– Привет! – Она улыбнулась широкой американской улыбкой, к которым он до сих пор привыкал и тренировал у себя перед зеркалом. Без такой улыбки в Америке – никуда. – А вы зритель или продюсер?
В слове «продюсер» звучала такая надежда, что Иван поспешил объясниться.
– Нет, я не продюсер, просто зритель. Я русский, приехал в Америку недавно и вот хожу по культурным местам Сан-Диего. Мне повезло, что я попал на этот спектакль.
– Серьезно? – Она сдвинула солнечные очки на лоб, и Иван, посмотрев в ее большие голубые глаза, понял, что пропал окончательно. – Серьезно, вам понравилось?
– Ну-у, – врать настолько Иван не привык, – вообще-то…
– Вообще-то спектакль не очень, – вздохнула Кэтрин, – и необязательно делать вид, что он вам на самом деле пришелся по душе. Я знаю. Просто сейчас это единственная альтернатива. У нас, актеров, жизнь нелегкая.
Естественно, Иван пригласил ее на прогулку, потом в кафе, потом в ресторан. Ухаживания шли по накатанной схеме, и Кэтрин принимала их с удовольствием. Русские корни все-таки сказывались, она не твердила постоянно о правах женщин, не дергалась, если Иван открывал ей дверь или подавал куртку. С Кэтрин явно было проще, чем с теми американками, с которыми Иван уже успел свести знакомство.
Он ухаживал за ней долго, вдумчиво и красиво. Иван всегда считал, что если случится в его жизни настоящая любовная история, то о ней потом нужно вспоминать с удовольствием, как о хорошем кино. Эдакая жизненная классика, которую тянет иногда пересмотреть, чтобы вновь вспомнить забытые ощущения… Он носил Кэтрин оригинальные букеты, дарил ей журавликов-оригами, сложенных собственными руками во время работы в Гугле, и возил в романтические поездки на побережье. Кэтрин познакомила его с родителями. Те кандидатуру Ивана сдержанно одобрили, и через полгода Райковский сделал Кэтрин предложение, которое она благосклонно приняла. В тот момент Иван ее устраивал.
Он снял хороший дом в Сан-Диего. Его доходы были несоизмеримо выше доходов Кэтрин, получавшей в своем театре не так уж много денег, и с ним было удобно. Богатые родители, заимев состоятельного зятя, в еврейской манере урезали любимой дочке содержание. Иван постарался сделать так, чтобы жена ни в чем не нуждалась. А мечты – мечты можно осуществлять, будучи и замужней дамой.
Забеременела Кэтрин случайно и обнаружила это слишком поздно для того, чтобы делать аборт. Сначала у нее случилась истерика, жена полагала, что это поставит крест на ее актерской карьере. Иван сумел убедить ее: ни на чьей актерской карьере ребенок окончательно и бесповоротно сразу крест не ставил.
– Послушай, – уговаривал супругу Иван, – ну никакой же трагедии не произошло, ты любишь меня, я люблю тебя, мы хотели детей…
– Да, хотели, – рыдала Кэтрин, – но когда-нибудь потом, в отдаленной перспективе, а теперь что?
– А теперь что? Теперь мы стоим перед фактом, – пожал плечами Райковский, – и этот факт называется ребенок. Давай просто смиримся с этим. – Ему самому не требовалось ни с чем мириться, он был безумно рад, что у него появится ребенок от любимой женщины, но, увидев, как убивается Кэтрин, решил ее немножко поддержать. – Послушай, ты ведь уже свела некоторые знакомства. После рождения ребенка ты можешь через пару-тройку месяцев снова работать. Я знаю, насколько это для тебя важно. Мы наймем няню. Я помогу тебе.
– Хорошо. – Кэтрин утерла заплаканные глаза. – Ладно, я ведь… я ведь тоже его хочу… или ее. А как мы назовем?..
Иван уверился, что все идет нормально. Кэтрин не показывала больше никаких признаков расстройства или депрессии. Беременность протекала легко, и спустя положенное время родилась Ева. Оба родителя ворковали над нею, как голубки, и поэтому для Ивана стало полнейшей неожиданностью то, что произошло потом.
Он помнил о прекрасном намерении запомнить свою историю любви, идеальную историю любви, и тот вечер он точно запомнил навсегда. Иван и хотел бы выкинуть его из памяти, однако иногда этот вечер просто снился ему во всех подробностях.
Тогда Кэтрин уходила куда-то и вернулась домой непривычно возбужденной. Иван сидел с маленькой Евой, к которой не смогла сегодня прийти няня. В Гугле был довольно свободный график, и выпросить денек работы дома не составляло особых сложностей. Иван вместе с дочкой валялся на полу в гостиной, наблюдая, как Ева забавно сжимает и разжимает кулачки, и рассказывая ей какую-то байку, вычитанную в Интернете. Он, конечно, осознавал, что ребенок не понимает всех приколов, однако ему просто нравилось с Евой говорить. Иван уже мечтал о том времени, когда дочка сможет ему отвечать.
Кэтрин влетела в гостиную возбужденная, раскрасневшаяся, с блестящими глазами, бросила на столик сумочку так, что зазвенели стоявшие там стаканы, и выкрикнула:
– Меня берут!
– Куда тебя берут? – Иван поднялся с ковра. Ева все так же лежала на спинке, размахивая руками и сосредоточенно изучая игрушку, зажатую в одном из кулачков. – Где ты была, Кэтрин?
– Я была на собеседовании. – Она покрутилась вокруг своей оси, и широкая юбка взметнулась колоколом. – Меня берут! Иван, понимаешь, меня берут на роль!
– На какую роль? В твоем театре? – уточнил Райковский.
– Нет, конечно же нет. Господи. – Она брезгливо поморщилась. – С театром покончено, ты же знаешь.
– Ты вроде просто взяла там отпуск.
– Да нет, нет. Ну зачем я им после такого перерыва! Нет, я рассылала резюме. И сейчас один продюсер был в Сан-Диего, и меня пригласили на прослушивание. Мы можем поехать в Лос-Анджелес, Айвен! Я буду играть в настоящем театре, в нормальном!
– Подожди, подожди! Ты ходила на прослушивание и ничего не сказала об этом мне? – Иван был действительно удивлен. – Почему?
– Как будто ты не знаешь! – вздохнула Кэтрин. – Ты начал бы нудить и уговаривать меня, что здесь жизнь хороша, а так – это уже свершившийся факт. Ну что? Как тебе перспектива? Лос-Анджелес – отличное местечко!
– А как же моя работа здесь, в Сан-Диего? – спокойно поинтересовался Иван. Он уже начал догадываться, к чему все идет. Ощущение неотвратимости нависло над ним, будто снежный ком, готовый сорваться с горы. Иван сам не понимал и не мог бы объяснить, откуда ему настолько четко известно, что произойдет дальше, но он вдруг словно увидел этот разговор, который должен был состояться, и сейчас просто проговаривал свои реплики, уже заранее зная результат.
– Твоя работа? Да Гугл есть повсюду. Переведись, а? Давай, поехали! В Лос-Анджелесе будет весело!
– У нас ребенок, если ты не забыла.
– Я не забыла, но с ней же может посидеть няня, правда? Ты ведь понимаешь, что ребенок для меня – это слишком рано. Я только начала строить карьеру. Ты свою уже почти построил и просто будешь двигаться дальше. Ты уважаемый специалист, а я… я актриса, мне нужно больше играть. Мне нужно засветиться в как можно большем количестве проектов. Если я сейчас поеду в Лос-Анджелес, то это произойдет, а если нет, я буду корить себя до конца жизни.
– И меня, – сказал Иван.
– Ну и тебя, конечно. Ведь это из-за тебя, из-за нее, – она кивнула на Еву, – я не поехала бы. Но ты же понимаешь, что я поеду.
– Конечно, – сказал Иван. – Я понимаю. Кэтрин, ты действительно всерьез?
– Ну, конечно, – она посмотрела на него, как на полного идиота. – Конечно, я всерьез. Айвен, послушай, если ты не готов переезжать, давай поеду я, а вы с Евой потом приедете. Хорошо?
– Возможно, – сказал Иван. – Возможно, это будет лучшим решением.
Кэтрин очень быстро собрала вещи, Иван понял, что она уже давно готовилась к этому, просчитывала, всегда этого хотела. Он с тоской размышлял о том, где сам сделал ошибку – принудил ее к браку, заставил родить ребенка… Может быть, он в этом виноват, или никто не виноват, или… Он долго размышлял об этом, но, так как прекрасно понимал, чем все кончится, даже не уговаривал жену остаться.
Кэтрин уехала в Лос-Анджелес, уехала быстро и надолго, она вернулась только один раз, чтобы попросить у Ивана развод. Жизнью Евы она почти не интересовалась. О том, чем живет ее почти бывший муж и дочка, тоже. С запозданием Иван сообразил, что карьера всегда стояла для Кэтрин на первом месте, и если бы он был более чутким, более понимающим, то сообразил бы, что он – всего лишь временный аэродром для дозаправки, а ребенок – досадная помеха, которую можно бросить.
Оказавшись в Лос-Анджелесе, Кэтрин изменилась быстро и неотвратимо. И с той женщиной, которая потом приезжала и холодным взглядом смотрела на него и на Еву, Иван не хотел иметь ничего общего. Надавив на свои рычаги, он отсудил полное право опеки над дочерью, да и отсуживать особо не требовалось. Не то чтобы Кэтрин собиралась биться за нее. Ее родители выказали некоторое сожаление, однако тоже не принимали участия в жизни внучки. Иногда звонили на Рождество, да и все.
– А теперь держи его… вот так, да, так, аккуратно и ближе.
Ева послушно подсунула листик, на котором сидела божья коровка, поближе к Фелькиному носу.
Фелька, как обычно, была звездой. Марьяна даже не стала заставлять кошку сниматься, вернее, не пришлось. Фелька, привычная к тому, что хозяйка постоянно прыгает вокруг нее с фотоаппаратом, даже в незнакомом месте решила, что все происходит так, как оно должно происходить. Когда Марьяна усадила кошку на низкую каменную ограду в саду и вежливо, очень вежливо попросила некоторое время не дергаться и побыть самой главной моделью в ее, Марьяниной, жизни, Фелька просто сидела, задумчиво щурясь и созерцая. А когда ей под нос стали совать листочек с божьей коровкой, исправно его нюхала несколько раз подряд. Листочек держала Ева, которой ужасно понравилось быть ассистентом фотографа. Свои обязанности девочка исполняла четко и верно. Она настолько прониклась происходящим, что пообещала Марьяне обязательно стать знаменитым фотографом.
– Ты же вроде ветеринаром хотела стать еще вчера? – вспомнила Марьяна. – Что произошло?
– Ну-у, я могу быть фотографом-ветеринаром.