– Я – старая женщина, – отвечала тетка, постукивая кроваво-красным маникюром по столу, – какой с меня спрос? Если хочешь задать своему ребенку трепку, особенно, когда есть за что, будь добр, делай это сам! А твоя мать, вон, вообще неплохо в жизни устроилась, и без дипломов всяких.
– Мама – особенный человек, что вы сравниваете…
Когда мама злилась на папу в каких-то бытовых мелочах, она любила припоминать ему все подряд, в том числе и то, что он смог доучиться, имея маленькую дочку, а она – нет.
«Ученый!» – ворчала мама, натирая до блеска кухонную плиту, и потом тихо добавляла – «В говне толченый…»
– К тому же, мама считает, что при наличии нормального образования, она могла бы добиться гораздо большего…
– Ага, стать владычицей морской, – отрезала тетка. Кусок говяжьей вырезки отлетал от туши и падал на прилавок.
Капуста заговаривал про Питер не единожды. Он аккуратно обходил стороной объяснения, почему хотел бы, чтобы Алиса отправилась с ним, но много мог говорить про то, что с ее неполным высшим образованием работу он ей найдет без проблем, а к институту всегда можно будет вернуться, и голодать они ни в коем случае не будут, а еще ей обязательно нужно будет возобновить занятия вокалом.
– И что потом? Сразу на сцену к Лепсу? – цокала Алиса.
– Потом и будет ясно. Решения же по ходу могут всплывать на поверхность…
Алиса представляла, как их разговор подслушивает отец, и от услышанного седеет прямо на глазах.
– Это же антиППЦ! – возмущалась она, сразу вставая на папину сторону.
– Одним вашим ППЦ в жизни сыт не будешь! Тебе пора уже принимать свои, взрослые решения, – возражал Капуста, и дальше они спорили не о чем.
Чтобы себя успокоить, Алиса пыталась представить свою жизнь без Капусты. Вот она приехала в Сочи, вот она одна, вот она сидит на пляже и никто к ней не подходит, и нет вечерних шашлыков на «Ласточке», и Эля не смеется, и Вадим с Павлом не несут чепухи, и время идет, идет, недели складываются в месяцы, а вокруг никого нет. Или, наоборот, все это было, но пришло время расставаться, и все эти люди рассыпаются, отдаляются, и Алиса бежит куда-то прочь, и вокруг темно, и… и… Успокоиться не получалось.
– Все вокруг меня какое-то одноразовое, – печально произнесла Алиса. Была суббота, она зашла к Капусте на работу в его перерыв, и теперь они стояли и курили у черного входа.
– С чего бы это?
– Не знаю… Сначала я тосковала по Сургуту. Потом, когда приехала сюда – по Омску, а про Сургут даже как-то и не вспоминалось. И, наверное, скоро буду тосковать по Сочи… Знаешь, как будто бы за мной нет какого-то большого прошлого, а только вчерашний день. Вот мне уже двадцать, а позади меня ничего толком нет. И с людьми также. Даже грустно от этого.
– Ты всегда вроде стараешься никого ни в чем не обвинять, но всегда обвиняешь, – сказал он, отвернувшись. На нем была белая рубашка и зеленый галстук в цвет логотипа компании. На бейдже, прикрепленном к нагрудному карману, была написана должность и просто имя, без фамилии. И, действительно, в строгой одежде он был больше Константином, чем милым, чудаковатым Капустой, хотя Алисе больше нравился второй.
Она пожала плечами.
– Дело во мне? Это я делаю их всех одноразовыми? Или я сама одноразовая?
– А я для тебя тоже одноразовый? – словно не слушая ее, спросил Капуста. Голос его казался рассерженным, но лицо оставалось грустным и смиренным.
Алиса много чего могла бы ему сказать. Ей хотелось вцепиться в него и не отпускать, ей хотелось повиснуть у него на шее, кричать признания прямо в ухо, хотелось даже надавать ему пощечин, но она смогла только выдавить из себя:
– Нет, ты не одноразовый…
И почему-то это звучало неубедительно.
Капуста, заранее прищурившись, затушил сигарету.
– Лиса, я хочу тебя спасти, правда, – сказал он, развернувшись к ней и положив левую руку ей на плечо, – я ведь тебе еще осенью сказал, что тебя нужно спасать, и я действительно хочу это сделать. Но я не могу понять, от кого тебя спасать. И ты сама, по-моему, этого не знаешь. Ты уж разберись.
Алисе никогда не нравилось, когда ее имя сокращали подобным образом. Она никак не ассоциировала себя с этой непонятной «Лисой», и ей казалось, что настоящая Алиса куда-то выпадает в этот момент. Даже странно, что она до сих пор никого не одернула по этому поводу. Каждый раз находились какие-то более важные моменты в разговоре. Вот и сейчас она просто сказала с грустной улыбкой:
– Наверное, я с трудом верю, что кто-то может хотеть спасти меня просто так.
Капуста должен был что-то ей ответить. Должен был признаться в чем-то важном, что поменяло бы всю направленность разговора и, может быть, ее дальнейшие действия, он должен был обнять ее, должен был не дать ей уйти, но ничего этого он сделал.
– Мне пора. Я позвоню вечером, – сказал он и, войдя обратно в здание, захлопнул за собой дверь, не оглядываясь.
