— Вот проклятие-то! Нелегко будет оправдать перед фирмой такую покупку. Думал, что вы дойдете до полутора тысяч. Но как бы там ни было, а на сей раз я урвал этот ящик у вас из-под носа!
— Это вы как раз и должны были сделать, — сказал я.
Гвидо ошалело смотрел на меня. Только когда из конторы вышел Кестер, он понял все и схватился за голову.
— Бог мой! Так это была ваша машина? Ах я осел, безмозглый осел! Так влипнуть! Так попасться! На такой старый трюк! И это ты, Гвидо! Ладно, не будем поминать старое. Самые ушлые ребята всегда клюют на самую примитивную наживу. В другой раз отыграюсь. За мной не пропадет.
Он сел за руль и поехал. Мы смотрели вслед машине, а на душе у нас скребли кошки.
После обеда зашла Матильда Штосс. Мы должны были рассчитаться с ней за последний месяц. Кестер выдал ей деньги и стал советовать попросить нового владельца мастерской оставить ее на прежнем месте. Нам уже удалось таким образом пристроить у него Юппа. Но Матильда покачала головой:
— Нет, господин Кестер, с меня хватит. Боюсь, уж и спину не разогну.
— А что же вы собираетесь делать? — спросил я.
— Отправлюсь к дочери. Она живет с мужем в Бунцлау. Вы бывали в Бунцлау?
— Нет, Матильда.
— А вы, господин Кестер?
— И я не был, фрау Штосс.
— Странно, — сказала Матильда. — Кого ни спросишь, никто не слыхал про Бунцлау. А ведь моя дочь живет там уже целых двенадцать лет. Она там замужем. Муж у нее секретарь канцелярии.
— Ну, раз так, значит, город Бунцлау действительно существует. Можете не сомневаться. Раз уж там живет секретарь канцелярии…
— Это уж точно. Но все-таки странно, что никто не был в Бунцлау, не так ли?
— Что же вы сами-то ни разу не съездили туда за все эти годы? — спросил я.
Матильда ухмыльнулась:
— О, это долго рассказывать. Но теперь-то я обязательно поеду к внукам. Их уже четверо. И малыш Эдуард поедет со мной.
— Кажется, в тех краях делают отличный шнапс, — сказал я. — Из слив или чего-то в этом роде…
Матильда замахала руками.
— Да в этом-то вся штука и есть. Мой зять, видите ли, абстинент. Это люди такие, которые не пьют. Ни капельки.
Кестер достал с опустевшей полки последнюю бутылку.
— Ну что ж, фрау Штосс, на прощание полагается выпить по рюмочке.
— Это завсегда, — сказала Матильда.
Кестер поставил на стол рюмки и наполнил их. В Матильду ром уходил, как через сито. Ее верхняя губа вздрагивала, усики подергивались.
— Еще по одной? — спросил и.
— Не откажусь.
Я налил ей доверху большой фужер, и она, выпив, стала прощаться.
— Всего хорошего вам в Бунцлау.
— Спасибо на добром слове. А все-таки странно, что никто не был в Бунцлау, не так ли?
Она, пошатываясь, вышла. Мы постояли еще немного в пустой мастерской.
— Ну, пора и нам, — сказал Кестер.
— Да, — согласился я. — Здесь нам больше делать нечего.
Мы заперли дверь и вышли на улицу. Потом отправились за «Карлом». Его мы продавать не стали. Он стоял поблизости, в гараже. Мы заехали на почту и в банк, где Кестер заплатил налоги по аукциону.
— Пойду теперь спать, — сказал Кестер, выйдя из банка. — А ты к себе?
— Да, я отпросился сегодня на весь вечер.
— Вот и славно, зайду за тобой часиков в восемь.
Мы поужинали в небольшом пригородном трактире и поехали обратно. При въезде в город у нас лопнула передняя шина. Пришлось заменить колесо. «Карл» давно не был на мойке, и я здорово перепачкался.
— Надо бы вымыть руки, Отто, — сказал я.
Поблизости было довольно большое кафе. Мы пошли туда, сели за столик у входа. К нашему удивлению, свободных мест почти не было. Играл женский ансамбль, было шумно и весело. На оркестрантках красовались пестрые бумажные шапочки, многие посетители были в маскарадных костюмах, над столиками порхали ленты серпантина, взлетали воздушные шары, кельнеры с тяжело нагруженными подносами сновали по залу, который так и ходил ходуном под всеобщий галдеж и хохот.
— Что здесь происходит? — спросил Кестер.
Белокурая девушка, сидевшая за соседним столом, осыпала нас целым облаком конфетти.
— Вы что, с луны свалились? — рассмеялась она. — Даже не знаете, что сегодня первый день карнавала?
— Вот оно что! — сказал я. — Ну, тогда пойду помою руки.
В туалет надо было идти через весь зал. У одного из столиков мне преградили путь несколько пьяных мужчин, которые пытались взгромоздить какую-то дамочку на стол, требуя, чтобы она им спела. Та отбивалась и визжала. При этом она опрокинула столик, и вся компания повалилась на пол. Я стоял, ожидая, когда освободится проход, и озираясь. Вдруг меня как будто ударило током. Я оцепенел, кафе куда-то исчезло, я не слышал ни шума, ни музыки, ничего, только мелькали расплывчатые, неясные тени — зато с необыкновенной отчетливостью, резкостью, ясностью предстал один столик, один-единственный столик во всем этом бедламе, а за ним молодой человек в шутовском колпаке, обнимавший за талию какую-то пьяную девицу: человек был с тупыми, стеклянными глазами и очень тонкими губами, а из-под стола высовывались броские, ярко-желтые, начищенные до блеска краги…
Меня, проходя, толкнул кельнер. Я как во хмелю сделал несколько неверных шагов и снова остановился. Стало невыносимо жарко, но меня трясло как в ознобе. Руки намокли. Теперь я различал и остальных, сидевших за столиком, слышал, как они с вызовом что-то пели, отбивая такт пивными кружками. Опять меня кто-то толкнул.
