Плохо ли, хорошо ли, все побережье проспало эту ночь до утра. Единственная, кто ни на секунду не сомкнула глаз, была Лора. Всю ночь ее терзала мысль, что отец мог утонуть. Перед самым рассветом Лора вышла из палатки, разожгла маленький костер, побросала туда все шишки, какие нашла поблизости, и только после этого спокойно уснула и спала очень долго и очень крепко до тех пор, пока ее не разбудила Клара, позвав завтракать. Первое, что сделала Лора, выйдя из палатки, – поцеловала отца, и Арман понял, кто встал раньше его и принес в жертву столько шишек. Доктор был несколько разочарован. Он думал, что это сделала Татевик.
Завтракали вместе. Как-то само собой подразумевалось, что Татевик и Вааг позавтракают вместе с семьей доктора Армана. Клара достала все, что еще осталось из съестного.
– Что не съедим сейчас, – сказала она Татевик, – мы оставим вам. Вы еще останетесь на Севане, не так ли?
– Да, – ответила Татевик. – Мы можем остаться еще пару дней. Поедем в Ереван в среду утром.
– А как вам спалось? – спросил доктор Арман у Татевик.
– Великолепно, – ответила та. – Я и не думала, что в палатке спать будет так хорошо. Я в первый раз в жизни спала в палатке.
– Хорошо, что вам понравилось, – сказал доктор. – Мои вот уже четвертый день дуются на меня за этот «дикий отдых». Им подавай гостиничный номер с душем, ванной и телевизором.
– Неправда! – сказала Лора. – Мне такой вид отдыха тоже нравится и даже очень. Ничто не может сравниться с тем, когда ты сидишь вечером у костра на берегу озера, смотришь на звезды и как восходит луна! Нам всем понравилось жить в палатке, разве что кроме мамы.
– Действительно, – сказала Клара. – Я с самого начала была против и теперь рада, что уедем отсюда…
После завтрака все искупались – семья доктора Армана в последний раз, – а потом Лора, Эва и Татевик легли на песок позагорать; Вааг принялся что-то чинить в машине, а Арман и Клара – собираться.
– Откуда у вашего папы такие страшные шрамы на ногах? – спросила Татевик, глядя на Армана.
– Авария, – ответила Лора.
– Автокатастрофа, – добавила Эва. – Это случилось, когда мне было пять лет, в 1984 году.
– Мы тогда жили у бабушки с дедушкой, и мама с папой куда-то ехали, – подхватила Лора.
– Папа пострадал больше, чем мама, – добавила Эва. – С мамой почти ничего не случилось.
– Нет, случилось, – возразила Лора. – У мамы была черепная травма.
– Я этого не помню.
– А сколько вам лет? – спросила Лора у Татевик.
– Двадцать девять.
– Вы на четыре года старше своего мужа? – удивилась Лора.
– Тебе это кажется странным?
– Нет, мне странно не то, что вы на четыре года старше мужа, а то, что вам двадцать девять лет!
Татевик улыбнулась: «А у этой Лоры есть зубки».
Эве же Татевик очень нравилась, и она, как всегда, не понимала свою старшую сестру. Но потом ее осенило: «Да этой дуре приглянулся лысый Вааг!»
Потом Клара позвала дочерей, пора было одеваться. Доктор Арман собрал палатку и вместе с рюкзаками и сумками уложил в багажник машины. Лора и Эва переоделись – уже в машине. И все стали прощаться.
– Очень рады были познакомиться, – сказал Вааг.
– Мы тоже, – ответил доктор. – И мы славно провели время, правда?
– Да, – согласилась Татевик.
– А давайте обменяемся адресами, – предложила Эва. – Будем встречаться и в Ереване.
– Прекрасная мысль! – сказал доктор Арман и на секунду посмотрел на Татевик. – Неплохо будет, если мы продолжим наше знакомство…
– Приходите к нам в гости, – сказала Лора.
– Да, – подтвердила Клара. – Мы будем очень рады.
Они обменялись адресами, доктор, Лора и Эва сели в машину, а Клара шепнула Татевик:
– Не тяните с ребенком. Вааг еще очень молод, и лишь ребенок, особенно сын, удержит его в лоне семьи…
Доктор Арман завел машину, и они поехали; сначала по песку вдоль берега и деревьев, потом выбрались на шоссе. Дорога была пустынной, их обогнала белая машина, битком набитая арбузами, спустя десять-пятнадцать минут ту же машину обогнал доктор Арман. Он включил магнитофон и молчал до самого Еревана. Только в начале пути Клара спросила, заедут ли они на полуостров.
– Нет, – ответил Арман.
– Почему? Ты же обещал вчера!
– Не знаю. Не хочется…
Доктор Арман понимал, что все эти адреса, обещания встретиться в Ереване, все это – пустой разговор: никто не позвонит, никто не придет, и они тоже никому не позвонят и никуда не пойдут. Он знал, что ему теперь с этим жить и носить это в сердце своем («Ах, какое же ты глупое, сердце мое!»). Он подумал, что это будет его великой тайной, которой никто не узнает… Доктор Арман почувствовал вдруг страшную тоску и понял, что умер, вернее, не умер, а умирает – точно так же, как ночью, когда запутался в сетях браконьеров. И еще он осознал, что и не хочет больше жить, но у него никогда не хватит духу, решимости, которой у него никогда и не было, чтобы свести счеты с жизнью. Не об этом ли предупреждали боги, чуть было не отнявшие у него жизнь? «Кто знает этих богов. Никогда не угадаешь, что они задумали!» Доктор нащупал в кармане куртки три маленькие шишки, которые почему-то взял на память (о чем?!), и подумал: «Миры периодически рушатся. Периодически рождаются и исчезают галактики, звезды. Периодически рушится жизнь. Разве мир в очередной раз не пошел к чертям?»