Алиса почувствовала себя дурой. Она еще немного постояла под дверью, чертя непонятные символы на асфальте носком ботинка, но потом все же встряхнулась и пошла прочь. День был солнечный, радостный, все как обычно, и от этого становилось еще тошнотворней. Она вернулась на Галерею и медленно пошла мимо торговых точек в сторону моря. Вход в магазин «Детский Мир» был украшен воздушными шарами, а с площади напротив доносилась громкая музыка. На площади толпились мамы с детьми, у каждой второй мамы в руках был фирменный стаканчик из соседней кофейни, а дети верещали, играли в догонялки и плясали с аниматорами, одетых в плюшевые костюмы крокодила Гены, Чебурашки и странной желтой собаки. От этого праздника жизни Алиса невольно скривилась и уже хотела быстро пройти дальше, как в нее кинули мячом.
– Эй, ты! – кричала желтая собака голосом Вадима. – Иди сюда!
– Это мой мячик! – возмутилась маленькая девочка.
– Верни мяч! – веселилась собака.
Пришлось подойти и отдать ребенку мяч. Девочка моментально испарилась.
– Что за дурацкий наряд? – спросила Алиса, оглядываясь по сторонам. От шума галдящих детей и дурацкой музыки ей тоже хотелось испариться, подобно девочке с мячом.
– Это щенок Дёма, символ «Детского Мира». У него сегодня день рождения, мы тут разные конкурсы проводили, заманивая рыбок в наши сети, – ответил Вадим, сверкая глазами из Дёминой открытой пасти.
– У кого день рождения, у Дёмы?
– У «Детского Мира», глупая. Вообще, у него каждые полгода день рождения, иногда даже чаще. В прошлый раз я надел костюм хвостом вперед и чуть не испортил этот великий праздник.
Алиса с интересом обошла его сзади. Хвост у Дёмы был маленький и острый.
– Дети так смеялись, – продолжал Вадим, отвлекаясь периодически на фото с маленькими потребителями детской индустрии, – а родители не оценили шутки. В итоге, меня заставили переодеться и оштрафовали на косарь. А ты к этому ходила?
– К этому, – подтвердила Алиса. Ее тут же впрягли в общее веселье – Чебурашка выдал ей воздушный шарик, а одна мамочка попросила сфотографировать их семью с крокодилом.
– Он достал со своей меланхолией. Думаю, начистить ему сегодня рыло. Слушай, хочешь прикол?
– Мечтаю.
На животе у Дёмы был большой карман, как у кенгуру.
«Наверное, он австралиец», – пронеслось у Алисы в голове.
Из кармана Вадим выудил маленький МР3 плейер, что-то там нажал и надел Алисе наушники.
– Включи, когда я махну рукой! – прокричал он и отбежал в сторону.
Вокруг него сразу с громким хохотом столпились дети. Вадим быстро изобразил для них вялый акробатический кульбит и махнул рукой. Алиса послушно нажала на кнопку. В наушниках заиграла «Гражданская оборона» в акустике. Вадим, видимо, знал эту композицию посекундно и начал открывать рот одновременно с Летовым:
Это было не со мной,
Это было наугад,
Кто разбил мое окно?
Кто разбил мои очки?
(он изобразил очки на лице Демиными плюшевыми лапами)
Очень трудно убегать
С автоматом на плече…
(он развернулся и стал шутливо убегать).
Кроме Алисы, Летова никто не слышал. Со стороны могло показаться, что человек в костюме Дёмы просто придуривается.
С бумерангом в голове,
И с мишенью на спине.
– Детский Миррр! Это Детский Миррр!!! – взвыл Вадим в голос вместе с Летовым, показывая в сторону магазина. Только одна, самая маленькая девочка, стоящая рядом с ним, испуганно при этом расплакалась. К ней сразу же подскочила мама и, недовольно зыркнув на Вадима, увела ее в сторону. Остальные же дети продолжали смеяться, их мамы тоже довольно улыбались, думая, видимо, что это такая изощренная реклама.
Вадим же отплясывал странные танцы, взмахивая ногами и руками, словно пытаясь улететь, и продолжал открывать рот под Летова:
Кто-то лезет в мой окоп…
Алиса вытащила наушник из левого уха. На залитой солнцем площади повсюду были воздушные шарики, счастливые дети, от зелени вокруг болели глаза. Из колонок неподалеку играла веселая детская песенка, расплакавшаяся девочка уже хохотала, кружась на папиных руках. В правом же ухе вопил Егор Летов, а большая желтая собака, управляемая взрослым парнем, возраст которого перевалил уже за четверть века, яростно трясла конечностями. В Дёминой пасти было видно все Вадимово лицо, оно было странное, словно ему было безумно весело и безумно грустно одновременно, и Алиса вдруг увидела в нем того маленького испуганного мальчика, про которого он рассказывал, мальчика, который боялся милицейской фуражки и сражался с Боксером. Сердце ее сжалось. Между тем, как крючок был приколочен и тем, как он был снят, должно пройти много лет таких сражений. Боксер никогда не сдастся просто так. И единственный выход для мальчика – переждать все и поскорее вырасти, прекратить пытку взрослением. И мальчик вырос. И одновременно не вырос. Наверное, как и все мальчики и девочки.