А это, в свою очередь, может сделать идею «модной» и, тем самым привлечь к ее развитию новые и, что самое важное, молодые силы и обеспечить их финансирование.
Вот, например, идея «парникового эффекта».
Что это такое, «простой гражданин» уже узнает из объяснения своей первой учительницы, которая, в свою очередь, черпает информацию в «Методических разработках для проведения курса „Природоведения“ в подготовительных классах начальной школы». Там предлагается вводить это понятие через поэтический фольклор. И дается такой (не обязательный, но рекомендуемый) пример:
«Когда-то, как поется в народных песнях, климат был суровым и холодным:
Хоть солнышко неолово, и небо ярко-риново,
Пришла зима холодная, мороз залютовал.
И стройная березонька поникла, оголенная,
Замерзла речка синяя, соловушка пропал.
Но человек, разумеется, не опустил руки и затопил печи. Везде, где смог. И в домах (по свидетельству Светланы Горбовой):
Вот дымит село Коньковское,
Вон румян и белокрыл
Встал из леса Тропаревского
Сам Архангел Михаил…
И на заводах, как поется в популярной песне:
Дымят заставы трубные,
Дымят, магнитоградские…
Печи и тепло давали, и углекислый газ вместе с дымом выбрасывали в атмосферу. А углекислый газ и создает парниковый эффект, ещё более разогревающий атмосферу».
Более строгая история описана в научных статьях. Историки науки утверждают, что эта идея, после ее возникновения у Ж. Фурье в 1824 году, сразу попала в «научный официоз» благодаря известности автора. Дальше к ней приложили силы такие авторитеты, как англичанин Дж. Тиндаль (он в 1860 открыл, что парниковым действием обладает углекислый газ) и швед С. Аррениус, еще через 40 лет догадавшийся о возможности связи выделяющейся при хозяйственной деятельности человека углекислоты с изменением климата.
А дальше уж сметливые умы поняли, что идея может не только «нагреть атмосферу»… И налогоплательщика, из кармана которого и финансируется наука в «нормальных государствах», с ее помощью можно немного «нагреть»…
Правда, до сих пор совершенно неясно, являются ли колебания климата обусловленными именно человеческой деятельностью, а не какими-то долговременными колебательными процессами в мировом океане, содержащем 98 % всего углекислого газа на Земле. Но испуг перед «дымящими трубами» «десорбировал» из бюджетов развитых стран столько лоллардов, азиатов и евро, что даже мизерной их части вполне хватило для поездки Самуила Лазаревича в Австралию на ООНовский Конгресс по проблемам очистки газообразных выбросов от «парниковых газов». (Из-за чего он и не принимал участия в нашей фартовой эпопее).
И не все так просто… Среди противников однозначной трактовки негативного влияния парникового эффекта на климат есть не только скептические политики, но и опытные профессионалы. Вот, например, что говорит крупный окраинский специалист Мыкола Кульбита: «Парниковый эффект, который возник еще во времена образования на нашей планете атмосферы, положительно влияет на все экосистемы Земли, стабилизирует ее температуру и вообще является нормой для растительного и животного мира, а также, соответственно, и для жизни людей».
И в духе цитировавшихся «Методических разработок…» можно было бы вспомнить, что задолго до магнитоградских труб, которые воспевает Н. Уболоцкий:
Когда магнитоградские мартены
Впервые выбросили свой стальной поток…
были на планете не менее мощные источники дыма. Это отмечал ещё В. Ходасевич:
В тумане Прочида лежит,
Везувий к северу дымит.
Запятнан площадною славой,
Он всё торжествен и велик…
Но Бог с ним, парниковым эффектом! Пусть им занимается Самуил Лазаревич, наш фирменный «официальный ученый».
Эвереттика по своим преобразующим наше мировоззрение потенциальным возможностям гораздо мощнее, чем этот самый эффект, вокруг которого кипят столь бурные страсти: и научные, и политические и – уже! – экономические. Но пока эвереттика не преодолела у нас даже барьера полноценного «официального признания» и за это нужно ещё бороться.
С кем, я, правда, не знаю – никто «официального отказа в признании ее научности» не подписывал. Правда, «в четыре глаза» я слышал от одного весьма неглупого доктора наук, что если признать эвереттику, то «Чем же я тогда всю жизнь занимался? А весь наш Институт!?».
И для того, чтобы именно настоящие ученые и неглупые люди без степеней поняли, что же это такое, и нужно пытаться объяснить им это. А потому – написать такую статью, чтобы она была принята как «официальная верительная грамота» нового члена корпуса научных теорий.
Это свое намерение я укрепил глотком кофе из порт-у-галльской чашки и затяжкой из трубки, набитой свежей порцией датского табака. Получилось и солидно, и вкусно, и красиво!
Глава 18
О введении М.Б. Вименским эвереттики в храм Руссийской науки, реакции на это ведущих физиков, самоуничижении лириков, выраженном в знаменитом стихотворении Б. Слуцкого, моем решении проникнуть в научный чертог с гуманитарного входа, числах-Левиафанах и предмете эвереттики, идее квантовой трактовки природы склеек, а также о странностях и ограничениях авторской свободы воли в художественном творчестве.
