Три Ярославны — страница 17 из 41

Харальд поднял глаза и посмотрел на Ульва, а Ульв больше ничего не сказал и отошёл.

Тогда Харальд крикнул сердито.

   — Не тебе, Ульв, учить меня, с кем прежде считаться! В моих счетах я сам себе хозяин!

   — А мне сдаётся, — отвечает Ульв, — что есть им хозяйка. Да не та.

Харальд хотел ответить, но тут ладья причалила к берегу, на котором стоит Студийский монастырь. И варяги сходят с ладьи, и идут следом за Харальдом, и видят возле монастыря следы недавнего боя и среди воинов — Маниака, стратига, возбуждённого победой. И до приплывших варягов, похоже, никому нет дела, и Маниак не замечает Харальда, а когда заметил, обратился к нему так:

   — Опоздал, Харальд, в истории уже записано имя Георгия Маниака!

И Харальд видит, что у ворот разожжён костёр, и воины вытащили из монастырского храма конунга греков и его дядю, новилиссима, одетых монахами, и волокут к воротам. Собравшиеся же осыпают их насмешками, плюют на платье, бьют и хохочут. Вот пленников подводят к Маниаку и бросают у его ног ниц на землю.

Маниак поднял носком сапога лицо конунга и говорит:

   — Погляди, конопатчик, последний раз на солнце! Больше ты его не увидишь.

Тут к Маниаку бежит от костра человек с раскалённым железным прутом и отдаёт стратегу. Тот же протягивает прут Харальду и говорит:

   — Погаси ему солнце, варяг! Пусть знает, как унижать великих воинов.

Харальд говорит:

   — Я воин, а не палач, — и отошёл к своей дружине.

Палач приступил к расправе над василевсом и новилиссимом, толпа же, опьянённая запахом горелого мяса, заревела:

   — Получай, Калафат! Слава единой самодержице Зое!

Маниак подходит к Харальду и говорит:

   — Пал тиран! Что не ликуешь с нами, Харальд?

Харальд говорит:

   — Мало мне радости в вашем пиру.

Маниак говорит:

   — Зря отказался ослепить конунга. За это самодержица наверняка пожаловала бы тебе чин этериарха.

Тогда Харальд посмотрел на него и говорит:

   — Плевал я на твоего этериарха. Мне судьба быть конунгом Норвегии.

Он поднимается и, ни на что больше не глядя, идёт к ладье, и варяги за ним.

Маниак смотрит им вслед, потом подзывает к себе своего человека и говорит:

   — Всегда опасался я этого варвара, да и нет в нём пока больше нужды. Лучше всего будет вернуть его обратно в темницу.

Человек зовёт воинов, и они бросаются за Харальдом и варягами. Они настигают их у ладьи, и здесь завязывается бой, и многие из греков падают. А варяги успевают попрыгать в ладью и налечь на вёсла.

Тут Феодор выбегает из монастыря, бежит и кричит:

   — Меня! А меня-то забыли!

Но его не слышат на ладье за плеском волн и скрипом вёсел. И ладья всё дальше отходит от берега.

Тогда Маниак велит воинам скакать обратно в город, что те немедля исполняют, и Маниак, сев на коня, скачет с ними. Они скачут быстрее, чем плывёт ладья, и скоро скрываются.

Феодор же, оставшийся на берегу, долго глядит вслед ладье, пока не скрывается и она, потом плетётся обратно к монастырю.

Здесь догорает костёр, уже разошёлся народ, и только ослеплённые конунг и новилиссим бродят, вытянув руки, перед воротами и никак не могут найти друг друга в вечной тьме.

Феодор поглядел на них, вздохнул и говорит:

   — Идёмте, убогие.

И, положив руку одного на плечо другого, повёл их за собой, как водят нищих слепцов.


Ладья быстро плывёт через бухту Золотого Рога, мимо города, туда, где за узкой горловиной залива чернеет Босфор. Но Маниак уже в Миклагарде, и его воины стоят вдоль всего берега, и в ладью летят стрелы, и уже отчаливают в погоню три греческих галейды.

Туда же, где кончается залив, скачут несколько человек. Там поставлен большой ворот, и люди Маниака наваливаются на него, и вот из моря поднимается толстая цепь, которая перегораживает горловину залива на высоте пяти локтей.

Варяги Харальда видят цепь и в смятении бросают вёсла. На галейдах же гребут всё сильнее и начинают настигать ладью. И вот уже с переднего корабля полыхнул смертоносный греческий огонь, который без остатка пожирает суда и гребцов. И он почти касается ладьи Харальда.

Тогда Харальд говорит:

   — Гребите что есть сил вперёд!

И варяги гребут, не спрашивая, что задумал Харальд, потому что нет времени на расспросы. Ладья несётся прямо на цепь, и Харальд приказывает:

   — Бросайте вёсла и все — на корму!

Варяги делают так, как приказал Харальд, сбегаются на корму, а нос ладьи поднимается так высоко, что цепь ударяет по середине днища.

Харальд кричит:

   — Теперь все — на нос!

Варяги перебегают на нос, тогда высоко поднимается корма, и ладья соскальзывает с цепи по другую её сторону. Тут ближний греческий корабль с разгона ударяется о цепь и переворачивается. А ладья выходит в Босфор, где её никто уже не может догнать.

Они дружно гребут, радуясь избавлению; один Ульв вдруг бросает весло и говорит:

   — Что-то колется у меня в спине. Погляди, Харальд.

Харальд смотрит и видит, что в спине Ульва застряла до половины стрела. Он дёрнул и вытаскивает её, а Ульв увидел стрелу и говорит:

   — Как это я не почувствовал раньше?

Потом он говорит:

   — А вот теперь чувствую, что мне совсем худо.

И падает со скамьи на палубу. Харальд наклоняется над ним и говорит:

   — Чем помочь тебе, друг?

Ульв говорит:

   — Ничем ты мне не поможешь, разве что дашь в руку меч, чтобы после смерти мне попасть в Валгаллу, где пируют воины, умершие с оружием в руках.

Харальд говорит:

   — Разве ты не знаешь, Ульв, что нет Валгаллы, а есть только Царство Божие?

Ульв говорит:

   — По правде сказать, не успел я в этом разобраться, а крестился в веру Христову, чтобы сделать приятное Олаву-конунгу. А как встречает Христос храбрых воинов?

Харальд говорит:

   — Он сажает их за стол по правую руку от себя.

   — Тогда всё же дай меч, — говорит Ульв. — Иначе как узнает Христос, что я был храбрым воином?

Харальд вложил меч в руку Ульва и говорит:

   — Теперь он будет знать, Ульв.

   — Спасибо, Харальд, — говорит Ульв. — А славно мы, однако, поплавали с тобой по свету!

Так сказал Ульв, улыбнулся и умер.

Харальд закрыл ему глаза и говорит:

   — Тебе спасибо, Ульв. В одном ты был не прав: никогда я не забывал о Свейне.

Он поднялся и, глядя на север, сказал вису:


— Срок исполнился: встанет

Ратной стали властитель,

Скоро опоры шлемов

С плеч полетят на землю.

Слышу, всё ближе, ближе

Чёрного лязг железа,

Смертной росою кровь

Свейну омоет ноги!

10Как было дальшеи чем закончилось


ил человек по имени Кнут, бывший ранее стольником конунга Олава. Он вместе с другими в Норвегии готовил всё необходимое, чтобы нанести Свейну решительный удар. И вот настало время Кнуту вслед за Вальгардом-ярлом скакать в Гардарики.


Он прибывает туда, и его представляют Ярислейву. И при том присутствуют Вальгард-ярл, прискакавший прежде, и Рагнар. И Кнут говорит:

— Я с добрыми вестями, светлый конунг. Ярлы решили на альтинге признать Рагнара опекуном при Магнусе, раз ты дал своё благословение. Но нужно спешить, пока они не передумали.

Услышав это, Рагнар склонил голову перед конунгом, как бы в знак благодарности, на самом же деле тем он хотел скрыть торжествующую улыбку, которая свойственна более честолюбцу, но не воину. А Ярислейв-конунг сказал:

   — Поспешаем, не торопясь. А что успели — Рагнар сам тебе и покажет.


После этого Рагнар ведёт Кнута к берегу и показывает корабли, готовые принять коней и воинов, и Кнут остаётся доволен увиденным.

Затем руссы и варяги устраивают пир и обсуждают скорый поход, и это происходит во дворце конунга, на открытых сенях.

И оттуда Рагнар замечает Эллисив, проходящую через двор. И, отставив чашу, покидает застолье. И идёт за Эллисив, и входит следом за ней во дворец.

Дворцовыми переходами он спешит за Эллисив и видит, что она убыстряет шаг, как бы желая убежать от Рагнара. Тогда он догоняет её и становится у неё на пути, и Эллисив оглядывается вокруг, но вокруг никого нет.

Рагнар, сдерживая тяжёлое дыхание, говорит:

   — Почему сторонишься меня, Ярославна? Чем я тебя прогневал?

Эллисив отвечает:

   — Много чести берёшь на себя, Рагнар, я и не думаю о тебе.

   — Всё тоскуешь о Харальде? — говорит Рагнар. — Его нет! И он никогда не поведёт войско на Свейна. Я поведу — так решили ярлы.

Эллисив смотрит на Рагнара и говорит:

   — К чему эти твои речи?

Тогда Рагнар вдруг падает перед Эллисив на колени и говорит:

   — Вели, что пожелаешь, и перед моими подвигами померкнут дела Харальда. Из черепа Свейна сделаю для тебя чашу в золотой оправе!

   — Чем же оплачу такой подарок? — говорит Эллисив.

Рагнар отвечает:

   — Забудь Харальда.

Эллисив усмехается:

   — Скоро же ты сам забыл того, кого звал первым другом! — И, повернувшись, идёт прочь, но Рагнар мягким прыжком рыси снова её настигает:

   — Пусть так, но не ты ли первой предала Харальда?

И, видя, что Эллисив споткнулась, как подшибленная его словами, он продолжает:

   — Одним грехом мы грешим, Ярославна, но он и связал нас навеки, и отныне едины наша судьба и престол!.. Доверься мне, как доверился твой отец, и я всю Норвегию с Исландией положу к твоим ногам, несравненная Эллисив!

Эллисив бессильно молчит с запрокинутым взором, словно у неба моля избавления, а Рагнар подползает к ней на коленях и обнимает её ноги. И жарко шепчет:

   — О, Эллисив, сколько лет я ждал этого дня! Сколько лет молчал, не смея сказать, как прекрасно лицо твоё, как гибок стан, как величава поступь и царственна твоя острая речь...

И тогда Эллисив, собрав силы, отталкивает от себя Рагнара, и в руке у неё Рагнар видит блеснувший нож: