Не знаю, чем окончился этот спор. Кого признали виновным в неудаче: постановочную часть или грубую публику, которая не хочет ходить по режиссерскому этапу, а желает слышать хорошие песни в хорошем исполнении».
Фельетонист был прав. Когда в заключительном концерте смотра Шульженко вышла прямо на просцениум и «спела те песни, которые пришла слушать публика», успех был огромным.
Заключительный концерт превратился в яркий праздник. В нем приняли участие Н. Смирнов-Сокольский, Т. Ханум, Р. Зеленая, Л. Утесов, Э. Рознер, А. Редель и М. Хрусталев, Л. Русланова, А. Райкин, И. Набатов, Ф. Савченко. Вели программу первого отделения Е. Дарский и Л. Миров, второго – М. Гаркави.
Камертоном концерта, проходившего на сцене филиала Большого театра, стал первый же номер – марш Дунаевского «Легко на сердце от песни веселой» из «Веселых ребят». Запевали Шульженко и Утесов – случай уникальный! Знакомые слова песни перемежались с новыми строфами, написанными В. Лебедевым-Кумачом специально к празднику.
Шульженко заканчивала первое отделение концерта. Она спела пять объявленных песен, но зрители не отпускали ее. Один «бис» следовал за другим.
«Клавдию Шульженко знают и любят как жанровую певицу, – отметила газета «Литература и искусство». – Она владеет секретом воздействия на слушателя, обладает настоящей артистичностью. Если вспомнить первые выступления Шульженко, можно утверждать, что актриса творчески растет с каждым годом. Выступление на смотре подтвердило это еще раз».
О возросшем мастерстве актрисы говорилось и на обсуждении итогов смотра. Об этом же свидетельствовало мнение художественного совета Главного управления музыкальных учреждений. Прослушав новые граммофонные записи – «Не тревожь ты себя, не тревожь» и «Ягоду», «Не жалею» Б. Фомина и П. Германа, «Точно» М. Табачникова и С. Болотина, художественный совет, в котором были Е. Катульская, К. Дзержинская, Н. Голованов, С. Шлифштейн, В. Сурин, Н. Сперанский, единодушно оценил исполнительское мастерство певицы высшим баллом.
Но сама Шульженко непрестанно возвращалась к эрмитажной премьере. Ну хорошо, думала актриса, режиссер, как пишут, преступил допустимую меру театрализации. А если бы не преступил? Не устарела ли сама театрализация? Не стала ли сегодня показателем недоверия к песне?
Чувство неудовлетворенности не покидало ее. Что будет дальше? Джаз диктует свои требования, подгоняет песни под привычные для него рамки. Танцевальная форма хороша и нужна, но она не единственная.
Все чаще Шульженко ловила себя на мысли, не пришла ли пора расстаться с джазом, попробовать работать по-иному: выйти к публике один на один – только она и рояль. Петь песни, романсы, баллады – разные по содержанию, настроению, форме. Вести разговор со слушателем без посредников.
Решиться на это было трудно. Останавливало опасение, как встретит такое новшество публика, почти восемь лет слышавшая пение Шульженко только в оркестровом сопровождении.
На необходимость принять решение толкали обстоятельства.
В сентябре 1944 года в связи с переходом на другую работу из оркестра ушел его постоянный директор, талантливый хозяйственник и организатор Руммель. Началась административная чехарда – за несколько месяцев сменилось четыре директора. Дисциплина в джаз-ансамбле упала.
Оркестр находился в подчинении московской концертной организации, а жили все его участники в Ленинграде. Это вызывало трудности в подготовке новой программы, репетиции и прием которой должны были проходить в Москве. Кочевой образ жизни не устраивал музыкантов – состав оркестра стал меняться, его поразила болезнь, называемая в канцеляриях «текучестью кадров».
Болезнь в конечном итоге сказалась на исполнительстве. И чем дальше, тем больше. «Самостоятельное выступление джаза красноречиво говорит только о скромных его возможностях», – писал критик Б. Арсеньев. Искусствовед Ю. Дмитриев заметил: «Лирические песенки К. Шульженко запоминаются и имеют успех. Что же касается руководимого ею оркестра, то он никак не может добиться той прозрачной музыкальной легкости, которая должна сопутствовать лирической песне».
Но ведь был и другой выход, и Шульженко знала о нем. Возвратиться в Ленинград, обновить состав оркестра, искать иные формы подачи репертуара. Разве нельзя во время концерта прикрыть музыкантов занавесом, а самой спеть несколько песен в сопровождении классического квартета – рояль, скрипка, альт и виолончель? Не об этом ли она не раз мечтала! Да что там говорить, кто запретит спеть ту же «Россию» только под рояль?! И публика на пять минут отдохнула бы от джаза – на пользу и себе, и всему концерту.
Но Коралли стоял на своем: возвращения в Ленинград не будет. Он предпринял меры: Моссовет дает им отдельную квартиру, ехать снова в ленинградскую коммуналку теперь не надо. И вынудил жену обратиться в Гастрольно-концертное объединение с просьбой о ликвидации оркестра.
– Почему это должна делать я? – возмутилась Шульженко. – Почему ты сваливаешь на меня все самое неприятное?!
– Потому что не мое, а твое имя решает все, – ответил Владимир Филиппович.
