– Это смотря, чего ты хотела.
– Явно не этого…
Кирилл промолчал. Он понимал, что сестра имеет ввиду, но и сам в последнее время не мог разобраться, чего же он хотел и чего получил.
– Я себя раньше взрослой представляла совсем другой. Думала, что буду умной и хитрой, и все вокруг будут говорить: «Дьявол, а не женщина»… Даже смешно. А сейчас я понимаю, что нельзя вдруг стать ни умной, ни хитрой, только потому, что ты повзрослела. И что я осталась такой, какой и была. Глупой и непутевой.
– Да нет, наверное, можно, – возразил Кирилл, – но нужно с малых лет себе такую цель поставить и учиться этому постоянно. Хитрости ведь тоже можно выучиться, можно вообще всему в этой жизни выучиться, тебе ли не знать!.. Вот только та ли эта цель, ради которой стоит жить?
Вопрос был риторическим, и Ада промолчала.
– Знаешь, я стала такой злой… Меня раздражают дети, ну, то, что они у кого-то есть, раздражают семьи, свадьбы… Вообще, все вокруг.
– Потому, что это есть у него?
Ада улыбнулась и закрыла лицо руками. Порой, брат понимал ее мысли даже лучше, чем она сама.
– Да, наверное. Я еще какое-то время назад думала о ребенке, но потом… У него жена, дети… Как подумаю об этом, так такая ненависть берет, и ничего не хочется… И ловлю себя на мысли, что не хочу ни семьи, ни детей, что мне все это противно и ненавистно…
– Это самозащита. Ты защищаешь себя от разрушительных мыслей, но, тем самым, разрушаешь сама себя. Это – не дело, Адель…
– Может, ты и прав…
– Но, знаешь, о чем я думаю? Этот твой Денис – не такой уж и антигерой, каким ты его последнее время выставляешь.
– А разве я выставляю? – удивленно спросила Ада. Ей казалось, что, наоборот, у нее уже в привычку вошло обеление образа Дениса для окружающих, чтобы те ее не жалели.
– Бывает, – кивнул Кирилл, – ты, наверное, сама не замечаешь. Но он ведь, в общем-то, никогда тебе ничего и не обещал.
– Нууу…
– Баранки гну. Весь этот туман про невозможность сейчас развестись – только отговорки. Он ведь никогда тебе не говорил, что разведется, что будет жить с тобой? Не возражай, не говорил. Получается, он тебя ни в чем не обманывал и предлагал только то, что может предложить, и ты сама согласилась на такие условия.
– Как ловко ты завернул, – холодно сказала Ада. Брат был прав – Денис, действительно, не обещал ей уйти от жены и создать новую семью с Адой, да, он всегда старался как-то это сгладить, туманно изъясняясь об их совместном будущем, но, если разобраться, то будущее это, с его слов, мало отличалось от настоящего, – получается, мне остается только смириться и жить, как жила?
– Я так не считаю, Адель, – мягко возразил Кирилл, по-свойски потрепав ее по плечу, – на мой взгляд, мириться тебе с этим точно не надо. Это никуда тебя не выведет, никуда. Только в пустоту. Но решать тебе. Если тебя это устраивает – дело твое, просто и жертву тогда строить из себя не надо.
– Денис для всех добрый… Он хочет остаться хорошим и для нее, и для меня, нигде не запачкавшись, я это понимаю… Просто, как жить без него, вообще не представляю… Это страшно. Я очень устала. Наверное, когда не знаешь, куда примкнуться и не видишь своего пути, всегда устаешь…
– Ты всегда была максималисткой. Мне кажется, твоя проблема по жизни в том, что ты хочешь, покончив с собой, уничтожить весь мир…
– Как это?
– Это слова из песни Летова (Ада фыркнула). Не фырчи, это ж увлечение юности… Но сказано-то хорошо! Тебе надо либо все, либо ничего, а так не бывает. Ты думаешь, что если покончишь с собой, ну, образно, конечно, то весь мир тоже прекратит свое существование, но это ведь не так. Он кончится только для тебя, а все вокруг будет жить дальше.
– Какой ты философ!..
На пятом этаже ее ждала пустая, холодная квартира и привычная бутылка вина. От этого хотелось выть во весь голос.
– У меня сил нет совсем, – отстраненно проговорила Ада, и Кирилл закрыл глаза, – знаешь, даже стыдно: ведь не голод, не мор, не война, а жить не хочется.
– А, может, в войну и голод людям и проще жилось, – ответил брат, не открывая глаз, – у них приоритеты были правильные и цели четкие – поесть и выжить, а мы сейчас и сытые, и здоровые, и все нам не то.
– Наверное, нельзя так говорить…
– Наверное. Что-то мы с тобой совсем расклеились, особенно я. Стыдоба какая, как я тебе потом в глаза смотреть буду? – шутливо спохватился Кирилл, но на шутку это тянуло слабо.
– «Мой брат Каин, но он все же мне брат, каким бы он не был, брат мой Каин», – процитировала Ада, тоже якобы шутя.
– «Наутилус» – херня полная, – отмахнулся брат, громче прибавляя радио. К русскому року он относился крайне пренебрежительно, считая его слишком помпезным и претенциозным в плане текстов и слишком бедным в плане музыки. Скидку он делал только для группы «Крематорий» с их незатейливыми песенками про тварей, играющих на дудках и хитрых татаринов, завернувшихся от сифилиса, над которыми можно было поржать, и для «Гражданской обороны», которую слушал в юности на переписанных кассетах без подписей, видимо, в качестве ностальгии.
