– Их выдает государство? – поинтересовался Иван.
Марьяна горько усмехнулась.
– Государство… о чем ты? Государство даже бесплатный талончик на посещение стоматолога не выдаст. Эти лекарства приходится покупать. Но тут я снова должна сказать спасибо маминой подруге Арине Петровне. Все это происходит благодаря ей, благодаря ей мы платим вдвое меньше, чем могли бы платить, она пользуется своими связями для того, чтобы доставать нам препараты, которые в аптеках стоят просто космических денег. Иногда нам нужно просто презентовать бутылку коньяка врачу, который выписал компенсируемый рецепт, иногда требуется больше денег, иногда меньше. Но в любом случае именно благодаря Арине Петровне мы можем ухаживать за мамой так, что она чувствует себя практически нормально. Мы с Антоном вкалываем, – тут она запнулась, – вернее, вкалываю в основном я. Антон долго искал себя, и это совершенно другая история. Но я считаю, что я старшая дочь и должна позаботиться о маме, особенно когда она оказалась в таком положении. Так вот, я вкалываю, а Арина Петровна ездит с мамой на все обследования, возит ее к врачам, выбивает путевки в санатории. Она делает все то, что могла бы делать платная медсестра или сиделка, только не берет за это ни копейки… Ну, хорошо, иногда я оплачиваю ей билеты и путевку в санаторий тоже, но ведь это такой минимум за то, что она делает для нас.
– Действительно, хорошо иметь настолько верную подругу, – согласился Иван. Он хмурился, слушал внимательно, однако пока больше никак не комментировал.
– Мне даже лекарства покупать не нужно, всё приносит Арина Петровна. Не нужно бегать по аптекам, я привожу продукты и убираюсь у мамы, поддерживаю ее моральный дух. А медицинские моменты ложатся на Арину Петровну. И вроде мы научились жить с этим, только вот… Понимаешь, Иван, я осознаю, что это – навсегда, этот спящий вирус, который иногда проявляет себя слабостью и головокружениями, он может сработать в любой момент – а может и не сработать, и мама, к моему счастью, проживет долгую и счастливую жизнь. Просто я чувствую, что, если я не шагну вверх, если не совершу качественный скачок, не стану больше… собой, не стану больше зарабатывать, не извернусь как-нибудь, моя жизнь такой и останется. Я буду просто зарабатывать на лекарства. На лекарства и санатории, на новые сапоги, на всё остальное. И ты пойми, я не жалуюсь, – сказала она резко, встретившись взглядом с Иваном. Он помотал головой: дескать, да я так совершенно не думаю. – Я не жалуюсь и жаловаться не намерена, я просто рассказываю тебе, отвечая на твой вопрос. Такова моя жизнь. Я каждый день думаю о том, где достать денег. У меня нет таланта для того, чтобы продвигать себя и продавать за большие бабки. Я вообще не умею пиариться. Да и что мне рекламировать?
– Ева сказала, ты ей обещала вместе устроить фотосессию Фельке, и показала на компьютере свои снимки. Говорит, ты хорошо фотографируешь, ей понравилось.
– Ох, Иван! Может быть, я и неплохо снимаю, но пока недостаточно хорошо для того, чтобы всерьез этим зарабатывать. Да и не факт, что мне когда-нибудь это удастся, даже если я внезапно окажусь хорошим фотографом. Вернее, не окажусь, а научусь им быть, потому что это все – результат работы. Кому как не тебе об этом знать. Ты точно так же смог себя построить, просто ты – умный, талантливый, а я… я обычный человек. И как обычному человеку жить в такой финансовой… сжатости? – Она еле-еле подобрала слово. – Да, пожалуй, это так. Я все время чувствую себя, как в тисках. На меня непрерывно давит одно слово: деньги, деньги, деньги. Где взять еще немного денег для того, чтобы оплатить маме ламивудин или энтекавир? Это только два из тех препаратов, которые она принимает. Их много, их реально много, их нужно пробовать, смотреть на динамику, нужно все время заниматься этим. А мама, ты же ее помнишь… она не слишком изменилась с тех времен, когда мы еще все вместе общались. Она человек гордый и о помощи не просит.
– Ну да, – сказал Иван непонятным голосом, – не просит. Она ее принимает, как само собой разумеющееся.
Марьяна посмотрела на него с изумлением.
– Ты же ее сто лет не видел! Откуда… И почему ты так думаешь?
– Я… – он потер лоб, – ладно, извини, потом. Давай, продолжай.
– В общих чертах я всё уже рассказала. Так оно и пошло, это всё уже устаканилось и стало рутиной. И я очень тебе благодарна за то, что ты дал мне возможность здесь отдохнуть. Может быть, перезагружусь и наконец придумаю что-то гениальное. – Марьяна печально улыбнулась. – Не факт, конечно, но я все-таки попытаюсь. Ведь если добыть где-то постоянную хорошую зарплату, то, возможно, мне удастся…
– Удастся что? Давать маме больше денег?
– Ну, например, отправить ее на лечение в Германию. Там очень хорошие клиники, и я читала, что они готовы принять больного с вирусным гепатитом B и свести все проявления к минимуму, а риск цирроза печени – практически к нулю. Там какие-то новые препараты, в России их нет. Или, например, Израиль… К сожалению, у меня нет знакомых в Израиле, но и там лечение стоит очень дорого. Там у нас местная Арина Петровна не водится. В общем, вот такая история.
