Коменский, таким образом, оказывается как бы заложником. Но об этом он не думает. Ради помощи нуждающимся братьям он готов трудиться без отдыха от зари до зари. И поэтому Ян Амос преисполнен к де Гееру горячей благодарности. С присущей ему отзывчивостью на добро воздает он де Гееру должное. А его покровитель, прощаясь с ним, считает не лишним еще раз повторить условия, выдвинутые Оксеншёрной. Вероятно, тогда же, перед отъездом в Эльблонг, Коменский занес их в свой дневник: «1. Чтобы я, отложив на время общенаучные работы, посвятил себя целиком окончанию дидактических сочинений. 2 Чтобы я не изменял совету, который мне дали насчет Эльблонга. 3. Чтобы в компаньоны своих трудов я предпочитал брать старательных молодых людей, а не зрелых мужей с семьями, ибо молодых легче уволить, если бы вдруг какой-то из них не годился». Де Геер, как и свойственно деловым людям, оказывается предусмотрительным. Он хочет, чтобы его деньги тратились с максимальной пользой.
Собираясь в дорогу, Коменский с надеждой смотрит в будущее. С ним будет его семья, ассистенты, и, может быть, судьба подарит ему несколько лет спокойного труда в этом тихом городке, пока Чехия не станет свободной.
Глава девятая. МОЛНИЯ В НОЧИ
Эльблонг, издавна отстаивавший свою независимость в боях с немецкими рыцарями, не обманул ожиданий Коменского. Город был красив и живописно расположен. Там царила атмосфера терпимости. Священникам различных направлений запрещалось восстанавливать верующих друг против друга — этому научила их постоянная борьба с общим врагом.
Городской магистрат радушно встречает Коменского. Старейшины обещают всемерную поддержку. Член магистрата Кой, куратор школ в Эльблонге, — горячий сторонник дидактических методов Коменского. Ян Амос начинает верить, что в Эльблонге ему улыбнется удача. И к братьям здесь он близко. Не мешкая, Ян Амос снимает дом, который ему любезно предоставляет магистрат, и спешит в Лешно, чтобы передать общине дары де Геера, денежное пожертвование и его письмо.
В Лешно его принимают с радостью и почтением. За последний год как бы по-новому, в подлинном масштабе, открылась перед всей общиной самоотверженная деятельность Яна Амоса. Братья связывают с ним свое будущее, свои надежды: ведь имя Коменского открывает двери власть предержащих — королей, государственных деятелей, епископов. Видно, сама судьба в эти гибельные времена избрала его хранителем общины, ее полномочным представителем. Выполнив поручение де Геера, Коменский готовится к отъезду. Старейшины освобождают его от всех обязанностей и дают (как о том просит в письме де Геер) для работы в Эльблонге четырех семинаристов, среди которых любимый ученик и друг Коменского Пьер Фигул. Каждому ясно, какую роль в судьбе общины может сыграть Коменский, будучи связанным с де Геером и Оксеншёрной — канцлером Швеции, которая — все верят в это — в недалеком будущем продиктует условия мира поверженным Габсбургам. И вот наступает час прощания. Напутствуемый добрыми пожеланиями, Коменский со всей своей семьей, помощниками отправляется в путь. Многие люди провожают за город дорожную карету и возок и машут руками, пока они не исчезают вдали.
Едва устроившись в Эльблонге, Коменский принимается за работу. Он прекрасно осознает, какого напряжения потребует от него выполнение обязательств перед шведами, и прерывает переписку с друзьями, никого не принимает, отстраняется от всех дел. Ему дорог каждый час, ибо и час работы над учебниками для шведских школ приближает его освобождение от обязательств и, следовательно, возможность заняться Пансофией, о которой он не перестает помышлять. Но борьба Реформации с католицизмом, которая с ожесточением ведется и на полях сражений, и средствами тайной дипломатии, и в открытых теологических диспутах, не обходит и тихий Эльблонг. И Коменский не может оказаться в стороне. Обстоятельства так складываются, что он вынужден печатно, в большом сочинении, защищать духовные установления и традиции чешских братьев. Вместе с тем он утверждает право каждого человека следовать голосу своей совести и призывает противоборствующие стороны к миру и согласию...
Время идет, а работа над учебниками продвигается медленно. Коменский совершенствует в первую очередь «Открытую дверь языков» и пишет к ней третью часть — «Дворец». Его помощники оказываются малосведущими; кроме Пьера Фигула, никто не может самостоятельно и шагу ступить.
Ян Амос не теряет надежды, что, завершив для шведов дидактическое сочинение «Новейший метод преподавания языков», вернется к Пансофии. Но слишком медленно подвигается вперед работа! Да и к тому же Коменский вынужден давать частные уроки, иногда выступать с публичными чтениями. К этому побуждает его материальная нужда, так как содержание де Геера оказывается для большой семьи весьма и весьма скудным.
Многие обыватели Эльблонга удивлены, узнав, как нищенски живет прославленный философ, которого, едва он приехал, избрали почетным членом профессорского совета. На его чтения в городской школе собираются самые уважаемые в городе лица: члены магистрата, старейшины церковной общины, профессора. Говорят, с философом состоит в дружбе сам правитель сиятельный граф Герхард Денгоф! А в доме нечего есть! Лавочники, частенько поставлявшие провизию в дом Коменского в долг (а иной раз там довольствуются одним хлебом), не делают из этого секрета. Одни пожимают плечами, другие самодовольно улыбаются: у них-то полная чаша, хотя они и не ученые и не знаменитые...
Шведам становится известно, что время от времени Коменский выступает с публичными чтениями, дает частные уроки и что, выполняя свое обещание властям Эльблонга, уже приступил в городской школе к объяснению своей «Двери предметов». Считая, что время Коменского принадлежит только им, шведы шлют запрос за запросом. Их интересует, что сделано, сроки окончания намеченных работ. Они торопят, упреки становятся все более резкими. Английские друзья, напротив того, хотят лишь знать, насколько Коменский продвинулся вперед в пансофических трудах. Гартлиб, которому Ян Амос сообщил, что, выполняя договор со шведами, прервал занятия Пансофией, в ответном письме к Коменскому разражается филиппикой: «В какую пропасть ты катишься, занимаясь делом, не стоящим твоих сил?» Человек умный, искренне привязанный к Коменскому, Гартлиб все же не в состоянии понять глубины его патриотического самопожертвования; ведь он работает для шведов, потому что они помогают братьям.
Ян Амос посылает это письмо де Гееру, прося принять во внимание доводы Гартлиба. Но де Геер не признает никаких резонов, теперь уже он не настаивает, а приказывает продолжать работу над дидактическими сочинениями. Коменский чувствует себя в тисках, и все же, ночами дополняя написанное прежде, он создает пансофический очерк и в 1643 году публикует это сочинение в Гданьске, стремясь тем самым хоть частично удовлетворить запросы тех, кто ждал от него трудов по Пансофии. Очерк вызывает большой интерес, вскоре переиздается в Лондоне, Париже, Амстердаме, но в то же время дает повод к новым упрекам со стороны шведов.
Преодолевая отчаяние, Коменский продолжает напряженно трудиться. Жизнь его похожа на нескончаемый хмурый осенний день. Дни незаметно слагаются в недели, недели в месяцы, месяцы в годы. А время необратимо, и никому не дано ни остановить, ни замедлить его бег, ибо остановить время — значит остановить жизнь. Да, время — часы жизни, и что бы ни происходило, они идут, отмечая рождение, рост, смерть, и потом снова бесстрастно отмеривают следующий круг жизни... Жизнь вечна, но человек смертен, и он обязан совершить то, для чего рожден, главное дело своей жизни. Горькие эти раздумья заставляют Яна Амоса торопиться, подхлестывать себя: время уходит, а пансофические работы стоят на месте.
Однажды ему вспомнился сияющий солнечный день и он сам, двадцатидвухлетний, в Праге, на Староместской площади, в толпе зевак смотрит, как на знаменитых часах на ратуше появляются в окошечках фигурки святых, а затем сбоку возникают турок, скряга и Смерть с косой, отзванивающая прошедший час. Да, Смерть с косой отзванивает часы жизни! В ту пору он был полон сил, Смерть с косой казалась такой далекой, что ее как бы и не было. С того дня много воды утекло. Смерть унесла близких, и коса ее не однажды чудом не задевала его. Где его надежды? На что ушли его силы? Что он сумел сделать? Двадцатидвухлетний юноша, беспечно глазеющий на диковинные часы, стал пятидесятитрехлетним человеком, обремененным тяжкими заботами и обязательствами, не принадлежащим себе, который тщетно пытается угнаться за бегущим временем... Мрачные мысли терзают Коменского, порой он близок к отчаянию, бывают минуты, когда у него опускаются руки.
Обстоятельства между тем складываются для Коменского все хуже. Он слишком известен, чтобы его обошли стороной европейские политические и религиозные события. И когда польский король Владислав IV,[112] стремясь прекратить раздоры между церквями в Польше, рассылает послания, приглашающие и евангелистов и католиков на мирный диспут в Торунь, Ян Амос не может устраниться от этого. Он не в силах отказать настойчивым просьбам братьев в Польше и протестантской церковной общине в Эльблонге. Прервав свои занятия, Коменский участвует в предварительных совещаниях протестантов, надеясь, что лютеране и чешские братья найдут общий язык и в Торуни будут выступать вместе против католиков, по крайней мере, по большинству пунктов.
Наиболее значительное совещание протестантов происходит в Литовском Орле, куда по приглашению литовского князя Януша Радзивилла съезжаются представители многих церковных общин. Чешские братья в Польше, а также эльблонгский магистрат посылают Коменского. Его речь производит на многочисленных участников съезда большое впечатление. Князь Радзивилл, покоренный глубокой убежденностью и красноречием Коменского, приглашает его переехать в Литву и поселиться в замке в Любече на Немане. Беседа с Коменским, подели