Некоторое время спустя послышались быстрые негромкие шаги. Дверь, которая вела во двор, отворилась, и вошел Альфонс. Его лицо поблескивало от пота.
— Это я, Альфонс! — сказал я.
— Иди сюда скорее!
Я пошел за ним в комнату справа за стойкой. Альфонс ринулся к шкафу и достал из него два старых санитарных пакета.
— Можешь заняться перевязкой, — сказал он, бережно стягивая брюки.
На бедре у него была рваная рана.
— Похоже, задело по касательной, — сказал я.
— Так точно, — буркнул Альфонс. — Перевязывай же!
— Альфонс, — сказал я, выпрямляясь. — Где Отто?
— Почем я знаю, где Отто, — пробормотал он, выдавливая из раны кровь.
— Ты был не с ним?
— Нет.
— И не видел его?
— Понятия о нем не имею. Разорви второй пакет и наложи его сверху. Вот так, пустяки, царапина.
Что-то бормоча себе под нос, он опять занялся своей раной.
— Альфонс, — сказал я, — мы его видели… ну, этого, который Готфрида… Ты ведь знаешь… Мы видели его сегодня вечером. Отто его ищет.
— Что? — Альфонс сразу же встрепенулся. — А где он? Теперь это некстати! Ему надо уходить.
— Он не уйдет.
Альфонс отбросил ножницы.
— Поезжай к нему! Ты знаешь, где он? Пускай немедленно смоется. Скажи ему, что за Готфрида мы уже квиты. Я узнал обо всем раньше вас. Сам видишь! Он стрелял, но я сбил его руку. А потом стрелял сам. Где Отто?
— Где-то в районе Менкештрассе.
— Слава Богу. Там он давно уже не живет. Но все равно убери его оттуда, Робби!
Я подошел к телефону и вызвал стоянку такси, на которой обычно бывал Густав. Он оказался на месте.
— Густав, — сказал я, — можешь сейчас подъехать на угол Визенштрассе и Бельвюплац? Только поскорее. Жду.
— Ладно. Буду через десять минут.
Я повесил трубку и вернулся к Альфонсу. Он надевал другие брюки.
— А я и не знал, что вы рыскаете по городу, — сказал он. Лицо его оставалось мокрым. — Лучше бы сидели где-нибудь на видном месте. Для алиби. А то вдруг хватятся. Всяко бывает…
— Подумай лучше о себе, — сказал я.
— Мне что! — Он говорил быстрее обычного. — Мы же с ним были одни. Поджидал его в комнате. Что-то вроде садового домика. Кругом никаких соседей. К тому же вынужденная самооборона. Он выстрелил первым, как только вошел. Мне и не надо алиби. А захочу — буду иметь хоть десять. — Он сидел на стуле, обратив ко мне широкое мокрое лицо, его волосы слиплись, крупный рот искривился, в глаза его почти нельзя было смотреть — столько в них было обнаженной и безнадежной муки, любви и тоски. — Теперь Готфрид успокоится, — произнес он тихим хриплым голосом. — А то мне все казалось, что ему неспокойно.
Я молча стоял перед ним.
— Иди же, — сказал он.
Я прошел через зал. Девушка все еще спала. Она шумно дышала. Луна поднялась уже высоко, и на улице было совсем светло. Я направился в сторону площади. Окна домов в лунном свете сверкали, как серебряные зеркала. Ветер утих. Нигде ни звука.
Через несколько минут подъехал Густав.
— Что случилось, Роберт? — спросил он.
— Сегодня вечером угнали нашу машину. Только что мне сказали, что ее видели в районе Менкештрассе. Подбросишь меня туда?
— Само собой! — Густав оживился. — Сколько же теперь угоняют машин! Каждый день по нескольку штук. Но чаще всего на них катаются, пока есть бензин, а потом где-нибудь бросают.
— И с нашей скорее всего будет так же.
Густав сообщил, что скоро у него свадьба. У невесты кое-что наметилось в талии, так что пиши пропало. Мы проехали по Менкештрассе и по прилегающим к ней улицам.
— Вот она! — крикнул вдруг Густав.
Машина стояла в неприметном месте, в темном переулке. Я вылез и подошел к ней, достал свой ключ и включил зажигание.
— Все в порядке, Густав, — сказал я. — Спасибо, что подвез.
— Не пропустить ли нам по этому случаю по рюмочке? — предложил он.
— Нет, сегодня никак не могу. Очень спешу. Завтра.
Я полез в карман, чтобы заплатить ему.
— Ты в своем уме? — обиделся он.
— Ну спасибо, Густав. Не задерживайся из-за меня. До свидания.
— Слушай, а что, если нам подкараулить типа, который угнал ее?
— Нет, нет, он наверняка уже смылся. — Меня вдруг стало все это раздражать. — До свидания, Густав.
— А бензин у тебя есть?
— Есть, есть, все в порядке! Я проверил. Ну, бывай.
Наконец он уехал. Выждав немного, я двинулся вслед за ним. Добрался до Менкештрассе и медленно, на третьей скорости, поехал по ней. А когда развернулся и так же медленно поехал обратно, то увидел на углу Кестера.
— Что это значит?
— Садись, — быстро сказал я. — Тебе уже ни к чему торчать здесь. Я только что был у Альфонса. Он уже… уже его встретил.
— И?
— Да, — сказал я.
Кестер молча залез в машину. За руль он не сел, а как-то съежившись, устроился рядом со мной, и я дал газ.
— Заедем ко мне? — спросил я.
