честное слово!
— Ладно уж. Но что это ты так судорожно сжимаешь в руке?
— Секундомер. Буду по дороге засекать время. Надо же знать, на что способна эта колымага.
— М-да, детка, — усмехнулся Ленц. — Юпп оснащен по первому классу. Похоже, наш старый бравый «ситроен» уже трясется от страха всеми своими поршнями.
Юпп пропустил иронию мимо ушей. Он, волнуясь, теребил свою кепку.
— Ну так, может, поедем, господин Ленц, а? Пари есть пари.
— Ну конечно, моторчик! До свидания, Пат! Пока, Робби! — Готфрид, согнувшись в три погибели, залез в машину. — Ну, Юпп, а теперь покажи даме, как стартует истинный рыцарь и будущий чемпион мира!
Юпп надвинул очки на глаза, помахал нам, как бывалый гонщик, и, включив первую скорость, лихо рванул по булыжнику площади в сторону шоссейной дороги.
Мы с Пат посидели еще немного на скамье перед вокзалом. Жаркое белое солнце распласталось на деревянной ограде перед платформой. Пахло смолой и солью. Пат сидела с закрытыми глазами, не шевелясь, запрокинув голову, подставив лицо солнцу.
— Устала? — спросил я.
Она покачала головой:
— Нет, Робби.
— А вот и поезд, — сказал я.
Паровоз выглядел как маленький черный жук на фоне бескрайней, подернутой дымкой дали. Наконец он, пыхтя, подошел к вокзалу. Мы сели в вагон, в котором было почти пусто. Вздохнув, поезд тронулся. Дым от паровоза, густой и черный, повис в воздухе. За окном медленно поплыл знакомый ландшафт — деревня с коричневыми соломенными крышами, луга с коровами и лошадьми, лес, а за ним и уткнувшийся носом в дюны, безмятежный и сонный домик фройляйн Мюллер.
Пат смотрела в окно, стоя рядом со мной. На повороте линия приблизилась к дому настолько, что можно было отчетливо различить окна нашей комнаты. Они были распахнуты, а с подоконников свисало постельное белье, ярко белея на солнце.
— А вон и фройляйн Мюллер! — сказала Пат.
— Да, в самом деле.
Фройляйн Мюллер стояла у дверей своего дома и махала рукой. Пат достала носовой платок, и он затрепетал на ветру.
— Она не видит, — сказал я, — платок слишком уж мал и тонок. На тебе мой.
Пат взяла мой платок и стала размахивать им. Фройляйн Мюллер энергично замахала в ответ.
Постепенно поезд втянулся в поля. Домик скрылся, отступили и дюны. За черной полосой леса еще мелькало поблескивающее на солнце море. Оно мигало, как усталый, но настороженный глаз. Потом потянулось уже только одно сплошное роскошное золото полей, мягкий ветер убегал по желто-зеленым колосьям к самому горизонту.
Пат отдала мне платок и села в угол купе. Я поднял окно. «Кончено! — подумал я. — Слава Богу, все кончено! Все это был только сон! Проклятое, дурное наваждение…»
Около шести мы прибыли в город. Я взял такси и погрузил в него чемоданы. И мы поехали к Пат.
— Ты поднимешься со мной? — спросила она.
— Конечно.
Я проводил ее до двери квартиры, потом спустился, чтобы вместе с шофером принести чемоданы. Когда я вернулся, Пат все еще стояла в передней. Она разговаривала с подполковником фон Хаке и его женой.
Мы вошли к ней в комнату. Был светлый ранний вечер. На столе стояла стеклянная ваза с красными розами. Пат подошла к окну и выглянула на улицу. Потом обернулась ко мне.
— Сколько же мы были в отъезде, Робби?
— Ровно восемнадцать дней.
— Восемнадцать дней? А мне кажется, что намного больше.
— И мне тоже. Но так бывает всегда, когда выбираешься из города.
Она покачала головой:
— Нет, я не об этом…
Она открыла дверь на балкон и вышла. Там, прислоненный к стене, стоял белый шезлонг. Притянув его к себе, она стала его молча разглядывать.
Когда она вернулась в комнату, у нее было другое лицо, и глаза потемнели.
— Ты только посмотри, какие розы, — сказал я. — Это от Кестера. Здесь и его визитная карточка.
Пат взяла карточку в руки, а потом снова положила ее на стол. Она взглянула и на розы, но я понял, что она их не видит. Мысли ее были там, возле шезлонга. Она так надеялась, что навсегда избавилась от него, а теперь он, возможно, снова должен был стать частью ее жизни.
Я не стал ей мешать и ничего больше не сказал. Не стоило ее отвлекать. Она должна была сама справиться со всем этим, и будет лучше, если это произойдет теперь, пока я еще здесь. Конечно, можно было бы сейчас отвлечь ее каким-нибудь длинным разговором, но потом это настроение все равно прорвется и, возможно, доставит еще больше муки.
Она стояла около стола, упершись в него руками и опустив глаза. Потом подняла голову и взглянула на меня.
Я молчал. Она медленно обошла вокруг стола и положила мне руки на плечи.
— Дружище ты мой, — сказал я.
Она прильнула ко мне, и я ее обнял.
— Теперь мы возьмемся за это дело всерьез, а?
Она кивнула и откинула волосы назад.
— Да, конечно. Просто что-то вдруг прорвалось…
— Ничего, пройдет.
В дверь постучали. Горничная вкатила чайный столик.
— Вот это хорошо, — сказала Пат.
— Хочешь чаю? — спросил я.
— Нет, кофе. Настоящего крепкого кофе.
Я оставался у нее еще с полчаса. Потом она явно устала. Я видел это по ее глазам.
— Тебе надо немного поспать, — предложил я.
— А ты?
— Пойду домой и тоже немного посплю. А потом зайду за тобой, часа через два, и пойдем ужинать.
— Ты устал? — спросила она с сомнением.
— Немного. В поезде было жарко. А потом мне еще надо будет заглянуть в мастерскую.
Она больше ни о чем не спрашивала. Усталость ее буквально сразила. Я отнес ее в постель, укрыл одеялом. Она мгновенно уснула. Я поставил рядом с ней розы и прислонил к ним карточку Кестера, чтобы ей думалось о приятном, сразу как проснется. Потом я ушел.
По дороге я задержался у телефона-автомата. Решил сразу же позвонить Жаффе. Сделать это из дома было бы затруднительно. Нужно было считаться с тем, что у нас подслушивает весь пансион.
Я снял трубку и назвал номер клиники. Спустя минуту к аппарату подошел Жаффе.
— Говорит Локамп, — сказал я, откашлявшись. — Мы сегодня вернулись. Около часа назад.
— На машине приехали? — спросил Жаффе.
— Нет, поездом.
— Хорошо. Ну и как дела?
— Неплохо, — сказал я.
Он ненадолго задумался.
— Вот что. Я обследую фройляйн Хольман завтра утром. В одиннадцать. Вы сможете ей это передать?