Виорэль ЛомовТри времени годаРусские трехстишия
Русские трёхстишия
Поэзия – Великая Тайна! Человек не может постичь её разумом. Поэзия входит в наши души и остаётся там неведомым странным путём. Никто не возьмётся объяснить это внематериальное явление конкретным, материально ощутимым словом. А если и возьмётся, то наверняка потерпит поражение. Недаром поэзия вроде бы признаётся литературой, даже преподаётся в школе как литература, но большинство философов и специалистов-гуманитариев полагают её необъяснимо самостоятельным явлением, к литературе имеющим лишь косвенное отношение, поскольку творится она словом, но стоящим выше литературы, в стороне от неё, глубже её.
Быть может какое-то разъяснение читатель найдет в моих же словах о бесконечно великом творении царя Соломона «Песни песней» из книги «100 великих поэтов». Цитирую: «Писание уподоблено Храму, а «Песнь песней» является Святою Святых этого Храма. Вся святость Храма проистекает из Святой Святых, но вход туда дозволен только первосвященнику и только раз в году после специальной подготовки и обрядов очищения. Другими словами, войти в мир «Песни песней» можно только после долгой, очень долгой предварительной духовной подготовки». Истинная поэзия и есть «Песнь песней» человечества. Потому так мало дано нам свыше истинных поэтов – их всего-то несколько десятков наберётся на всё человечество за всё время нашего существования, пожалуй, даже меньше, чем пророков.
Понять истинную поэзию можно только душой и объяснить несведущему, что в данном случае речь идёт не о вкусовщине или различном понимании поэзии, но о внекритерийном факте, невозможно. Поэзия есть явление мистическое, а потому обязательное для издания нашей направленности. Сегодня мы знакомим читателей с произведениями члена нашей редколлегии Виорэля Михайловича Ломова, написанными в стиле японского хокку.
Сам автор дал коротенькое пояснение.
«Первым хокку, поразившим меня, стало стихотворение японской поэтессы Фукуда Тиё (1703–1775) в переводе В. Марковой. Его я прочитал в 1960-е гг. в книге «Японские трехстишия» – «Вспоминаю умершего ребенка»:
Больше некому стало
Делать дырки в бумаге окон.
Но как холодно в доме!
Почему «дырки в бумаге окон»? Да потому что тогда окошки в своих хижинах японцы заклеивали промасленной бумагой.
У поэтессы есть еще одно хокку на эту же тему «На смерть маленького сына»:
О мой ловец стрекоз!
Куда в неведомую даль
Ты нынче забежал?
Не правда ли, достаточно прочесть эти два стихотворения, чтобы понять, что такое хокку?
Мне по душе хокку, которые вонзаются в сердце ледяными иглами. Как, например, стихотворение Басё (Мацуо Ёдзаэмон; 1644–1694) «Прядка волос покойной матери»:
Растает в руках моих, —
Так горячи мои слезы, —
Белый иней волос.
Или Бусона (Еса Бусон; 1716–1784):
Холод до сердца проник:
На гребень жены покойной
В спальне я наступил.
Или Сики (Масаока Сики; 1867–1902):
Убил паука,
И так одиноко стало
В холоде ночи.
Впрочем у того же Бусона есть и комический стих, преодолевший планку истинной трагедии:
«Буря началась!» —
Грабитель на дороге
Предостерег меня.»
Думаю, давать дальнейшие пояснения, почему русский поэт стал творить в русле японской классической поэзии, не стоит. Отмечу только, что у нас издавна слишком многие любители посочинять «что-нибудь от балды» берутся за этот сложнейший, требующий огромной нравственной и духовной подготовки жанр, как за самый легкий и особого труда не требующий – чего стоит накропать три строчки без рифмы. А в итоге выдают тоннокилометры пустопорожней белиберды, тем самым компрометируя саму мысль творить нечто подобное на русском языке.
Мы публикуем русские хокку Виорэля Ломова, потому что уверены – эти стихотворения являются ярчайшим доказательством тому, что хокку на русском языке и возможны, и могут быть равны лучшим творениям создателей этого мучительно пронзительного жанра.
Пейзаж души
На волне любви к японской культуре русские начали сочинять хокку. Их пишут на салфетках, сидя в многочисленных суши-террах и якиториях, пишут дома, наблюдая из окна привычный и вдруг (!) непривычный пейзаж, а потом публикуют – в альманахах поэзии и на литературных интернет-порталах. «Пусть теперь японцы мучаются, переводя наши трехстишия на язык великого Басё», – говорят их авторы
Волнующее, наше, русское.
«У всех сегодня жизнь летит так, что не успеваешь оглянуться, – говорит новосибирский писатель-прозаик Виорэль Ломов, составивший небольшую подборку «русских трехстиший». – Отсюда, наверное, и любовь к хокку. Их не надо долго читать. В них не надо вчитываться. Их надо мгновенно понять сердцем. Именно оно реагирует – вот она, правда! Или – пусто, холодно. Во всяком случае, в них есть то, за что цепляется взгляд узника или смертельно уставшего человека, кем мы сегодня все и являемся – точное, верное и единичное явление, которое подчас больше общего и монументального. Я полюбил их после того, как давно-давно прочитал где-то трехстишие японской поэтессы Фукуда Тиё «Вспоминаю умершего ребенка»:
Больше некому стало
Делать дырки в бумаге окон.
Но как холодно в доме!
Поясню: тогда, более трехсот лет назад, а окне была промасленная бумага, а не стекло.
В принципе, это вершина поэзии, которую вряд ли можно преодолеть, да и стоит ли? Мацуо Басё, Буссон, Исса, Кикаку – понятно, японцы. Их много, пишущих в стиле хокку, особенно сегодня. И у нас в том числе. Михаил Бару недавно издал сборник «русских» трехстиший более сотни наших авторов. Сам я хокку практически не пишу. Которые написались – написались случайно».
Русские трёхстишия
Новый год наступил.
Еще на год моложе
Стал мамин портрет.
Щупленький дирижер
Из глыбы воздуха высек
Вагнера в полный рост.
Прекрасны как
Деревья, искривленные
Судьбой!
с запахом яблонь
смешался белый туман
с журчаньем ручья
О, как прав он,
Считая, что его лишь земля.
Червь земляной!
Коршун в небе
Чертой вертикальной
Чью-то жизнь зачеркнул
Меняю юг души
на север можно меньше
плюс вид на счастье
Ни мух, ни пауков
В углу заглохшем сада.
Лишь в паутине снег.
Как муха, бьется
В серой паутине веток
Лампа фонаря.
Кто же знает,
Где начало степи, где конец?
Может, души солдат?
К небу вздымает
Свои черные руки
Брошенный листьями клен.
Кому, Господь,
В ночи при блеске молний
Показываешь мир?
Возглас в парке:
«Император идет!»
Курносые ели.
Смокинг на свалке!
Жалеет бродяга:
Размер не его.
Мягко, беззвучно
Сыплет пион лепестки.
Колокола звон.
Бабочку на цветке
Солнечный луч пронзил.
А ей хоть бы что!
Птичий крик у озер.
О чем, поэты, поете вы?
Все спели птицы.
О чем крик цикад
В летнем саду под луной?
О конце света?
Как пленителен запах
Травы свежескошенной —
Запах боли её.
Мимо поезд летит.
Отчего же душа
Разрывается с телом?
Свет трамвайной дуги
Душу высветил мне.
Там такой же трамвай.