– Ясно, – сказал Иван. – А можно я задам пару уточняющих вопросов?
– Задавай, – со вздохом согласилась Марьяна. Она чувствовала себя опустошенной, так бывает после долгих слез. Она и не подозревала, что ей настолько требовалось выговориться. Или ей требовалось выговориться именно Ивану? Она не понимала и не хотела сейчас об этом размышлять.
– Скажи, где именно лечится твоя мама? Это какая-то частная клиника или государственная?
– Государственная, конечно. Мы не можем позволить себе частную.
– А ты знаешь, по каким программам она проходит?
– Да, мне говорили, но полный список есть у Арины Петровны.
– Послушай, у меня все-таки остались знакомства в Москве. И один из моих бывших одноклассников стал высококлассным врачом. Он специализируется как раз на вирусологии. Как ты смотришь на то, что я попрошу его осмотреть твою маму?
Марьяна оживилась.
– Это, это было бы замечательно! Серьезно, ты сможешь это сделать? А, – тут она запнулась, – а сколько это будет стоить?
– Ну, для тебя ничего, считай это подарком по старой дружбе.
– Иван, я так не могу. Ты уже столько для меня сделал, и зарплату мне платишь…
– Марьяна, я тебя выслушал и понял, что ты находишься в очень непростой ситуации. Чисто по-человечески я имею возможность и хочу тебе помочь. К тому же это касается не тебя, а твоей мамы. Если бы это была ты, я бы взял тебя в охапку, и мы бы с этого самого Крита тут же полетели в Москву. Там я тебя сдал бы самым лучшим врачам и не остановился, пока они не дали бы благоприятный прогноз и не подобрали схему лечения. А надо – и в Германию, и в Израиль, и к черту на кулички. Лишь бы вылечиться. Но с твоей мамой будет дело посложнее. Я так понимаю, что она не очень хорошо ко мне относится, – он говорил осторожно, будто ступая по болоту, – или это не так?
– Это так, – созналась Марьяна. – Я не знаю, почему. Она не хотела, чтобы я с тобой работала, не хотела, чтобы летела с тобой сюда. В день, когда мы прилетели, я позвонила ей и рассказала. Я страшная трусиха, – она покачала головой. – Не смогла сознаться сразу, когда мы уезжали. Мне показалось, что возникнет ка- кая-то причина, и я останусь в Москве. Но теперь она знает, и она очень недовольна, несмотря на то, что сейчас она в белорусском санатории вместе с Ариной Петровной. – Марьяна отпила еще вина и снова посмотрела Ивану в глаза. – Я не понимаю, – тихо сказала она, – просто не понимаю, почему она так относится к тебе. Ведь наши семьи так хорошо дружили, а потом что-то произошло. Ты скажешь мне, что именно? Я бы очень хотела знать. Это годами не то чтобы мучало меня, но сидело, как заноза в душе. Скажи, Иван, пожалуйста!
– Ох, – Райковский вздохнул и наполнил опустевшие бокалы, – ох, для этого надо еще выпить. Черт, я не думал, что мне когда-нибудь придется тебе это рассказывать! И, Марьяна, – он потянулся вперед, накрыл ее ладонь своей, точно так же, как за несколько дней перед отъездом, уговаривая отправиться на Крит. – То, что я тебе сейчас скажу, будет для тебя, наверное, очень неприятным. И если б была моя воля, ты бы этого никогда не узнала, потому что ты не тот человек, которому нужна подобная грязь, но…
– Иван, о какой грязи идет речь? Я думала, дело в какой-то ошибке или недопонимании.
– Если бы, – горько усмехнулся Райковский, – если бы дело было только в этом, тогда, я думаю, мы бы, эх… – Он махнул рукой. – Да что там говорить о прошлом… впрочем, мы о нем и говорим. Ладно, не буду я ходить вокруг да около, – он глубоко вдохнул, словно перед прыжком в холодную воду, и четко, раздельно произнес: – Марьяна, наши семьи перестали общаться потому, что твоя мама пыталась соблазнить моего отца.
Повисла пауза. Марьяна была в таком шоке, что даже не понимала, следует ей что-то отвечать на слова Ивана или можно сидеть, застыв, как статуя. Слова не укладывались в голове.
Мама пыталась соблазнить дядю Эдика? Что… что за ерунда?
– Иван, – сказала она, – ты уверен в том, что ты мне сейчас сказал?
– О господи, я предполагал, что это будет трудно. – Иван взъерошил волосы и снова отпил вина. – Честно, я не хотел тебе этого рассказывать, но избегание твоих прямых вопросов тоже выглядит по-идиотски. Если б я не был уверен, зачем я бы стал тебе это говорить? Потому наши семьи и рассорились. Вернее, мои родители перестали общаться с твоими. Не знаю, что сказали тебе. Я не мог простить твоей маме такой подлости, она просто недопустимо себя вела.
– Подожди… пыталась соблазнить – это как? Откуда ты-то об этом знаешь?
– От родителей, конечно! У нас с ними секретов друг от друга не было, и, когда папа с мамой сказали мне, что с Ковалевыми мы больше общаться не будем, я спросил: «Почему?» И получил ответ. Я был достаточно взрослым парнем для того, чтобы это понять.
– И как же, по-твоему, происходил этот процесс соблазнения?