Поскольку сажа и ценковые белила технологически и коммерчески «пересекались» в производстве шин, была не исключена возможность конкурентного столкновения с Челядьевском. Но мы его не только не боялись, а даже тайно желали – и я, и Александр Еремеевич, да и Илья считали себя оскорбленными «челядьевской изменой» и каждому из нас хотелось лично наказать наших обидчиков.
Повезло мне. Я «пересекся» с Савелием Ильичём в Старом Новгороде, на Волге, на известном шинном заводе, расположенном «в двух шагах» от знаменитых памятников, украшающих 1000-рублевую купюру. Я приехал пристраивать сажу, добытую Александром Еремеевичем в Ленцке, а Савелий Ильич там же хлопотал за долгосрочный договор на поставку своих белил, сделанных из «нашего» фарта.
Мы случайно столкнулись с ним в заводской столовой во время обеда. Савелия Ильича я заметил первым – он стоял в конце довольно длинной очереди на раздачу и когда увидел меня, то чуть не выронил из рук приготовленный уже поднос.
Я подошел и поздоровался:
– День добрый, Савелий Ильич! Мир тесен для тех, кого ноги кормят, не правда ли?
Савелий Ильич не стал, как при встрече в челядьевском аэропорту, отрицать наше знакомство, быстро взял себя в руки, и ответил вполне светски, но с привкусом снисходительного торжества:
– Рад видеть вас, Юрий Александрович! Рад и тому, что вы ещё «на плаву»… Помните, в школе учили: «Ничто нас в жизни не может вышибить из седла»… Я-то знаю, чего порой стоит выдерживать этот принцип, так что примите моё искреннее восхищение вашей стойкостью…
Я усмехнулся:
– Да полноте, Савелий Ильич! Эка вы глубоко копнули – школу вспомнили! Я уж и арифметику школьную стал забывать, не могу сейчас даже какую-нибудь задачку на деление решить. Вот тут на днях сын-оболтус одной из наших сотрудниц позвонил ей на работу и спросил: «А как по правилам с приятелем делиться – пополам или по-братски?». Я не знал ответа. А вы бы что сказали?
Савелий Ильич задумался и неуверенно ответил:
– А разве есть в арифметике какие-то правила на этот счет?
Я тут же поддержал его:
– То-то и оно! Нет в арифметике таких правил. Это, оказывается, дети КВН репетировали, и у них был такой ответ – «правильно – по понятиям»! Вы тут школу вспомнили… Вот я вам и напомню один наш разговор о памяти. Помните наше обсуждение русского фольклора на примере пословицы «Кто старое помянет…»? Я вам тогда ещё подсказал её окончание? Так вот, глаза у меня, как видите, целы – углядел я вас издалека. И потому знайте – я ничего не забыл! И правильное деление – по понятиям – мы с вами ещё не закончили!
Савелий Ильич посерьезнел и сказал:
– Хотите – верьте, хотите – нет, но я с Нурлиевым специально оговорил, что б вашу долю он не трогал. Вы ж меня тогда спасли – выгнал бы меня Сан Саныч с «волчьим билетом». А я не подлый человек и зла бы вам никогда сознательно не сделал. А уж что там потом Тамара Николаевна с вашим Александром Еремеевичем и Рашидом Фархутдиновичем без меня «сварили» (а они втроем не раз паркетом в магнитоградской гостинице скрипели – помните её полы в 203 номере?), как они меж собой поделились – я не знаю. Со свечкой не стоял… Да и знакомая кастелянша, «тёзка» моя, Савва Панкратьевна, в чужие дела носа не сует. Но, конечно, и глаз не прячет – кто к кому когда приходит, видит отлично! И читать надписи на этикетках пустых бутылок при уборке в номерах вполне умеет. Так что какой коньяк, какую водку постояльцы пьют – знает наверняка. И рассказывает не таясь, если ее правильно попросишь…
И по тембру его голоса, и по выражению глаз Савелия Ильича я понял, что он не лжет, и что действительно наш «Саша» не только с Тамарой Николаевной «решал вопросы» в Магнитограде… Но он ведь и не скрывал, что с Рашидом «схватывался»! Правда, о «тройственных переговорах» я как-то не слыхал… Да и в трезвенности Рашида я теперь не был уверен…
После этой встречи ситуация в Магнитограде и Челядьевске перестала для меня быть однозначно ясной, но сделку Савелия со Старым Новгородом я все-таки урезал – в отделе снабжения шинного завода рассказал о том, что челядьевские белила делаются из фарта и они содержат примеси железа хоть и не выше нормы, но не стабильны даже в одной партии. И Старый Новгород взял у Савелия Ильича не 2 вагона в месяц, а только один – «на пробу»…
Бяшка уже находился на грани «дисциплинарной устойчивости» и готов был начать подавать мне «звуковые сигналы», строго ему запрещенные в доме. Я понял, что он совершенно прав в своих притязаниях и не стоит доводить этого достойного представителя «четвероногих друзей человека» до правонарушения. Ведь ругать его за призывный лай было бы несправедливо, а подчиняться в такой форме выраженным требованиям – значило проявить недопустимую в отношениях с собакой слабость.
