довериться ему. Было приятно знать, что есть кто-то, кто думает о тебе. Было приятно этому верить.
Кестер толкнул меня в бок и показал головой в сторону выхода. Я кивнул. Ленца здесь не было. Мы вышли. Стоявшая в дверях охрана посмотрела на нас мрачно и подозрительно. В вестибюле, готовясь войти в зал, строились оркестранты. За ними колыхался лес знамен и эмблем.
— Здорово обставлено, а? — спросил Кестер на улице.
— Первый класс. Говорю это как старый спец по рекламе.
Мы проехали еще несколько кварталов и попали на другое политическое собрание. Другие знамена, другая униформа, другой зал, но в остальном все то же. На лицах такое же выражение неопределенной надежды, веры и пустоты. Перед рядами стульев стол президиума, покрытый белой скатертью. За столом партийные секретари, члены президиума, какие-то ретивые старые девы. Здешний оратор, судя по всему чиновник, был явно слабее предыдущего. Говорил он казенно и скучно, приводил доказательства, цифры; все было толково и верно и все же не так убедительно, как у того, предыдущего, который вообще ничего не доказывал, а лишь утверждал. Партийные секретари за столом президиума устало клевали носом; они отсиживали не первую сотню подобных собраний.
— Пойдем, — сказал через некоторое время Кестер. — Здесь его тоже нет. Впрочем, ничего другого я и не ожидал.
Мы поехали дальше. После духоты переполненных залов воздух казался холодным и свежим. Машина промчалась по улицам и выскочила на набережную канала. В темной воде, тихо плескавшейся о бетонированный берег, отражался маслянисто-желтый свет фонарей. Мимо медленно плыла черная плоскодонная баржа. Буксирный пароходик был в красных и зеленых сигнальных огнях. На палубе залаяла собака, и какой-то человек, пройдя под фонарем, скрылся в люке, озарившемся на секунду золотым светом. Вдоль противоположного берега тянулись ярко освещенные дома западного района. В их сторону выгнулась широкая арка моста. По нему в обе стороны безостановочно двигались автомобили, автобусы и трамваи. Это было похоже на искрящуюся пеструю змею, застывшую над ленивой черной водой.
— Я думаю, надо оставить машину здесь и пройти немного пешком, — сказал Кестер. — Так мы меньше привлечем внимание.
Мы оставили «Карла» под фонарем около пивной. Когда мы выходили из машины, из-под ног у нас сиганула белая кошка. Чуть впереди, под аркой, стояли в передниках проститутки. При нашем приближении они умолкли. В углублении дома прикорнул шарманщик. Какая-то старуха рылась в отбросах на краю тротуара. Мы подошли к огромному грязному дому казарменного типа со множеством флигелей, дворов и проходов. В нижнем этаже помещались лавки, булочная, приемный пункт тряпья и железного лома. На улице перед воротами стояли два грузовика с полицейскими.
В первом дворе в углу был сооружен деревянный стенд, на котором висело несколько карт звездного неба. За столиком, заваленным бумагами, на небольшом возвышении стоял человек в тюрбане. Над его головой висел плакат: «Астрология, хиромантия, предсказание будущего! Ваш гороскоп обойдется вам всего в пятьдесят пфеннигов!» Вокруг теснилась толпа. Резкий свет карбидного фонаря вырывал из темноты восковое сморщенное личико провидца. Он настойчиво убеждал в чем-то слушателей, которые молча смотрели на него — теми же отсутствующими и потерянными глазами людей, ожидавших чуда, что и у посетителей собраний со знаменами и оркестрами.
— Отто, — сказал я Кестеру, шедшему впереди меня, — теперь я знаю, чего хотят эти люди. Не нужна им никакая политика. Им нужно что-то вроде религии.
Кестер обернулся.
— Ну конечно. Они хотят снова во что-нибудь верить. Все равно во что. Потому-то они такие фанатики.
Во втором дворе мы обнаружили пивную, в которой проходило собрание. Все окна были освещены. Внезапно там раздался какой-то шум, и тут же как по команде откуда-то сбоку во двор вбежало несколько молодчиков в кожаных куртках. Пригибаясь, они под окнами пивной проскользнули к входной двери; передний рванул ее, и все устремились внутрь.
— Ударная группа, — сказал Кестер. — Иди сюда, станем тут у стены, за пивными бочками.
В зале поднялся рев и грохот. В следующее мгновение раздался звон стекла и кто-то вылетел из окна. Тут же распахнулась дверь, и через нее во двор стала вываливаться плотно сбившаяся куча людей. Передних сбили с ног, задние падали на них. Какая-то женщина с истошными криками о помощи побежала к воротам. Затем из пивной выкатилась вторая группа. Люди с ожесточением вцеплялись друг в друга, дрались ножками стульев и пивными кружками. Гигант плотник выдрался из толпы, встал чуть в сторону, и всякий раз, как перед ним оказывалась голова противника, он размахивался и ударял по ней рукой, загоняя противника обратно в свалку. Плотник проделывал это совершенно невозмутимо, точно колол дрова.
В дверях пивной уже застрял новый клубок людей. Среди них, метрах в трех от себя, мы вдруг увидели всклокоченную соломенную шевелюру Готфрида, в которую вцепился какой-то усатый лихач.
Кестер пригнулся и исчез в людском месиве. Через несколько секунд усатый отпустил Готфрида, с выражением крайнего удивления он вскинул руки и рухнул как подрубленное дерево. В следующее мгновение я увидел, как Отто тащит Ленца за шиворот.
Ленц упирался.
— Да отпусти ты меня… ну хоть на минуту, Отто… — задыхался он.
— Не дури, — кричал Кестер, — сейчас полиция явится! Бежим! Вот сюда!
Мы кинулись через двор к темному подъезду. Медлить было нельзя. Во дворе уже раздались пронзительные свистки, замелькали черные кивера, полиция оцепила двор. Скрываясь от облавы, мы взбежали вверх по лестнице. За тем, что происходило дальше, мы наблюдали из окна. Полицейские работали блестяще. Перекрыв все выходы, они вклинились в толпу, расчленили ее и тут же стали выволакивать из нее людей и запихивать их в машины. Одним из первых — плотника, который с ошалелым видом им что-то доказывал. Позади нас стукнула дверь. Высунула голову какая-то женщина в одной сорочке, с голыми худыми ногами и свечой в руке.
— Это ты? — спросила она недовольно.
— Нет, — сказал Ленц, к которому вернулось самообладание. Женщина захлопнула дверь. Ленц осветил карманным фонариком табличку на ней. Ждали здесь Герхарда Пешке, каменотеса.
Внизу все стихло. Полиция отбыла, двор опустел. Мы подождали еще немного и стали спускаться по лестнице. За какой-то дверью в темноте плакал ребенок. Он плакал тихо и жалобно.
— Он прав, что оплакивает нас заранее, — сказал Ленц.
Мы пересекли последний двор. Покинутый всеми астролог стоял у карт звездного неба.
— Не желаете получить гороскоп, господа? — крикнул он. — Или узнать будущее по руке?
— Валяй, — сказал Готфрид и протянул ему руку.
Астролог какое-то время изучал ее.
— У вас порок сердца, — заявил он затем решительно. — Чувства у вас развиты сильно, но линия разума очень коротка. Зато вы музыкальны. Вы человек мечтательный, но как супруг никуда не годитесь. И все же я нахожу здесь троих детей. Вы дипломат по натуре, у вас скрытный характер, жить будете долго, до восьмидесяти лет.
— Вот это верно, — сказал Готфрид. — Моя фройляйн матушка тоже всегда говорила: кто зол, тот проживет долго. Мораль — это человеческая выдумка, а вовсе не сумма жизненного опыта.
Он заплатил астрологу, и мы пошли дальше. Улица была пустынна. Дорогу нам перебежала черная кошка. Ленц ткнул в ее сторону пальцем.
— Теперь, однако, полагается поворачивать оглобли обратно.
— Пустяки, — сказал я. — До этого нам попалась белая. Так что одна уравновешивает другую.
И мы пошли дальше. По другой стороне улицы навстречу нам шли четверо молодых парней. Один из них был в новеньких кожаных крагах светло-желтого цвета, остальные в сапогах военного образца. Они внезапно остановились и уставились на нас.
— Вот он! — крикнул вдруг малый в крагах и бросился через улицу к нам. В следующее мгновение прогремели два выстрела, малый отскочил в сторону, и вся четверка пустилась наутек. Я увидел, как Кестер хотел было рвануться за ними, но тут же как-то странно осел, издал дикий сдавленный вопль и, выбросив вперед руки, попытался подхватить Ленца, рухнувшего на брусчатку.
Сначала мне показалось, что Ленц просто упал, потом я увидел кровь. Кестер распахнул куртку и разодрал на Ленце рубашку; кровь хлестала струей. Я зажал рану носовым платком.
— Побудь здесь, я сбегаю за машиной! — крикнул Кестер и побежал.
— Готфрид, — сказал я, — ты слышишь меня?
Лицо Ленца посерело. Глаза были полузакрыты. Веки не шевелились. Одной рукой я поддерживал его голову, другой — крепко прижимал платок к ране. Я стоял возле него на коленях, пытаясь уловить хоть вздох или всхрип, но не слышал ничего — и кругом тишина, нигде ни звука, бесконечная улица, бесконечные ряды домов, бесконечная ночь, — я слышал только, как на камни тихо струилась кровь, и я знал, что так уже было однажды и что это не могло быть правдой.
Подлетел на машине Кестер. Он откинул спинку левого сиденья. Мы осторожно подняли Готфрида и уложили его. Я вскочил в машину, и Кестер помчался. Мы подъехали к ближайшему пункту «скорой помощи». Осторожно затормозив, остановились.
— Посмотри, есть ли там врач, — сказал Кестер. — Иначе придется ехать дальше.
Я вбежал в помещение. Навстречу мне попался санитар.
— Есть тут врач?
— Да. Вы привезли кого-нибудь?
— Да. Пойдемте со мной. Возьмите носилки.
Мы положили Готфрида на носилки и внесли его. Врач с закатанными рукавами был уже наготове.
— Сюда! — показал он рукой на плоский стол.
Мы поставили носилки на стол. Врач опустил лампу, приблизив ее к самой ране.
— Что это?
— Револьвер.
Он взял ватный тампон, вытер кровь, пощупал пульс, выслушал сердце и выпрямился.
— Поздно. Сделать ничего нельзя.
Кестер уставился на него.
— Но ведь пуля прошла совсем по краю, ведь это не может быть опасно!
— Здесь две пули, — сказал врач.