ласково «нет», и видно было, что это ей нравилось. Ей нравилось ходить по головам отвергнутых воздыхателей, и счастливы были те, кто избежал ее чар, но таких было немного.
Был Аристакес, потом муж – Эрик, потом снова Арис. Нет! Арис появился снова, когда еще был Эрик, однажды, случайно… Аристакес теперь все очень хорошо помнил. Окна комнаты были распахнуты настежь, а за окном шел дождь и почему-то пахло сиренью. Сирени еще нигде не было, но запахом сирени был пропитан весь город.
Была весна, и поэтому дождь, который монотонно моросил, не действовал на нервы, а успокаивал, придавал сил… Улицы были мокрые, мокрые были и деревья с молодой листвой, и крыши домов, и капельки воды свисали с проводов и телевизионных антенн. Кошки и собаки, укрывшиеся от дождя под припаркованными автомобилями, смотрели, как идут люди. У многих не было зонтика, но дождь только моросил, и поэтому нельзя было промокнуть до нитки. В тот день одной кошке вздумалось спастись от дождя под старой, разобранной машиной во дворе девятиэтажного дома. Ей точно не хотелось мокнуть, но под машиной уже лежала очень старая собака. Кошка повернула обратно и прижалась к мокрому стволу очень старого дерева. Собаке было наплевать на кошку. Она знала, что умирает, и подумала, что люди тоже чаще умирают осенью или весной, когда идет дождь. Вот теперь тоже идет дождь, подумала собака, только теперь весна, и откуда-то пахнет сиренью. Собака точно знала, что пахнет сиренью, а на кошку ей было глубоко наплевать…
– Странная весна, правда? – спросила Анна.
– Да, – согласился Аристакес. – Все время идет дождь и как-то странно пахнет.
– Это сирень, – сказала Анна.
– Вполне может быть. Ты в цветах разбираешься лучше.
– Да. Лучше. – Анна точно знала, что пахнет сиренью.
Аристакес приподнялся на локте:
– Что с нами будет? Так и все останется? Как прежде? Как будто ничего и не случилось?
– Да.
– Но мне было с тобой очень хорошо.
– Мне тоже. – Анна счастливо улыбнулась.
– Так зачем то, что случилось, должно умереть?
– Так будет лучше.
– А по-моему, это свинство. – Аристакесу захотелось плакать: он не хотел терять то, что нашел снова.
– Нет. И ты это вскоре поймешь. Потом! – сказала Анна и запустила пальцы в его волосы.
– Скажи, мне надо уже уходить?
– Нет, мы выпьем чаю, и тогда ты уйдешь…
Аристакес улыбнулся.
– Извини, – сказала Анна, заметив его улыбку. – Я приготовлю кофе.
Анна и Аристакес оделись, стоя друг перед другом, а потом пошли на кухню. Анна стала варить кофе на спиртовке, потому что свет выключили (после 96-го года отключений света по графику больше не было, но иногда свет все же вырубали). Аристакес сидел на табурете боком к кухонному столу, а за ним было окно. Анна стояла перед ним у ненужной газовой плиты с чайной ложкой в правой руке и ждала. Она была очень красивая.
Потом они выпили кофе, а когда уже надо было уходить, Аристакес спросил:
– Ты знала, что произойдет, когда приглашала меня к себе?
– Нет, – ответила Анна. – Когда мы встретились на улице, я подумала, почему бы не пригласить тебя на чашку чая… в смысле кофе. Но об этом я не думала…
– Врешь.
– Нет.
– Знаешь, ты всегда была немного сумасшедшей.
– Знаю. – Анна улыбнулась.
– И то, что ты меня пригласила, тоже было сумасшествием.
– Да.
– Может, продлим это сумасшествие?
– Нет. Я… Ты ведь знаешь, как я люблю Эрика. Хоть ты и всегда писал лучше…
Аристакес рассмеялся:
– Хорошо. Я ухожу. Спасибо… за кофе.
– Не стоит. Не звони мне никогда больше, ладно? Не надо.
– Когда приезжает Эрик?
– Завтра.
– Хорошо. Никогда не буду звонить.
– Спасибо, – сказала Анна.
– Не стоит.
Аристакес ушел. Ему было так тоскливо, так тоскливо!.. ЗАЧЕМ Я ЖИВУ? – вдруг подумал он, когда спускался по лестнице. Но ответа не нашел. Он не знал, что старая собака во дворе заскулила и потом испустила дух. Кошка же, прижавшаяся к мокрому дереву, мяукая, затрусила прочь и скрылась в подъезде…
А потом Анна развелась. Аристакес тогда уже был разведен. И Аристакес и Анна встретились несколько раз опять. «Ну и что? – думал Аристакес. – Мы оба люди свободные, разведенные…» И ему казалось, что у него теперь настроение всегда будет отличное, веселое, светлое, искрящееся. Как в тот день, когда солнце пробивалось сквозь полосы жалюзи, и на журнальном столике были две чашки с выпитым кофе, ваза с яблоками, виноградом и еще пепельница.
Он включил музыку, сел в кресло напротив нее и закурил. Каждый раз, когда они встречались взглядом, они улыбались и смеялись. Сердце у обоих все еще бешено колотилось, и оба, как всегда, после любви почувствовали страшный голод. Она дала ему яблоко, он ей – гроздь винограда. Он жадно откусывал яблоко и так же жадно затягивал в легкие сигаретный дым. Они опять посмотрели друг на друга и опять рассмеялись.
– Мы точно сумасшедшие, – сказала Анна, отправляя в рот очередную виноградину.
– Это точно. Но, согласись, было здорово.
– Еще бы! Только я знаю, что мы извращенцы.