Я быстро поставил на плиту кастрюльку с геркулесом («Овсянка, сэр!», – любимая Бяшкина еда), накинул куртку, взял зонтик и поводок. С этого момента по нашим неписанным домашним законам прогулка считалась начавшейся и Бяшка, подпрыгнув от радости, залился нетерпеливым лаем – скорее, – да скорее же! – открывай дверь, не тяни, пошевеливайся!..
Глава 2
О нашей утренней прогулке с Бяшкой, ее географических и социальных обертонах, о воспоминаниях, связанных с командировкой в Емельянов, а также о странном деловом ужине в Емельяновском ресторане и примечательной беседе с Полициянын уссат ерли векили
Входит Пушкин в летном шлеме, в тонких
пальцах – папироса.
В чистом поле мчится скорый с одиноким
пассажиром.
И нарезанные косо, как полтавская, колеса
с выковыренным под Гдовом пальцем стрелочника
жиром
оживляют скатерть снега, полустанки и развилки
обдавая содержимым опрокинутой бутылки.
На улице было сумрачно и сыро. Дождя как такового почти и не было, но все те провалы, прогибы, выбоины и щербатости дворового асфальта, которые в «обычный день» почти и не отмечались взглядом пешехода, «актуализировали» свою способность превращаться в лужи и, тем самым, превратили тихий мошковский дворик, конечно, не в финский Хювянкяя, славный не только своими озерами, но и чистейшим «горным воздухом», а, скорее, в подобие мошковской Мещеры – озерного и болотного края.
Я, выйдя из подъезда, повернул не влево – к реке и тропинке, ведущей на работу, а вправо, к Садовникам, «околице Коломенского». Навстречу мне шлепали по лужам редкие прохожие. Выбрать совершенно сухой маршрут было весьма затруднительно, так что единожды черпанув туфлем или ботинком жидкости из коварной лужи, в другие лужи люди уже входили смело – дважды промокнуть невозможно. Кто спешил на работу, кто, так же как и я, сопровождал своего «четвероногого друга».
И казалось, что каждый встречный (ну, почти каждый…) мужчина пах болотом, сигаретным дымом и той специфической жидкостью, без которой, как говорят, и дождь не в радость… Так что запах «Кутузова» вливался в эти уличные запахи высоким, но гармоничным обертоном.
Бяшка не пропускал ни одного ствола дерева, ни одного угла дома или колеса стоящего автомобиля – на каждом он оставлял или обновлял свою метку, гордо скособочившись и поднимая правую заднюю лапу.
У последнего по ходу подъезда дома на лавочке сидели двое парней, разумеется, имевших вид «мокрых куриц», но, в отличие от оных, согревавшихся не бегом и квохтаньем, а содержимым стоявшей тут же, на лавочке, бутылки с какой-то отнюдь не кефирной по виду жидкостью. К ним бежал третий, весело, но и немножко обиженно голося:
– А, вона вы где спрятались да обустроились! В уголочке, как евруи какие-то…
Ему обиженно ответили:
– И ничего-то мы не прятались… Сели на виду и тебя ждем… А ты сразу обзываться!..
С неба моросило, с деревьев капало, в голове стояли картинки то ли сегодняшнего «сна», то ли вчерашней «яви». Мысли крутились вокруг нашего последнего начинания и мне, бредущему за натягивающим поводок Бяшкой, вспомнилось, как мы с Владимиром Ивановичем примерно вот в такую же непогодь, но только весеннюю, а не осеннюю, ездили в небольшой городок Емельянов, что под Тулой.
В Емельянове, под раскисшими небесами, мы с Владимиром Ивановичем нашли у заводчан автоцистерну в месяц какого-то органического слива (а это всего-то около тонны не очень качественной сажи с рентабельностью «плюс-минус 3 %»), рабочую столовую с плохо промытыми перекореженными алюминиевыми ложками, памятник бойцам Советской Армии в виде гипсовой «Катюши» на гусенечном ходу и … скоростную трассу.
На обратном пути по трассе мы, оседлав кортеж тамошнего губернатора Новодубцева, даже промчались минут 20 на скорости «далеко за 120» мимо постов ГАИ, возле которых стояли табунчики временно обездвиженных автобедолаг, прикованных к месту милицейскими жезлами. Жезлы обеспечивали проезд бывшего члена ГКЧП по вверенной ему на «кормление» губернии до границы с мошковской областью. После пересечения границы кортеж оторвался от нас и мы снова оказались в толпе «простых граждан».
Остаток пути мы вспоминали подробности нашего вчерашнего дня и никак не могли прийти к согласию – был ли он успешным? «Производственная сторона» поездки не вызывала восторга – оказалась она явно скучной и не сулила никаких перспектив.
Единственный «веселый» эпизод случился вечером. Мы зашли поужинать в новый ресторан, который открыли в Емельянове то ли «новые киргизы», то ли «новые казахи», но уж точно – не «новые русские». Зашли потому, что это было единственное действительно новое предприятие «общественного питания» в городе.
Почему оно появилось – особый вопрос. Не вдаваясь в подробности скажу только, что, «по слухам», захолустный Емельянов в последнее время стал одним из заметных центров наркотрафика из Средней Азии в Руссию. Вот и организовали дельцы этакую «точку рандеву» для «своих».
Кормили там вполне прилично и недорого – не эта составляющая «обмена веществ» человеческого организма с окружающей средой давала доход заведению. И заведение работало в соответствии с простым и понятным правилом: хочешь дури – будет тебе «дурь», а хочешь манты – получи полную тарелку.