На крутых переломах истории, когда в борьбе и страданиях решается судьба народа, вперед выходит тот, кто готов взвалить на свои плечи всю тяжесть испытаний, уготованных суровым временем. Он жертвует всем, чем владеет, если требуется, и самой жизнью, но поступить иначе не сможет: оставаться в стороне не позволит совесть. Любовь к родине призовет его, а история выведет на авансцену событий. Неизвестно, как происходит этот таинственный процесс, в котором, казалось бы, так много случайных, привходящих обстоятельств, но история безошибочно выбирает того, кто сумеет вместить в своем сердце все горе и муки народа, чей голос будет услышан и отзовется в веках.
Такой фигурой для гонимых, преследуемых огнем и мечом чехов-протестантов в эпоху Тридцатилетней войны, когда Чехию жгли, терзали, грабили войска государств, объединенных в Католическую лигу, стал Ян Амос Коменский, великий чешский мыслитель и педагог.
Не странно ли — всего лишь скромный учитель и священник общины чешских братьев, прямых наследников гуситов, — именно он становится полномочным представителем гонимых чехов. Он, более всего склонный к созерцанию и размышлению, прерывает работу над сочинениями, которых ждет от него просвещенный мир, оставляет учеников, школу и отправляется в путь по дымным дорогам Европы, наводненным шайками разбойников и мародеров, чтобы вести переговоры с правителями городов, королями, канцлерами о предоставлении убежища тысячам чешских семей, об их защите и правах, о мире.
Кажется, словно для того, чтобы Коменский пережил всю боль и страдание народа, эта кровавая многолетняя война обрушивает на него самые тяжкие испытания. Но ничто не может сломить его волю к борьбе, поколебать веру в высокое предназначение человека. В это страшное время, когда льются потоки крови, Коменский провозглашает гармоничную личность главной целью всех педагогических усилий, а свободу — высшим благом, неотделимым от человека. Страстно обличает он социальную несправедливость, призывает к равенству людей и народов, уничтожению сословных привилегий, равноправию мужчин и женщин.
Защитник обездоленных, угнетенных, Коменский провозглашает естественное право на счастье всех людей и народов. «Все люди, в какой бы части земли они ни жили, — заявляет он, — обладают одной и той же природой, в равной степени обладают способностью чувствовать и мыслить, волей и инстинктом, способностью к труду». Размышляя о человеке, он видит человечество, открывая исконные нерасторжимые связи между людьми, так как не может быть человек счастливым, если другие вокруг него несчастны.
Представления Коменского об идеальном государстве утопичны, ибо он не видел, что причина социального зла лежит в классовом антагонизме эксплуататорского общества, но подлинный глубокий демократизм и гуманизм его воззрений расковывали мысль, открывали путь к самосознанию, будили чувство человеческого достоинства и звали на борьбу. «Почему свобода всех сословий не должна быть составной частью счастья? — бросает он этот сакраментальный вопрос, чтобы тотчас же решительно и прямо ответить на него: — Без сомнения, она является счастьем, и чем более всеобща эта свобода, тем лучше».
Каков же путь достижения всеобщей свободы и всеобщего счастья? Коменский видит его в воспитании труженика, деятеля, способного к познанию всего сущего, осознавшего свою глубокую общность с человечеством. «Поэтому нужно старательно внушать юношеству назначение нашей жизни, — говорит он, — а именно — что мы рождаемся не только для самих себя, но и для всего человеческого рода... Итак, — продолжает Коменский, — тогда лишь наступило бы счастливое состояние в делах частных и общественных, если бы все прониклись желанием действовать в интересах общего благополучия, знали бы и умели, как везде друг другу помогать. Люди будут уметь и хотеть делать это, нужно только их этому научить».
Глубокой верой в людей, в их безграничные творческие возможности проникнуты эти строки. Отсюда проистекает и оптимистический характер педагогики Коменского. Обретая свою высшую цель — сделать людей свободными и счастливыми, она поднимается на новую ступень, охватывает все науки, все достижения человеческого гения. Именно эту необъятную задачу — собрать воедино, привести в систему, критически проверить все знания, добытые наукой во всех областях жизни, иначе говоря, создать Пансофию, — ставит перед собой Коменский.
Он взваливает на свои плечи непосильный груз, но величие цели вдохновляет его, придает новые и новые силы. Преодолевая препятствия, поднимаясь над трагическими обстоятельствами своей судьбы, Коменский многие годы трудится над осуществлением грандиозного замысла. Он убежден, что «при помощи научных занятий мы должны приближаться ко всеобщему познанию вещей, и к Пансофии... т. е. к полной, все в себе заключающей и во всех частях согласной с самой собою мудрости: не должно остаться неизученным ничто: ни явное, ни сокровенное».