Ты помнишь, я свой план невинный
Представил с первого столбца:
Прочти хотя б до половины,
Авось прочтешь и до конца.
В руссийский «храм науки» эвереттику ввел через дверь «физического входа» М.Б. Вименский. Она вошла в него, но не как «простая прихожанка», а как «очередная странница»… Никто из «жрецов» этого храма не только не пошел ей навстречу, но даже и не взглянул в ее сторону.
Я был тогда в храмовой толпе и попытался помочь усилиям М.Б. Вименского привлечь внимание к этой великой страннице. Но мой голос оказался настолько слаб, что кроме нескольких десятков новых Интернет-знакомств не принес ничего. Конечно, из этих десятков активных точек будут формироваться вполне плодотворные ветви, но от ствола моей жизни они – увы! – отделены паутиной «бытовых мелочей», пустой суеты и забот о хлебе насущном…
Однако за этим равнодушием «корифеев» я ощущаю если и не страх, то их явный испуг, который прорвался у того доктора наук, который так откровенно сказал мне «в четыре глаза» о возможных последствиях признания эвереттики.
Во всяком случае, теперь, после отчаянной попытки Вименского, было бы глупо ломиться в уже открытые, но явно негостеприимные двери физического входа.
С самим Вименским отношения тоже как-то не сложились. Нам пойти бы с ним «вдвоем, как по облаку», но… Но «два медведя в одной берлоге не живут», а тем более, по облакам не летают… Да и вряд ли он во мне «медведя» чувствовал, скорее, подумывал (если подумывал…): «Ну, это ведь из хора… балалаечник». (Забавно, но этот термин сегодня звучит двусмысленно, но отнюдь не унизительно, ибо обретает новую жизнь – так теперь «среди своих» называют руссийских приверженцев теории суперструн. И они совсем не обижаются на это! Но я, к своему сожалению, не вхожу в их «ансамбль» – не хватает «музыкального образования». И уже нет надежды на то, чтобы как-то восполнить этот пробел воспитания…). Ну, а в пропаганде эвереттики, безусловно, после феерического (т. е. яркого и краткого) успеха Вименского, следовало «идти другим путём».
Прежде всего, нужно будет обратиться в Ленцк. Там, как мне кажется, можно найти крепкую команду. Ведь именно в Ленцке произошло мало кем замеченное, но буквально революционное для нашей «официальной науки» событие – у А.К. Гутса защитилась аспирантка Е. Лапешева по тематике, связанной со спинорными духами, теневыми электронами и эвереттическим мультиверсом! Это было совсем недавно и представляю себе, какую борьбу должен был вести Александр Константинович за сам факт такой защиты!
Если эвереттику столь холодно встретили кровно близкие ей «физики», то, может быть, попытать счастья у «лириков»? У этого самого «хора балалаечников»? Ведь в союзе с эвереттикой они могут быстро преодолеть тот «комплекс неполноценности», который они вынесли из прошлого века:
Что-то физики в почете. Что-то лирики в загоне. Дело не в сухом расчете, дело в мировом законе. Значит, что-то не раскрыли мы, что следовало нам бы! Значит, слабенькие крылья – наши сладенькие ямбы, и в пегасовом полете не взлетают наши кони… То-то физики в почете, то-то лирики в загоне. Это самоочевидно. Спорить просто бесполезно. Так что даже не обидно, а скорее интересно наблюдать, как, словно пена, опадают наши рифмы и величие степенно отступает в логарифмы.
Разумеется, Борис Слуцкий «сгустил краски», величие гуманитарной традиции никак не умаляется «возвышением логарифмов». К тому же, противопоставление всегда менее конструктивно и плодотворно, чем союз. А если удастся построить союз лирики и эвереттики на поле Истории, скептические физики сами приползут «лизать поэзии мозолистые руки»!
Именно этому и должна быть посвящена статья. И не следует бояться того, что гуманитарии «не поймут формул». Во-первых, среди гуманитариев уже достаточно много тех, для кого «бином Ньютона» – не тайна за семью печатями. Во-вторых – логические проблемы лингвистики не менее сложны, чем квантовой механики, а именно гуманитарии их и решают.
И, наконец, наиболее важное. «Самого главного глазами не увидишь. Чутко одно только сердце». Это ведь сказал человек, который знал толк и в «физике» (профессиональный летчик!) и в «лирике» («Маленький принц»!) А потому вполне можно положиться на то, что тем «настоящим лирикам», которым глаза, видящие формулы, откажутся дать разъяснения, их сердца подскажут нить смысла. «Прочти хотя б до половины – авось прочтешь и до конца!».
Итак, вперед!
Прежде всего, во введении необходимо обозначить солидную теоретическую базу эвереттики, развернуть шеренгу физических авторитетов, которые ее поддерживают, и, тем самым показать, что и среди физиков есть истинные лирики!