Глава 9
С 1991 года они не были в Дзорке. Потому что наступила эпоха страшных зим, потому что Дзорк и Кармрашен бомбили, и шла приграничная война, потому что не было денег на автобус. Не было больше поездов, потому что железнодорожный путь лежал через Нахичеван[23], не было самолетов, потому что аэропорт в Дзорке разбомбили тоже. Ехать можно было только на автобусе по пыльным горным дорогам, через перевалы и ущелья… И это было неудобно, длинно и дико. Как сказал бы Аршак Ашотович Унанян своей жене Соник:
– Мир сошел с ума!
Доктор Арман очень жалел, что больше нельзя поехать в Кармрашен. Для Лоры и Эвы это действительно было раем. И по-настоящему он, Арман, мог отдыхать только там, особенно когда были туманы. O, эти туманы! Когда капало и сводило с ума!
Он не раз думал о семье своей жены Клары. Все же уникальные это люди. Уникальность, может, исходила от Аршака Ашотовича и тети Соны. Именно они смогли создать то, что действительно можно назвать Семьей с большой буквы. Аршак Ашотович, классические три дочери – Норетта, Клара, Ашхен. И внуки. Жаль, жаль, что больше нет Кармрашена, куда всем вместе можно было б поехать, подумал доктор Арман.
Внуков же у Аршака Ашотовича было пять: Мамикон, Лора, Эва, Аристакес и Аршо. Аршо был младший из внуков. Именно он носил имя дедушки и очень гордился этим.
Галактика Аршака младшего исчезла в 1994 году. Ее просто однажды не стало. Ибо рухнул целый мир.
Аршо всегда, еще с детства, был высокий, худой, с длинными руками и ногами. Он немного сутулился, и от этого казалось, что руки у него длиннее, чем они были на самом деле. Тогда, в 1994-м, он еще не брился и всегда с завистью смотрел на своего старшего брата, Аристакеса, который каждый день садился перед маленьким зеркальцем и сосредоточенно сдирал до крови кожу на лице. Аршо не верил брату, когда тот говорил, что бриться – его самая ненавистная обязанность. Аршо очень хотел бриться и то и дело поглаживал уже заметный пушок над верхней губой, на подбородке и скулах, и вопросительно смотрел на брата.
– Тебе еще рано, – говорил тот, и отец был полностью согласен с ним. Аршо тогда со вздохом уходил в сторону.
Аршо был подвижным и обычно много говорил, заставляя окружающих при этом затыкать уши, но Аршо не обижался: он мог говорить даже тогда, когда его не слушали. Было делом обычным видеть, как он скачет по квартире, бормоча что-то себе под носом по поводу и без повода. Устав от его стремительных перемещений по маленькой довольно-таки квартире, все, и особенно старший брат, кричали ему:
– Сядь, почитай что-нибудь! Или ты хочешь остаться неучем?
Но Аршо отвечал, что не хочет ни читать, ни успокоиться. Тогда ему довольно грубо советовали пойти во двор, не мешать старшему брату, который должен заниматься. Именно поэтому почти все свое свободное время – то есть все время! – Аршо проводил во дворе или на улице. Это привело к тому, что Аршо перенял весь обширный дворовый жаргон и уличные повадки, и старший брат, Аристакес, сказал однажды, что его тошнит от замашек Аршо. Но на слова старшего брата Аршо, «нахально смотря прямо в глаза» (наблюдение старшего брата), сказал, что все те книги, которые брат читает по две штуки в день, не внушают ему, Аршо, особого доверия, что настоящая жизнь вне дома, на улице. Аристакес, старший брат, подумал, что у Аршо философский склад ума, и обещал не приставать больше к младшему брату.
Аристакес – ему было уже двадцать лет тогда, в 1994 году, – все время сидел дома, расширяя свой кругозор чтением всяких толстых книг, а Аршо это делал на улице, и, как оказалось потом, он расширял не только кругозор, но и объем своих мышц в многочисленных дворовых битвах. Аристакес одно лишь не мог понять: как при таком положении дел Аршо хочет поступить в медицинский – сам он учился на истфаке педа. Аристакес спросил об этом Аршо, но тот ответил, что Аристакес может не беспокоиться на его счет. Аристакес тогда решил, что на плечах Аршо сидит довольно-таки небестолковая голова, и действительно перестал беспокоиться; родителям же, которым никак не удавалось укротить Аршо, сказал:
– Оставьте его в покое. Он знает, что ему делать.
Родители верили Аристакесу.
Аристакес считался в семье уже взрослым, серьезным – не дрался, не бегал за девчонками филфака – и много читающим молодым человеком. У него была подружка, звали ее Тина, и Аристакес говорил, что она – на всю жизнь, что она и есть его будущая жена. Аршо пожимал плечами и удивлялся, что же Тина нашла в его брате, в котором, кроме обширного носа, ничего не было интересного. «Лицо его самое стандартное, – размышлял Аршо, – если не посчитать его носа, похожего на флюгер. Внутри у него тоже не бог весть что: там ты ничего не найдешь, кроме нескольких плоских цитат из прочитанных книг. И весь Аристакес какой-то вялый, медленный; он даже и драться нормально не умеет. Если его не трогать, он весь день может пролежать на диване, и ему будет лень даже пойти на кухню, чтоб поесть что-нибудь…»