Идея Пансофии, всезнания, у Коменского — естественное развитие его педагогических идей. От «Великой дидактики» к Пансофии, к их органическому соединению, ибо отыскание истины не самоцель. Коменский не однажды высказывает мысли, что человек с помощью познания должен зажечь новый свет мудрости, чтобы, наконец, прекратились на земле раздоры и люди смогли бы достичь счастья.
Коменский обращается к каждому и ко всем, к человеку и к человечеству. Он призывает к объединению научных знаний во всем мире, убежденный, что это приведет к взаимопониманию народов. Он выдвигает неслыханные для своего кровавого времени идеи объединения наций на основе равноправия, взаимопомощи, коллективных усилий во имя мира.
Многие рукописи Коменского уничтожил огонь, но его мысли не пропали. Исподволь, даже в забвении, совершали они свою невидимую работу, входили в сознание все большего числа людей, переходили от поколения к поколению.
Подхваченные просветителями следующего, восемнадцатого столетия, многие идеи Коменского становятся всеобщим достоянием, хотя часто и не связываются с его именем. Какой взрывчатой силой наполняется мысль Коменского об изначальном равенстве людей и праве каждого человека на счастье под пером идеологов французской революции! Восставший народ Франции шел на штурм Бастилии со знаменем, на котором было написано: «Свобода, равенство, братство». Три эти слова выражают заветные стремления Коменского, много раз высказанные в его сочинениях. У идей, как и у книг, своя судьба, отдельная от судьбы их творцов...
Девятнадцатый век заново открывает Коменского-педагога, а двадцатый — Коменского-мыслителя. Происходит это не только потому, что разыскиваются считавшиеся пропавшими произведения. По-иному, в неожиданном приближении к практике, к проблемам, поставленным временем, перечитываются и уже известные — «Великая дидактика» прежде всего. Именно девятнадцатый век обнаруживает, что в произведениях Коменского педагогика впервые предстает как наука.
Поставив великие вопросы — какова природа человеческой мысли, как человек постигает истину и как он в ней убеждается, — Коменский на научной основе строит свою педагогику. «Отыскивая пути искусства преподавания, — говорит он, — мы должны подвергать проверке вместе и по отдельности все то, что взаимодействует в процессах преподавания, учения и познания, с тем чтобы, после того как мы познали природу этих вещей, откуда и как они возникают, понять, как с ними можно и должно обращаться».
И он действительно создает научную педагогическую систему, где различные педагогические явления раскрыты и осмыслены в их внутренней взаимосвязи и органической последовательности, где каждый факт имеет свое определенное место и все вместе они образуют единое, неделимое целое.
Сколько поколений педагогов зачитывалось «Великой дидактикой», черпая в ее богатейшем содержании, в ее оптимизме силы, чтобы каждодневно, вдохновляясь примером самого Коменского, вести бой за нового человека!
Словно общаясь с будущим, Коменский выдвигает задачу, и ныне остающуюся одной из самых важнейших для педагогики, — раскрыть «познавательные способности ученика» и найти способы обучения, которые бы соответствовали этим «познавательным способностям». Но сегодня, решая ее, педагогика опирается на психологию, социологию — весь комплекс различных наук с их современным оснащением...
Радостно, светло, просторно в школе Коменского — «мастерской гуманности», где «всех учат всему», где «необходимо все дарования развивать в совершенстве, чтобы родившийся человек учился действовать по-человечески». Ведь он должен стать «исследователем и исчислителем» мира, его активным деятелем и преобразователем с помощью познания. Снова и снова Коменский повторяет: «Никто не рождается только для себя, необходимость совместной жизни с другими людьми соединяет всех трижды законными узами, которые всех обязывают: 1. Никому не вредить. 2. Воздавать каждому, что ему подобает. 3. Приносить ту пользу, которую он может принести».
Коменский, воспитывая и обучая человека, проводит его по всем ступенькам своей системы — от «Материнской школы» к школе родного языка, где даются знания о реальном мире, систематизированные по различным предметам, как сказали бы мы сейчас, а затем к третьей ступени, к гимназии или латинской школе, в которой наряду с языком науки его времени — латинским — изучаются реальные предметы, этика, история, новые языки. Школьное образование завершают академии, путешествия...
Как далека оказалась эта стройная система образования от своего воплощения даже в девятнадцатом веке!
Передовая педагогическая мысль девятнадцатого века убеждается, что хотя существующая школа сложилась под огромным влиянием Коменского, она бесконечно далека от того, к чему стремился великий педагог. Социальные противоречия, сословные предрассудки, косность и казенная рутина так изменили ее существо и облик, что школа Коменского увиделась идеалом, к которому следует долго и терпеливо идти, борясь за каждое продвижение вперед. А вместе с тем сам ход исторических событий привел к осознанию того, что лишь общество, свободное от угнетения и социального неравенства, способно в наибольшей мере осуществить педагогические идеи Коменского.