Он опять откусил яблоко:
– Не спорю, хотя знаешь ли, все относительно. Мне очень понравилось.
– Мне тоже, – сказала Анна и как-то очень счастливо посмотрела на него. – Такого у нас еще не было.
– Да, не было. Тебе действительно было хорошо? – снова спросил Аристакес.
– Да. Очень.
Они помолчали.
Потом она встала и начала ходить из одного угла комнаты в другой, время от времени подходя к столику, чтоб взять очередную виноградину. И Аристакес почему-то тогда подумал: «Вот сейчас она и скажет…»
Анна посмотрела на него, улыбнулась, все еще весело, но уже с каким-то легким налетом грусти:
– Но это все надо прекращать…
– Согласен, – ответил он. – Так продолжаться больше не может.
– И я об этом. – Анна опять улыбнулась. – Я так рада, что ты так спокойно воспринял то, что я только что сказала!
– Собственно говоря, куда я денусь? Просто на самом деле надо прекращать. Чем раньше мы прекратим, тем нам легче будет жить.
– Согласна. Обожаю тебя, когда ты такой хороший!
– Спасибо.
– Как же мы решим?
– Думаю, мы уже решили: не писать эсэмэс, не звонить друг другу.
– А секс? – спросил он.
– Ты искушаешь меня, – рассмеялась она, и он рассмеялся вместе с ней. – А что секс?
– Ну, будет у нас секс?
– Сам посуди, дорогой, если мы оставим секс, что же тогда мы прекращаем?
– Логично.
– Ведь дело не в эсэмэсках и звонках.
– Да, ты права.
– Так что же мы решили?
– То, что ты сказала.
– Прекращаем?
– Да.
– Ты этого хочешь?
– Нет, но я согласен с тобой, потому что это единственный выход.
– Вот я тоже об этом думаю.
– А ты сама-то хочешь, чтоб прекратили? – спросил он.
Она ответила:
– Нет, не хочу. Но иначе нельзя. Мы погубим друг друга.
– Ты права. И мы уже решили.
– Да. Решили… Господи, как же я хочу тебя!
Она подошла к нему и поцеловала смачно в губы.
– Я хочу тебя! – прошептал он ей на ухо.
Потом они оделись, он опять покурил, и она ушла, спросив только напоследок:
– Так мы решили?
– Конечно, – ответил он, улыбнувшись. – Мы же взрослые люди…
– Правильно.
Анна ушла, и он подумал, что ему теперь с этим жить… И с этим теперь нужно будет справиться…
Он подумал, что будет очень трудно. «Зачем жить?» – размышлял он.
В последний же раз Аристакес встретил Анну в декабре, случайно, на улице, недалеко от Оперы. Они поцеловались, и она сообщила, что едет в Англию. Аристакес вздохнул. Анна была весела и жизнерадостна, как всегда. Ее жизнерадостность являлась одной из причин ее успеха у парней, потому что все они были почему-то грустными, все были поэтами в душе.
– Что ты там будешь делать? – спросил Аристакес. Он был небрит и казался каким-то черным – решил вообще не бриться до Нового года.
Анна улыбнулась:
– Для меня найдут работу. У меня там тетя.
– Понятно. Возвращаться не собираешься?
– В этот ад? – Анна широко раскрыла и без того огромные глаза. – Нет уж, спасибо! Я устала!
– Завидую тебе черной завистью!
– Есть чему, правда?
Проехал троллейбус и застрял на повороте. Штанги не сорвало – значит, электричество вырубилось. Люди высыпали из троллейбуса и стали толкать его к остановке, которая была, к счастью, близко. Аристакесу это показалось смешным, потому что троллейбус был огромным по сравнению с людьми.
– Кого-нибудь видишь, слышишь? – задала она всегдашний вопрос бывших одноклассников.
– Нет, – ответил Аристакес. – А ты?
– Только Эрик иногда пишет. Он уехал в Америку.
– Знаю. Он приходил попрощаться со мной.
– Представляю его лицо. Все еще любит?
– Да. Он вздыхал так, что цветы, которые он мне принес, завяли на следующий же день.
– Цветы были несвежие, – предположил Аристакес, но Анна покачала головой. Она была без шапки, в очках с толстой оправой.
– Нет. Просто Эрик слишком много вздыхал, – сказала она.
– Может быть.
Анна спросила, не пригласит ли Аристакес ее в кафе, но тот ответил, что у него нет денег. С некоторых пор он приучил себя не смущаться от того, что у него хронически нет денег. Они помолчали, потом Аристакес спросил:
– Теперь у тебя период прощаний, пожеланий и визитов?
– Да, – ответила Анна. – Я как раз иду к Нелли. Пойдешь со мной?
– Да. А как она, не знаешь?
– Нет.
Она взяла его под руку, и они пошли. Лед сковал панцирем тротуары, и никто не мог с этим бороться: не было соли. В городе не было соли! По радио советовали гражданам купить новую обувь, чтоб избежать падений. Но люди не могли купить новую обувь – она стоила очень дорого, и, несмотря на то что все ходили не по тротуару, а по проезжей части, падений нельзя было избежать. Анна и Аристакес шли и видели, как падают люди. Упавшим помогали подняться, следовал длинный поток ругательств в адрес президента, и, если упавшим оказывался мужчина, его претензии чаще всего перескакивали с личности президента на личность его матушки. Интересно, подумал Аристакес, знает ли президент, что каждое падение приводит к маленькому антиправительственному митингу? И еще он думал об Анне, которая сейчас шла рядом с ним и которую он хотел спросить кое о чем, но так и не спросил. Он чувствовал, что очень любит ее. Анна была в длинной шубе…