Сосчитал заяц головастиков — нет одного. Сосчитал еще раз — так и есть, не хватает. И почувствовал заяц Длинные Уши: зашевелилось у него в животе что-то. Так и присел он:
— Лягушка.
А в животе — блюм-блюм — колыхнулось что-то.
— Квакает!
Всю ночь сидел заяц Длинные Уши у родничка, слушал, как в животе у него бултыхается что-то, и шептал:
— Лягушка.
А утром пересчитал головастиков, а они все на месте. Пересчитал еще раз — так и есть, все. Обрадовался, выловил их, завернул в лопушок и отнес в озеро. Когда назад бежал, Рваного Бока увидел, предложил ему:
— Пойдем деда Назара наведаем.
— А я тебе как раз то же самое хотел предложить, — сказал Рваный Бок и протянул лапу: — Ну, здравствуй.
ПОТЕРЯ ЛЕВОГО УХА
Еще весной приметил Рваный Бок, где посадили марьевцы арбузы. Раза три наведывался за лето, а как увидел, что начали поспевать арбузы, каждый день бывать начал. И друга с собой прихватил. Прибегут зайцы, поглядят, где караульщик дедушка Назар, выскочат из кустов, схватят арбуз — ив рощу.
— Я вас, я вас, — замашет на них дедушка Назар палкой.
А зайцы укатят арбуз в рощу, спрячутся в кустах и едят, семечками друг в друга постреливают. Заигрались один раз и не заметили, как подошел дедушка Назар.
— А, — говорит, — вот вы где прячетесь, озорники.
Порскнули зайцы в стороны, только дед их и видел.
На другое утро с рассветом на бахчу пришли. Выбрали большущий арбуз и покатили к роще. Увидел их дедушка Назар, замахал палкой:
— Опять пришли, окаянные.
А зайцы будто не слышат. Пыхтят. Упираются, знай себе катят. Докатили до канавы, толкнули и сами следом скатились.
Подбежал дедушка Назар — нет зайцев. Один арбуз в канаве лежит. Подобрал его, лезет наверх, смотрит, а зайцы уж с другого конца бахчей арбуз покатили.
Взмахнул дедушка Назар рукой:
— Ах, озорники эдакие.
И засеменил к шалашу. В шалаше у деда ружье. Схватил он его, побежал за зайцами. А зайцы — шмыг! — и спрятались за арбуз. Одни уши торчат.
Прицелился дедушка Назар в левое крайнее ухо да как тарарахнет. Только — а-ах! — эхо по роще прокатилось.
Хоть и плохонькое у деда ружье было, а большого страху на зайцев нагнало. Ударили от бахчи — собаками не догнать.
И только за Яблоневым оврагом хватился заяц Длинные Уши, что нет у него одного уха.
С той поры и остался он с одним ухом. Но, не смотря на это, звали его все до конца жизни зайцем Длинные Уши.
РВАНЫЙ БОК ЗАДУМЫВАЕТСЯ
Было воскресенье. Заяц Длинные Уши спал в орешнике, когда прибежал к нему Рваный Бок и толкнул ногой:
— Видал?
И сунул под нос две сочные красные морковки.
— Э-э, — вскочил заяц Длинные Уши. — У кого своровал?
— Своровал! Пушок вырастил.
— Врешь!
— Чего врать? Клад проискали, «салазки» щенку прозагибали, а он — видал?.. Погоди, вечером я тебе еще не то покажу.
Ночью, когда уснул Пушок в своем домике, Рваный Бок привел зайца Длинные Уши к нему в палисадник. Трещали кузнечики. На морковной ботве поблескивали росинки. Рваный Бок наклонился над грядкой и выдернул из земли ядреную морковку.
— Видал? А мы с тобой прогайкали лето, клад проискали. А он вот он, клад-то. На, ешь.
Швырнул зайцу Длинные Уши морковку и пошел прочь.
Всю ночь ходил он по роще и о жизни своей думал. Незавидно она у него складывается как-то. У Пушка куда интереснее. У него и дом есть, и огород.
«Дом… Это ведь я придумал построить его. Придумать придумал, а построить не смог — терпения не хватило. А Пушок по моему совету построил и живет. И огород я посадить предложил, а морковку вырастить терпения не хватило. А Пушок вырастил и теперь всю зиму с морковью будет. До многого я додумался, а довести до конца не сумел: терпения не хватило. Легко жить хотел. Потому и стреляли в меня и собаками травили.»
Всю ночь ходил по роще и думал, что Пушок без него и Пушком бы не был. Это он, Рваный Бок, подсказал ему и домом обзавестись, и огородом, а сам как был, так и остался ни с чем. Подсказать-то подсказал, а сам-то ничего не сделал.
Всю ночь только об этом и думал, а утром отыскал зайца Длинные Уши, сказал ему:
— Решил я уйти из Гореловской рощи, где меня знают бездельником и озорником. Решил начать новую жизнь в Белоозерском лесу. Хочешь — идем со мной, не хочешь — уйду один.
— Куда я без тебя, — сказал заяц Длинные Уши и потрогал отстреленное ухо.
ПРОЩАЙ, ПУШОК
Три дня Рваный Бок и заяц Длинные Уши по роще бегали, прощались со всеми. По орешнику походили, молодых орешков погрызли. Постояли у Ванина колодца, в котором искали Бурундеев клад. Посидели возле озера, у которого весной лягушек слушали. И пошли из рощи.
По пути к Пушку свернули.
— Друг все-таки был, — сказал Рваный Бок, — попрощаться надо.
Пушок на крылечке сидел, морковь от ботвы очищал. Высокую кучу накидал.
— Видал? — шепнул Рваный Бок зайцу Длинные Уши.
