Но проходит мало времени, и слышится лязг оружия и стук дверей. И к Гриму врываются воины Свейна и переворачивают всё в доме, ищут и ничего не находят.
Их начальник говорит:
— Видно, ловко ты, старик, попрятал концы в воду.
Грим отвечает:
— Не знаю, о чём твоя речь.
— Ну так тебе в другом месте напомнят, — говорит начальник, и Грима схватывают и уводят с собой, дом же поджигают. И устраивают всё так, что наутро люди в округе говорят, будто Грим сам спалил дом, разжигая очаг, и сгорел в нём дотла.
И некоторое время тихо; спустя же неделю Свейн объявляет глашатаями, чтобы ярлы, купцы и другие знатные люди со всей Норвегии собрались на альтинг, что значит всеобщее вече. Альтинг же назначается в Эйрире, у Скалы Закона. И люди собираются: кто же не шёл волей, тех приводили силой.
И вот трубят рога, и на альтинге появляется Свейн с охраной из берсерков, как зовут воинов, опоенных дурманными травами и оттого безумных в бою. И вид Свейна грозен.
Он был саженного роста, и волосы его были черны как ночь и так длинны и густы, что почти скрывали лицо. И так сверлил его взгляд, что многие не выдерживали и отвращали лицо. Со Свейном была его мать Альвива, про которую говорили, что она тоже колдунья и многое решает за Свейна.
Свейн, как косою, прошёлся взглядом по толпе и говорит:
— Правом конунга Норвегии открываю всеобщий тинг и сразу скажу, зачем собрал вас. Мне стало известно, что из Гардарики пришли люди с большим золотом и хотят хитрым подкупом отнять у меня страну. Известно мне также, что эти люди собирались у Грима.
Кто этого не знал — слушают, кто же знал — молчат, потому что им известно, что Грим сгорел и ничего не расскажет. Свейн усмехается.
— Напрасно вы так думаете, — говорит он, словно читает мысли.
И делает знак, и берсерки вводят Грима. И все видят, что он постарел ещё больше и совсем поседел и еле идёт, не смея поднять глаз.
Альвива говорит:
— Грим нам во всём признался, но лучше раздававшим золото будет назваться самим, это может спасти их от кары.
И все снова молчат, потому что эта парочка умела наводить страх.
— Что ж, — говорит Свейн, — им же хуже. Пусть Грим скажет.
Грим же от пыток и позора едва стоял. И тогда Карл, видя, как унижен Грим, и не желая ему ещё большего унижения, вышел и говорит:
— Не знаю, о каких людях речь, но если обо мне — вот я. И один отвечаю.
Тогда и Бьёрн выходит и говорит ему:
— Много на себя берёшь. Вдвоём всю жизнь плавали и ответим вдвоём, — и встаёт рядом с Карлом.
— Видные люди! — оглядев их, говорит Свейн. — Может, толстопузые богачи, и мне одолжите немного золотишка? — И смеётся, но никто из собравшихся не засмеялся его шутке.
Тогда Свейн встаёт с походного трона и говорит:
— Я, Свейн, конунг и монарх норвежский, призываю тинг в свидетели, что обвиняю Карла и Бьёрна в том, что, действуя подкупом, они склоняли людей к измене и должны быть объявлены вне закона. Я объявляю об этом у Скалы Закона, чтобы все слышали. Но как вершитель закона, — продолжает Свейн, — я объявляю, что эти люди могут быть прощены, если назовут всех, кого золотом склоняли к заговору.
Карл говорит:
— Если бы малые это были люди, можно бы и назвать. Но речь о таких больших людях, что, если скажу, страшно тебе станет, Свейн, и боюсь, убежишь раньше времени и не успеем тебе воздать за всё.
Весь тинг замер от такой дерзкой речи, сказанной с усмешкой. Альвива же говорит:
— Уже он подписал себе приговор. Однако есть у вас последняя надежда, если скажете, где хранится ваше нечестивое золото.
Тогда Бьёрн говорит:
— Поздно, мамаша, спохватились. Золото это уже не золото, а мечи и секиры. И скоро они падут на ваши головы.
Свейн говорит:
— Не раньше, чем на твою, — и делает знак, и берсерк взмахивает секирой и разрубает Бьёрну голову до плеч, и он падает мёртвый.
Тут на поляне у Скалы Закона поднимается ропот, потому что ещё не было в Норвегии такого, чтобы убивали на альтинге, и великое это было кощунство.
Карл перекрестился над убитым товарищем и говорит Свейну:
— Дорогую же ты, Сатана, заплатишь за это виру.
— Не дороже, чем зазубрина на мече, — отвечает Свейн, и берсерк поступает так же и с Карлом, и он падает на Бьёрна. И сливаются вместе их крови, как и жили они вместе.
Тут все люди на альтинге зашумели гневно, и заколыхалась толпа, как море в бурю. Вальгард же вышел вперёд и, без страха глядя в лицо Свейну, говорит:
— Теперь наша очередь. Я, Вальгард, ярл, сын Торлейва, призываю всех в свидетели, что обвиняю человека по имени Свейн, самозванно занявшего престол и отвратившегося от веры Христовой, в том, что он, ко всему названному, ещё и дважды нарушил закон тинга, на котором никто не может применять оружия, и объявляю, что этот нечестивец должен быть отныне и навеки признан вне закона. Я объявляю об этом у Скалы Закона, чтобы все слышали.
— Слышим тебя, Вальгард! — отвечают многие и достают из-под плащей мечи, которые, зная нрав Свейна, тайно принесли на альтинг. И Свейн видит, что уже не альтинг перед ним, а вражеская дружина.
Тогда Свейн вскочил на коня и, подняв его на дыбы, громово крикнул:
— Вижу, мало вам двоих! — и велит своим берсеркам идти на людей.
И те уже двинулись, но Альвива прикинула, что силы неравны и сын слишком разъярил людей, зря понадеявшись на их покорность, и остановила берсерков. Сама же велела посадить себя на коня и пролаяла голосом злобной лисицы:
— Кролики, вздумавшие свалить быка, запомните вы этот день! Как-то он вам завтра отзовётся?
И они, повернув коней, поскакали с альтинга прочь, толпа же вслед им смеялась и кричала позорные слова.
Разумные же молчали, зная, что радоваться рано, потому что замок Свейна в Аккре был хорошо укреплён, и дружина в нём велика, и Свейн безжалостен и коварен.
Проходит ещё время, и Вальгарду-ярлу случается срочная надобность ехать в Гардарики. До Хольмгарда он плывёт на корабле, а оттуда скачет сушей.
Он так торопится, что конь падает под ним у самых Золотых ворот. И Вальгарда ведут к Ярислейву-конунгу, и тот принимает его как нельзя лучше. А потом говорит:
— Видно, очень важное твоё дело, если ты насмерть загнал коня.
Вальгард говорит:
— Важнее нет дела, ибо вся Норвегия от юга до севера восстала против Свейна.
— Праведное дело, — говорит Ярислейв.
Вальгард говорит:
— И никто не может сомневаться в его праведности, ибо все видели огненные столбы и радугу, вставшие над могилой Карла и Бьёрна, убитых Свейном.
— Царствие им небесное, — говорит Ярислейв и крестится.
Вальгард говорит:
— Есть у нас теперь корабли, и воины, и оружие, но некому встать над нами, и от этого начались раздоры между ярлами.
— Это плохо, — говорит конунг.
Вальгард говорит:
— Мало будет проку в нашей силе, если не будет над нами Харальда, брата Олава-конунга.
Конунг вздохнул и говорит:
— Харальд, Харальд. Сами давно от него вестей не имеем.
И тут Рагнар, находящийся, как всегда, неотлучно при конунге, говорит:
— Будь милостив, княже, и не взыщи, что не решился сказать тебе раньше, — слишком уж горька весть.
— Говори, — велит конунг.
Рагнар говорит:
— Нет Харальда в живых.
Тут громко вскрикнула Ингигерд, а Рагнар продолжает:
— Армянские купцы привезли эту весть из Царьграда. Харальд бежал из темницы, но воины Калафата настигли его. Он один бился против сотни, и сорок человек остались там лежать, а Харальд — сорок первым. Вот платок, обагрённый его кровью. Купцы его выкупили у греков, чтобы продать варягам за большие деньги.
И Рагнар достаёт платок, взятый у Чудина, и отдаёт конунгу.
Конунг говорит:
— Это платок Елизаветы. Настоящим воином был Харальд. Велика потеря.
Вальгард-ярл в великой печали говорит:
— Не было большей потери в Норвегии со смерти Олава, и не будет большей радости для Свейна.
Ингигерд говорит:
— Иссякло моё терпение, князь. Если и теперь не пошлёшь войско на Свейна, не будешь мне мужем, а я тебе женой!
— Куда ты от меня, матушка, денешься, в наши-то годы? — говорит конунг, а про войско ей ничего не ответил.
Зато Илларион, пресвитер, молвил об этом так:
— Сказано: на чужом пастбище разумный не пасёт овец своих.
Тогда Рагнар говорит:
— Позволь сказать, княже.
Конунг ему разрешает. Рагнар упал на колени и говорит:
— Благослови, княже, ехать в Норвегию и встать над людьми, верными Харальду!
Все дивятся такой гордыне Рагнара. А Ярислейв нахмурился и говорит:
— Не много ли берёшь на себя, Рагнар?
— Харальд мне был первым другом, — говорит Рагнар.
Конунг отвечает:
— Дружба — не чин, не знатен ты родом для такого святого дела.
Рагнар говорит:
— Тебе ведомо, что законный наследник Олава теперь Магнус. Да, мал он и неразумен, но меня всегда слушал, это подтвердит любой.
— Я подтверждаю, — говорит Ингигерд, а Рагнар продолжает:
— Именем и памятью Харальда будем вершить все дела, платок же с его святой кровью будет нашей хоругвью, а твоё, князь, благословение — великой порукой.
Ингигерд говорит:
— Есть толк в речах Рагнара. Кто больше из варягов доказал свою преданность нам?
Ярислейв подумал, посмотрел на Рагнара, стоящего перед ним на коленях со склонённой головой, и говорит:
— Что ж, если не пастух пасёт стадо, пасёт подпасок. Мне ты служил верно. Коли так и своей земле послужишь — собирайся в дорогу, Рагнар.
В большой печали плачет Эллисив у себя в светлице. К ней входит Ярислейв-конунг и садится рядом, хочет утешить и гладит по голове.
— О немилом, — говорит Ярислейв, — таких слёз не льют.
Эллисив говорит:
— Моя вина. От ума, а не от сердца послала платок, вот он и принёс Харальду смерть.