Из добротных динамиков мягко зазвучала песня «Never Never Change Your Lovers» группы «Boney M».
– О, а эту помнишь? – оживился Кирилл. – У соседей раньше играла постоянно, когда мы маленькими были?
– Да, помню, – улыбнулась Ада, и к припеву они оба, не сговариваясь, начали подпевать на ломаном английском, прихлопывая ладошами в такт:
– Невер, невер чендж ё лаверс, ин зе мидл оф зе найт, невер на-на-на-на-на-на-на-на, ин зе эли монинг лайт, невер, невер на-на-на, вен ю на-на-на-на-на-на, на-най-най-на-най-на джаст э ларк…
Со стороны могло показаться, что им очень весело.
– Вот так всегда, все попсой какой-нибудь заканчивается, – грустно сказал Кирилл, когда проиграл финальный проигрыш и началась реклама, – может, пойдешь со мной завтра в бассейн с баней? А то я все один, да один, надоело…
Кирилл с друзьями уже несколько лет подряд каждое воскресенье арендовали на пару часов бассейн в санатории «Восход» – ходили туда семьями, плавали, общались, парились в бане. Состав каждый месяц немного менялся, но всех «пловцов» Ада прекрасно знала и раньше уже составляла Кириллу компанию, когда Надя или дочки болели.
– Ты же вроде с девчонками хотел пойти?
– Да Надька там таких условий понаставила, – отмахнулся Кирилл, – в общем, один пойду.
– Ну, тогда можно, – согласилась Ада и стала надевать шапку, готовясь выйти на улицу, – завтра все равно делать нечего.
– Ты тогда это, – замялся брат, – ничего не планируй сегодня.
– В смысле?
– Ну, я, может, пива завтра там выпью, ты тогда за руль сядешь. Чтоб нормально себя чувствовала завтра, в смысле.
– Я ничего и не планировала, – Ада сделала вид, что не поняла брата, и вышла из машины.
Бассейн в «Восходе» был слишком большим для собравшейся компании, а сауна – слишком маленькой. В этот раз из близких друзей Кирилла приехал только Олежик с женой и четырехлетним сыном Андрюшей, и Борис Ярцев со старшим сыном, остальные были просто, со слов брата, «героями» «Примадента», впрочем, также известными Аде – это и Юля, и тихий, мало и только по делу говорящий из-за своего заикания, Петя Кляйн с семьей, и придурковатый Вова Хохряков, с легкой руки Кирилла негласно превратившийся в Вову-Ореха, из-за своей круглой, лупоглазой головы, неплотно упакованной мозговым содержимым. Двухчасовой отдых в «Восходе» всегда протекал по одному и тому же сценарию: первые минут сорок уходило на раскачку, попытки обуздания раздурившихся детей, накрытие большого стола, стоявшего тут же, подле бассейна, нехитрыми закусками и термосами с чаем, бесцельное хождение нерешающихся ни зайти в сауну, ни окунуться в бассейн по всей территории, и только к началу второго часа компания начинала кучковаться.
Ада любила плавать и не любила париться, и поэтому сразу пошла к бассейну, который уже уверенно рассекала брассом Юля. Вода расходилась перед ней, как море перед Моисеем.
– Смотри, Юля плавает, как матерый кашалот! – успел шепнуть ей Кирилл на ухо и сел за стол, заваленный мандаринами, за которым уже с обычной для него кислой миной восседал Борис. Брат достал из пакета бутылку пива и стал демонстративно ее цедить, и хотя Ада сразу увидела, что пиво безалкогольное, пришлось сделать вид, что сего спектакля она не замечает.
Вода была холодной и пахла хлоркой, и еще почему-то – школой. Вдоль бортика с важным видом дефилировала длинноногая блондинка Натали, двадцатишестилетняя жена Олежика, которую Кирилл величал по-свойски Натахой. Еще в раздевалке она поведала Аде, что вернувшийся в очередной раз на путь истинный Олежик, кроме сухого закона, обещал каждое воскресенье устраивать ей «выходной» и заниматься сыном от и до, но по ее скептически-напряженному лицу было видно, что особого облегчения ей это не принесло. Щупая холодную воду босой ногой и разглядывая красавицу-Натаху в ярко-красном слитном купальнике в стиле «Спасателей Малибу», Ада невольно вспомнила рассказы Дениса о том, что в Андаманском море, где они непременно окажутся осенью, вода – как молоко, а песок скрипит под ногами, как снег, пересыпанный солью, и дожди теплые, а лунный полумесяц растет и убывает по горизонтали.
Считая, что находится в неплохой физической форме, Ада думала проплыть километр, но уже на половине выдохлась и осталась отдыхать у бортика. Вскоре к ней подплыла Юля, которая в черном купальнике и черной резиновой шапочке с очками действительно была похожа на кашалота.
– Хорошо плаваешь, – тяжело дыша, похвалила ее Ада.
– Я же раньше была пловчихой, разве не видишь, какая у меня фигура?
– Какая? – осторожно спросила Ада, мысленно молясь, чтобы та не ответила «спортивная».
– Фигура пловчихи! – довольно загоготала Юля. – Нет, ну раньше-то я поменьше весила. Это все возраст, гормоны… Хотя, хорошего человека должно быть много! Единственное – мужика найти трудно, ну, хорошего мужика…