А Пушку сказал:
— Может, и ты с нами пойдешь? Втроем веселее будет.
— Нет, — отказался Пушок. — Зачем я пойду из родной рощи? Мне здесь хорошо. Дом имею. Морковку вырастил. На зиму с лихвой хватит, а там еще посажу. Да и ты зря уходишь. По-новому жить и дома начать можно.
— Не скажи. Меня здесь все бездельником знают.
Начни я по-новому жить, не поверят. Притворяется, скажут. Я лучше уйду. Да и имя у меня здесь какое-то несерьезное: Рваный Бок. А на новом месте я скажу, что меня зовут Сережа, все и поверят. И ты, когда писать письма будешь, не пиши «Зайцу Рваный Бок», а пиши так: «Белоозерский лес, зайцу Сереже».
— Значит, в Белоозерский лес решили идти? Что ж далеко как? Шли бы в Осинники хотя бы.
— Ему нельзя, — кивнул Рваный Бок на зайца Длинные Уши. — Опять его медведь на себя работать заставит.
— А дорогу-то в лес знаете?
— Кто-нибудь покажет.
— А может, останешься? Дом у меня большой и морковки вырастил вон сколько. Проживем.
— Это что? Опять лежать у тебя на печке да еще и есть твою морковь? Ни за что. Я стыд не весь потерял. Пойдем мы. Не поминай лихом, может, и обидел когда.
— Что ты, что ты, — дрогнул у Пушка голос. Отвернулся он, выбрал две самые лучшие морковки, подал:
— Возьми, дорога большая, пригодятся. Может, и не встретимся больше,
— Эх, Пушок, — бросился Рваный Бок к другу и крепко-крепко к груди прижал. — К солнцу ты меня лицом повернул, спасибо тебе за это.
Обнялись зайцы. Уронили друг другу на плечи несколько светлых слезинок. Простились.
Долго стоял Пушок у края рощи и все смотрел, как Рваный Бок и заяц Длинные Уши степь пересекают.
Вот уж до половины не видно их.
Вот уж одни головы остались.
А вот уж и вовсе скрылись, и только далеко-далеко у горизонта покачиваются три заячьих уха — одно длинное и два чуть покороче. Потом и они пропали.
И грустно стало Пушку. Вернулся он домой. Сел на крылечко, сидит, смотрит на морковку, а на душе такое, словно потерял он что-то и теперь никогда-никогда не вернет.
До поздней ночи сидел Пушок на крылечке и все думал, думал, а потом поднялся, прошел в дом. Зажег лампу и сел у окошка писать письмо в Белоозерский лес зайцу Сереже. Придет Рваный Бок, а уж его письмо дожидается.
— Может, ему с моим письмом не так тоскливо и одиноко на чужбине будет. Мне грустно, но я-то дома, в родной роще.
УШИ СТРАУСА (сказки)
МАЛЬЧИК РАССВЕТ И ДЕВОЧКА НОЧЬ
Далеко-предалеко на востоке, почти у самого моря, притаился в лесной чаще небольшой домик. Много-много лет назад в этом домике жил мальчик. Звали его Рассвет. Каждое утро он подбегал к своей маме Утренней Зорьке и говорил ей:
– Мама, я пойду погуляю.
И Зорька отпускала его. Мальчик спешил в тайгу, насвистывая веселую песенку. И там, где проходил он, становилось светло, раскрывались цветы и начинали петь птицы. Он играл весь день, а к вечеру возвращался домой и ложился спать.
Так было всегда. Но однажды Рассвет повстречал в роще маленькую черноволосую девочку. Она сидела у ручья, бросала в воду алые лепестки шиповника и смотрела, как они, кружась, уплывают вниз по ручью.
Эту девочку звали Ночь. Рассвет смотрел на нее издали и улыбался: она нравилась ему, задумчивая, немного печальная. И чем ласковее улыбался Рассвет, тем светлее становилось вокруг и тем звонче пели на деревьях птицы.
Зарозовели в небе облака и, розовые, отразились в ручье. Застучали дятлы, запели зарянки. Но девочка ничего не замечала. Она по-прежнему пускала по ручью бархатистые лепестки шиповника и о чем-то думала.
– Девочка, – тихо позвал ее Рассвет.
Она подняла на него опушенные длинными ресницами черные глаза. Вскрикнула. Вскочила на ноги.
– Девочка, – еще раз позвал ее Рассвет и протянул к ней руки. – Смотри, как здесь хорошо. А скоро взойдет солнце и станет еще лучше. Давай поиграем вместе. Я сплету тебе венок и подарю самую красивую розу... Но куда же ты? Ты боишься меня? Не надо, не бойся. Я тебя не обижу.
Но девочка Ночь, прижав тоненькие ручонки к груди, осторожно пятилась в глубь рощи, где еще были сумеречные тени. Глаза ее блестели. Ей нравился этот неожиданно появившийся перед ней мальчик, но от него исходил такой большой свет, что она боялась его.
А мальчик протягивал к ней руки, просил: – Не уходи, девочка. Давай побудем вместе. Я нарву тебе ландышей. Много-много. И колокольчиков. Я покажу тебе все цветы нашего леса. Здесь столько разных цветов... Не уходи, я всегда один и один. Поиграй со мной.
Но девочка Ночь качали головой и уходила все дальше и дальше. И все дальше и дальше шел за ней мальчик Рассвет и, протягивая к ней руки, просил не уходить от него.
Долго вечером того дня Зорька ждала сына домой. Долго сидела она у раскрытого окошка и смотрела в залитый лунным светом лес, но мальчик так и не вернулся. Не вернулся он ни на второй, ни на третий день. Не вернулся совсем. До сих пор он все идет за девочкой Ночью и все просит ее: