– Хочешь не делать всю жизнь ни черта, а еще чтобы вся семейка твоя через тебя подкармливалась – будь добра, терпи Бориску! – говорил Кирилл. Возразить на это, в общем-то, было нечего.
Для Ады вздохи Бориса вместе с его грустными нотациями о превосходстве музыки Маккартни и Моррисона над всей остальной стали уже неотъемлимой частью жизни, той самой стабильной ее частью, вместе с родительским домом и полуночными беседами братьев Астаховых на кухне. Она помнила Кирилла с Борисом вихрастыми мальчишками, когда те забирали ее из детского сада, и, порой, ей странно было видеть их сейчас, пузатыми и взрослыми, с детьми и кучей недетских проблем, даже странней, чем саму себя, высокую, с новым носом и почти тридцатилетнюю.
Разговор, тем временем, скатился к хоккею. Хоккейная лихорадка начиналась в городе во второй половине зимы, и достигала своего апогея в апреле, когда разыгрывался кубок Чемпионата России. У омской команды «Авангард», они же «Омские Ястребы», в этом году шансов на призовые места было мало, что героев «Примадента», как заядлых болельщиков, заранее расстраивало. Радовалась только Натали, для которой весна 2004, года триумфа «Авангарда», обратилась полным кошмаром.
– Олежа-то тогда нажирался в хлам уже к концу каждого второго тайма, – вспоминала она, грациозно садясь рядом с Кириллом, – а уж когда они выиграли этот чертов кубок, это вообще атас был. Я же тогда на девятом месяце была, мы только купили детскую кроватку, Олежа ее два дня собирал, ну, вы представляете, сколько этому человеку надо времени, чтобы собрать несчастную кровать, старался. А когда они по буллитам выиграли, он так давай бушевать от счастья, что всю эту только что собранную кровать разломал к херам!
– Тогда вообще напряженный матч был, – под общий хохот обиженно протянул подошедший Олежик с Андрюшей под мышкой.
– Напряженные тогда соседи снизу были, а не твой дурацкий матч! Я этот хоккей ваш дурацкий ненавижу!
– Зря ты так, Натали, – вступился Вова-Орех, – хоккей – дело серьезное, тут и кровать можно сломать, если это поможет…
Натали картинно приложила руку ко лбу и пренебрежительно цокнула.
– Мы Андрюху скоро в хоккейную секцию отдадим, – похвастался Олежик, – я ему уже и краги с коньками купил.
– Купил он краги! – снова застонала Натаха, – эти краги стоят столько, что я чуть не упала! А ребенку четыре года, его никто не спросил, он вообще треклятым хоккеем заниматься не хочет!
– Как не хочет – хочет! – искренне удивился Олежик и в подтверждение потряс сына.
– Не хочу! – заверещал Андрюша и, вырвавшись из отцовской хватки, стал бегать вокруг стола.
– Захочет – куда ему деваться? – неуверенно решил Олежик, обращаясь почему-то к Аде, видимо, в поисках поддержки, и Ада сочувственно покачала головой:
– Конечно, захочет, у него же краги теперь есть…
– Он раньше не хотел, потому что у него краг не было! – заржал Орех. – Нет, братва, я думаю шанс в этом году у нас есть.
– Конечно, – согласился Петя, – в пппрошлом годдду ттоже играли не очень сначала, а пппотом вытянулись, и бббронзу вззяли…
– И серебро бы взяли, если бы твоя жена тайно за «Акбарс» не болела, – пошутил Кирилл, намекая на татарские корни Петиной жены, и они с Борисом по-детски захихикали.
– Я за «Авангард» всегда болею, при чем здесь «Акбарс», – спокойно ответила Дина Кляйн. Они с Петей олицетворяли саму невозмутимость во всем этом веселом и разнобойном гвалте.
Время аренды зала подходило к концу. Ада отметила, что, не считая плюхающихся в воду детей, полноценно использовали бассейн только она и Юля, остальные же больше слонялись от стола к сауне и обратно, убивая время за дурацкими разговорами. Кирилл с Борисом так вообще, кажется, из-за стола ни разу не поднялись, только подъели мандарины и выпили свои напитки: Кирилл – безалкогольное пиво, которое он перед Адой пытался выдать за алкогольное, а Борис – приторно-сладкую «Грушевку», такую же невыносимую, как в славном советском детстве. Но видеть веселого и счастливого как будто, впервые за долгое время, брата, окруженного такими же веселыми людьми, было приятно. Все-таки Кирилл, в отличие от Ады, в своей беде не оставался один, и хорошо, что был такой вот бассейн, и такая компания обаятельных дуриков, в которой брату можно было отвести душу. У Ады не было и этого.
Из старого магнитофона, стоящего в углу стола и на убавленной громкости тихонько вещающего различную музыкальную дичь все это время, запел Градский «Как молоды мы были». Дослушав песню до «первый тайм мы уже отыграли», Борис печально вздохнул и сказал сыну:
– Вот, Игореша, а мы уже с мамой скоро и второй тайм отыграем…
– Так что ты, Борис, переживаешь, будет же и третий тайм, – весело сказал Вова-Орех.
– А следом – еще овер-тайм, – подключился Кирилл, – а, может быть, даже буллиты…
Все, кроме Олежика, дружно засмеялись. До Олежика метафоры всегда доходили с трудом.
– До буллитов не хотелось бы, – строго сказал Борис.
Пора было собираться. Переодевшись раньше всех, Натали упорхала разогревать машину.
– А Олежик справится сам с ребенком? – недоверчиво спросила Ада у Юли, вспоминая, что до этого Андрюша всегда переодевался вместе с мамой.
– Посмотрим на выходе, – ответила Юля, – Олежика надо проверять всегда.
На выходе выяснилось, что справлялся Олежик неважно: в пустой мужской раздевалке стоял маленький Андрюша в одних трусах, и с загадочным видом прижимал к уху фен, как сотовый телефон, а его отец, стоявший рядом уже в пуховике и шапке, только несчастным голосом стонал:
– Андрюююша, блять… Ну, Андрюююша!..
– Позвать Натали? – тихо спросила Ада у Юли.
– Иди в машину, я их сейчас выведу, – уверенно отмахнулась та.
– Юля – прямо мамочка такая, – сказала Ада Кириллу, когда они сели в его машину, Ада, как и обещала – за руль, а брат рядом.
– На работе она и есть для них мама, они же – как дети малые…
Хотя Кирилл не купался и не парился, лицо у него было довольное и порозовевшее. Видимо, мысли о Процессе на время отлегли.
«Ну и ладушки», – подумала Ада, а вслух, хитро прищурив глаза, спросила:
– Может, все-таки, сядешь за руль?
– Окстись, Адель, я же выпил!..
– Ну, если выпил, то, конечно, не стоит, – усмехнулась Ада и завела мотор.
Только в течении следующей недели Ада осознала, как мало в ее нынешней жизни таких вот незатейливых сборищ, пусть даже с чужими друзьями. Словно подпитанная дурацкими разговорами, она порхала как птичка – провела хорошую фотосессию для январской женщины, написала пару весьма солнечных и искрометных заметок в «Танечку», коллеги не раздражали, а встреча с Денисом не принесла разочарования.
Впервые на тяжелом осадке от свидания Ада поймала себя где-то полгода назад. В тот раз они не ссорились, не спорили, Денис не опоздал и не отменял встречу, но, закрывая за ним дверь, Ада чувствовала у себя внутри странную, гнетущую черноту, и никак не могла понять, откуда она взялась. Она вновь и вновь прокручивала их разговор, его жесты, свои ответы, каждый вдох – и не находила, но что-то, безусловно было, как острый шип это что-то успело проскользнуть между фразами, достроило логическую цепочку у нее в голове и залегло тенью в подсознании. Потом она еще не раз ловила себя на таких ощущениях, и пришла к выводу, что это могло быть упоминание его дома в разговоре – вскользь, незаметно, или имени его детей, фактов его жизни, с ней никак не связанной – все это откладывалось в Аде, и саднило незаживающей ранкой – маленькой, но болезненной. Она старалась не придавать этому значения, она старалась не вслушиваться в его слова и не цепляться к фразам, но шип все равно мог уколоть, и тогда Аду ждала бессонная ночь и плохое настроение на пару следующих дней, поэтому не испытать разочарования после встречи стало для нее уже маленьким счастьем.
«Как хорошо, когда можно ни о чем не переживать!» – радовалась она. Мысль эта была самообманом, но иногда можно было позволить себе и его.
Внутренний голос подсказывал ей, что это начало конца, Ада ругалась на этот голос и не желала его слушать. Был период, когда она боялась, что Денис прекратит их отношения – разлюбит ее, устанет прятаться от жены или еще что-нибудь, теперь же она впервые стала бояться, что эти отношения прекратит она сама.
«Пожалуйста», – думала она, встречая Дениса, обнимая Дениса, целуя Дениса, – «пожалуйста, не разочаровывай меня. Не скажи ничего лишнего. Обмани меня, если так будет лучше. Не дай мне тебя разлюбить. Не дай мне все разрушить».
Любовь, обида, усталость – все смешалось в ее голове в невыносимый коктейль, она хваталась за Дениса, как утопающая, но тот же внутренний голос, бывало, спрашивал ее: «А тонешь ли ты на самом деле?»…
– Я не смогу без тебя жить, – шептала она, зарываясь лицом в его курчавые, рано поседевшие волосы на макушке, и не могла понять, было ли это правдой, либо она так отчаянно пыталась себя в этом убедить, но Денис отвечал:
– Ты – самый главный для меня человек, – и буря в ее душе успокаивалась. Все было, как раньше, как пять лет назад. Никаких шипов, никаких сомнений – все хорошо.
Ей нравилось думать о предстоящем отпуске в Азии – о море, песке, луне, о том, как они будут во всем этом великолепии только вдвоем, и как все после этого наладится. Ада никогда не была заграницей, хотя попытка отдохнуть вдвоем в Турции у них уже была позапрошлым летом – Денис заранее все распланировал, Ада сделала загранпаспорт, но в последний момент все переигралось, и он поехал отдыхать вместе с семьей. Это был первый серьезный раскол в их отношениях, но в этот раз, говорил Денис, все будет по-другому. Ада цеплялась за это «по-другому», как ребенок.
«Все будет хорошо» – повторяла она, как мантру, перед сном, перед напряженным рабочим днем, опустошая бокал за бокалом по вечерам, – «все будет хорошо».
В начале февраля Анна Астахова встретила в магазине бывшую Адину одноклассницу с двумя детьми и беременную третьим, о чем тем же вечером сообщила дочери. Ада всегда ждала подобных новостей с содроганием – одноклассников у нее было много и большинство из них, разумеется, имели детей, да еще и жили в одном микрорайоне с ее родителями, поэтому подобных встреч было не избежать. Раньше мать много времени уделяла дочкам Кирилла, но из-за Процесса и с легкой руки Надюши, теперь общение двойняшек со старшим поколением Астаховых сошло практически на нет, и Анна вновь взялась за Аду.