Он кивнул. Я увеличил скорость и свернул на набережную канала. Вода тянулась сплошной и широкой серебряной полосой. На противоположном берегу чернели в тени сараи, но мостовая словно излучала тусклый бледноватый свет, по которому шины скользили, как по невидимому снегу. Над рядами крыш возвышались массивные башни собора в стиле барокко. Они переливались серебристо-зелеными бликами на фоне далеко отступавшего фосфоресцирующего неба, в котором яркой осветительной ракетой зависла луна.
— Отто, я рад, что все случилось именно так, — сказал я.
— А я нет, — ответил он. — Это должен был сделать я.
У фрау Залевски еще горел свет. Когда я открыл входную дверь, она тут же вышла из гостиной.
— Вам телеграмма, — сказала она.
— Телеграмма? — озадаченно переспросил я. В голове у меня еще не улегся прошедший вечер. Но потом до меня дошло, и я побежал в свою комнату.
Телеграмма лежала на середине стола, выделяясь под яркой лампой своей белизной. Я сорвал наклейку. Сердце сдавило, буквы расплылись, разбежались, но вот снова собрались вместе — я облегченно вздохнул, успокоился и показал телеграмму Кестеру.
— Слава Богу. А я уж подумал…
Там было только три слова: «Робби приезжай скорее».
Я снова взял в руки листок. Чувство облегчения исчезло. Вернулся страх.
— Что там могло случиться, Отто? Господи, почему она не позвонила? Значит, что-то случилось!
Кестер положил телеграмму на стол.
— Когда ты в последний раз разговаривал с ней?
— Неделю назад… Нет, больше.
— Закажи разговор по телефону. Если что не так, сразу же едем. На машине. Железнодорожный справочник у тебя есть?
Я заказал разговор с санаторием и, заглянув в гостиную фрау Залевски, отыскал там справочник. Кестер листал его, пока мы ждали звонка.
— Ближайший удобный поезд отправляется только завтра днем, — сказал он. — Лучше проехать, сколько удастся, на машине. А там пересесть на проходящий поезд. Так мы наверняка выгадаем несколько часов. Ты как считаешь?
— Да, пожалуй. — Я не мог себе представить, как смогу просидеть несколько часов в полной бездеятельности в поезде.
Раздался звонок. Кестер, прихватив справочник, отправился в мою комнату. Меня соединили с санаторием. Я попросил позвать Пат. Через минуту дежурная сестра ответила, что Пат сегодня не может подойти к телефону.
— Что с ней?
— У нее было небольшое кровотечение несколько дней назад. И пока еще держится температура.
— Передайте ей, что я еду к ней. Со мной Кестер и «Карл». Мы сейчас выезжаем. Вы меня поняли?
— Да, Карл и Кестер, — повторил голос.
— Верно. Но только сразу же передайте. Мы уже выезжаем.
Я вернулся в свою комнату. Ноги были как ватные. Кестер сидел за столом и делал выписки из расписания.
— Уложи пока чемодан, — сказал он. — А я съезжу домой за своим. Через полчаса буду здесь.
Я снял чемодан со шкафа. Это был все тот же чемодан Ленца с пестрыми наклейками гостиниц. Я быстро собрал вещи и предупредил фрау Залевски и хозяина «Интернационаля» о том, что уезжаю. Потом сел в своей комнате к окну и стал поджидать Кестера. Было очень тихо. Я подумал о том, что завтра вечером увижу Пат, и меня охватило жгучее, дикое нетерпение, перед которым померкло все: и страх, и беспокойство, и печаль, и отчаяние. Завтра вечером я буду с ней. Это было то, во что я уже перестал верить, невозможное, невообразимое счастье. Ведь столько было утрат с тех пор, как мы с ней расстались…
Я взял чемодан и спустился вниз. Все стало вдруг таким близким, родным: лестница, устоявшийся запах подъезда, холодная сероватая матовость асфальта, по которому стремительно подкатил «Карл».
— Я прихватил с собой парочку пледов, — сказал Кестер. — Будет холодно. Укройся получше.
— Вести будем по очереди, ладно? — спросил я.
— Да. Но сначала я. Я-то выспался после обеда.
Через полчаса город остался позади, и нас окутало бездонное молчание ясной лунной ночи. Шоссе белой лентой убегало от нас к горизонту. Было так светло, что можно было ехать без фар. Звук мотора напоминал глухой органный бас, он не разрывал тишину, а делал ее еще более ощутимой.
— Тебе надо бы вздремнуть, — сказал Кестер.
Я покачал головой:
— Я не смогу, Отто.
— Ну так хоть полежи, расслабься, чтобы к утру быть свежим. Нам еще через всю Германию ехать.
— Отдохну и так.
Я сидел рядом с Кестером. Луна медленно скользила по небу. Поля светились перламутровым блеском. Время от времени мимо пролетали деревни, реже — какой-нибудь городишко, заспанный и пустынный. Улицы-ущелья, пролегшие между рядами домов, были залиты призрачным, бесплотным светом луны, превращавшим эту ночь в какой-то фантастический фильм.
Под утро стало холодно. На лугах вдруг заискрился иней, деревья, как стальные пики, уперлись в бледное небо, их раскачивал ветер, а кое-где над крышами уже вился дымок. Я сменил Кестера и вел машину до десяти часов. Потом мы наскоро позавтракали в придорожном трактире, и я снова правил до двенадцати. После этого за рулем оставался только Кестер, дело у нас подвигалось быстрее, когда он правил один. После обеда, в сумерках, мы добрались до гор. Нужно было расспросить местных жителей, как далеко мы могли забраться своим ходом, — цепи для колес и лопата у нас были с собой.