И 12 сентября 1945 года появился приказ:
«№ 1. Ленинградский джаз-ансамбль под руководством Клавдии Шульженко и Владимира Коралли расформировать.
№ 2. Артистов Шульженко К. И. и Коралли В. Ф. от художественного руководства ансамблем освободить и перевести в штат солистов ВГКО.
Основание: Заявление артистки Шульженко К. И.».
За две недели до этого она в последний раз встретилась в ДЗЗ со своим ансамблем и записала шесть песен кряду. Среди новинок – ту, с которой не расставалась, – «Руки».
«Музыканты, очевидно, догадывались, что эта встреча последняя, хотя я ничего о том не говорила, – рассказывала Клавдия Ивановна. – Играли они виртуозно! А я совсем превратилась в сентиментальную дуреху – нервы не выдержали, после «Рук» расплакалась и целовалась с каждым со слезами на глазах.
Позже узнала: Алексей Семенов ушел к Райкину, возглавив оркестр, одних музыкантов взял с собой, другие устроились кто как мог»…
С джаз-ансамблем Шульженко проработала шесть лет. И каких лет! С ними она делила все – и горести поражений на фронте, и тяготы блокады, и восторги от первых победных салютов. С ними она встретила и долгожданный праздник 9 мая 1945 года.
Тот день начался поздней ночью. Ее разбудили в поезде возгласы: «Победа! Победа!» Никто не спал. Люди смеялись, обнимались, поздравляли друг друга. А потом пели. Пели много – вместе с любимой артисткой, подпевая ей, повторяя хорошо знакомые слова.
Днем – концерт в зале Выборгского дворца культуры. А позже уже не в зале, а у входа во дворец, на импровизированной эстраде. И вечером – снова на сцене. Песни в тот день не кончались. И Шульженко пела без устали.
Ее труд в военные годы оценен наградой, которую дают только воинам, – орденом Красной Звезды. «За выдающиеся заслуги в области вокального искусства» ей присвоили звание заслуженной артистки республики.
Таким образом, Шульженко сразу стала и орденоносцем, и «заслуженной». До войны этому не было цены. В титрах фильмов писали: «Следователь – орденоносец Михаил Жаров» или «Змеюкина, акушерка – засл. арт. Вера Марецкая», в газетах – «На снимке: заслуженная артистка и орденоносец Любовь Орлова». Писать так перестали, когда орденов и званий раздали так много, что можно было бы обойтись одной фразой: «Все главные роли исполняют заслуженные и орденоносцы». Но Шульженко больше всего гордилась лишь одной наградой – медалью «За оборону Ленинграда».
Майскими короткими ночами
В конце 1945 года Шульженко едет в гастрольную поездку по городам Волги. Едет с сольными концертами. Аккомпанировал – Леонид Фишман, много лет проработавший с нею в оркестре.
Одно из первых выступлений – в Куйбышеве. Накануне газета «Волжская коммуна» дала объявление: «24, 25, 26, 27 ноября концерты лауреата Всесоюзного конкурса эстрады, заслуженной артистки республики, исполнительницы лирических песен, орденоносца Клавдии Шульженко. Билеты на концерт 24 ноября все проданы. Помещение зала отапливается».
Помещение зала отапливалось плохо. Но это не остановило публику – аншлаги были на всех концертах певицы. Та же газета уже после последнего выступления сообщила о горячем приеме, оказанном Шульженко куйбышевцами. В рецензии отмечался ее актерский талант, умение найти для каждой песни свои краски, «способность создать образ и русской женщины-патриотки, и верной любящей подруги, и веселой девушки».
Шульженко исполняла песни из своего военного репертуара и новые – «Лолиту» начинающего композитора А. Островского, шуточную «Платье» Ю. Милютина, танго Е. Розенфельда «Старые письма».
Все они имели успех, но актриса снова была озабочена поисками нового репертуара.
«Мы находимся сейчас накануне времени, – говорил поэт А. Сурков в 1944 году, – когда народ, любя нас как душу, тряхнет как грушу. Придет этот народ с войны и скажет:
– А где же я в вашей песне? Вот я – человек, победивший Гитлера. Вот я – человек, прошедший две тысячи с лишним километров от Моздока до Берлина. Вот я – человек, победивший на Урале, в Сибири, Ташкенте, стоявший у станка…
Народ хочет элементарной вещи – он хочет петь себя в трагическую минуту своей жизни, петь себя в подъемные минуты своей жизни. Он хочет, чтобы ему дали мелодию и слова, которыми он выразил бы то, что у него накопилось на душе, которыми он высказал бы себя».
О таких песнях мечтала Шульженко.
Весной 1947 года В. Соловьев-Седой передал ей только что законченное им произведение – сюиту «Возвращение солдата».
Впервые певице предстояло иметь дело не с отдельной песней, а с циклом их. Одноактный спектакль в шести эпизодах!
Василий Павлович проиграл Шульженко всю сюиту сам.
– Здесь довольно широкая тесситура, и музыковеды мне говорили, что одному певцу с сюитой не справиться, – сказал он. – Но мне так хочется, чтобы вы ее спели целиком, у вас, я уверен, получится – она же вся о том, что вы сами пережили, что знаете, что вам близко.