— Не загораживайте, проход, — услышал я.
Я машинально пошел дальше, нашел туалет, стал мыть руки и очнулся, только когда ошпарил их почти кипятком. Тогда я пошел назад.
— Что с тобой? — спросил Кестер.
Я онемел.
— Тебе плохо? — спросил он.
Я покачал головой и посмотрел на соседний столик, за которым сидела строившая нам глазки блондинка. Вдруг Кестер сделался белым. Его глаза сузились. Он наклонился ко мне.
— Да? — спросил он чуть слышно.
— Да, — ответил я.
— Где?
Я посмотрел в ту сторону.
Кестер медленно поднялся. Так змея принимает боевую стойку.
— Осторожней, — шепнул я. — Не здесь, Отто.
Он отмахнулся одной кистью руки и медленно пошел вперед. Я готов был броситься следом. Тут какая-то женщина повисла у него на шее, нахлобучив ему на голову красно-зеленый бумажный колпак. Но в ту же секунду она вдруг отвалилась, хотя Отто ее даже не коснулся, и озадаченно уставилась на него. Обойдя весь зал, Отто вернулся к нашему столику.
— Смылся, — сказал он.
Я встал, окинул взглядом зал. Кестер был прав.
— По-твоему, он узнал меня? — спросил я.
Кестер пожал плечами. Только теперь он почувствовал, что на нем бумажный колпак, и смахнул его.
— Ничего не понимаю, — сказал я. — Я был в туалете всего одну-две минуты.
— Ты был там более четверти часа.
— Что?… — Я снова посмотрел в сторону того столика. Остальные тоже ушли. Ушла и девушка, которая была с ними. Если бы он меня узнал, он наверняка исчез бы один.
Кестер подозвал кельнера.
— У вас есть еще один выход?
— Да, вон там, с другой стороны, — на Гардецбергштрассе.
Кестер достал монету и дал ее кельнеру.
— Пойдем, — сказал он мне.
— А жаль, — с улыбкой произнесла блондинка за соседним столиком. — Такие представительные кавалеры.
Ветер на улице ударил нам в лицо. После душного кафе он показался нам ледяным.
— Ступай домой, — сказал Кестер.
— Их было несколько, — ответил я и сел рядом с ним в машину.
«Карл» рванулся с места. Мы исколесили вдоль и поперек все улицы вокруг кафе, постепенно удаляясь от него, но так никого и не встретили. Наконец Кестер остановился.
— Уполз, — сказал он. — Но ничего. Теперь он от нас не уйдет.
— Отто, — сказал я. — Нам надо оставить это дело.
Он посмотрел на меня.
— Готфрид все равно уже мертв, — сказал я, сам удивляясь тому, что говорю, — и от этого он не воскреснет…
Кестер продолжал смотреть на меня.
— Робби, — медленно произнес он наконец, — не помню теперь, сколько человек я убил. Но помню, как однажды сбил одного мальчишку-англичанина. У него патрон застрял в стволе, и он ничего не мог сделать. Я летел вплотную за ним и ясно видел перепуганное детское лицо и глаза, застывшие от ужаса; у него это был первый боевой вылет, как мы потом узнали, ему только что исполнилось восемнадцать. И вот в это перепуганное, беспомощное, очаровательное детское личико я почти в упор всадил целую пулеметную очередь, так что череп его разлетелся, как куриное яйцо. А ведь я даже не знал этого малого, и ничего плохого он мне не сделал. В тот раз я дольше обычного не мог успокоиться, пока не заглушил совесть этой проклятой присказкой: «Война есть война!» И вот что я тебе скажу теперь: если я не прикончу подлеца, убившего Готфрида, пристрелившего его походя, как собаку, значит, вся та история с англичанином была страшным преступлением. Можешь ты это понять?
— Да, — сказал я.
— А теперь иди домой. Я хочу довести дело до конца. Оно стоит передо мной, как стена. Я не могу идти дальше, пока не свалю ее.
— Я не пойду домой, Отто. Раз уж так, будем вместе.
— Не мели чушь, — нетерпеливо произнес он. — Ты мне не нужен. — Он оборвал взмахом руки мои возражения. — Я буду начеку, подкараулю его одного, без остальных. Совсем одного! Не беспокойся.
Он вытолкал меня из машины и тут же умчался. Я понимал — нет силы на свете, которая может его удержать. Я понимал и то, почему он не взял меня с собой. Из-за Пат. Готфрида он бы взял.
Я пошел к Альфонсу. С ним единственным я мог говорить. Хотелось посоветоваться, прикинуть наши возможности. Но Альфонса на месте не оказалось. Заспанная девица рассказала, что около часа назад он ушел на собрание. Я сел за столик и стал ждать.
Трактир был пуст. Единственная маленькая лампочка горела над пивной стойкой. Девица снова уселась и опять заснула. Я думал об Отто и Готфриде — смотрел из окна на улицу, освещенную полной луной, которая медленно вставала над крышами, а думал о могиле с черным деревянным крестом и стальным шлемом. Неожиданно я заметил, что плачу, и смахнул слезы.