— Ну так знай, что не один язык остёр у Ярославны!
И с такими словами Эллисив замахивается на Рагнара ножом.
Но в это время издалека, где течёт Днепр, вдруг слышится звук рога. И повторяется троекратно, всё громче.
Тогда Эллисив подбегает к окну и видит, что из-за речной излучины выплывает ладья под парусом, на котором изображена всадница на белом коне.
И Эллисив, забыв о Рагнаре, в радости бежит по дворцовым палатам и лестницам, крича:
— Вернулся! Вернулся!
И никто толком ничего не успевает понять, а Эллисив уже выбежала из дворца и несётся по городу к воротам.
Теперь скажем о Харальде. Он стоит на корме ладьи и видит, как на тот же крутой обрыв, где он последний раз видел Эллисив, выбегает женщина.
Харальд велит гребцам:
— Быстрее гребите!
И правит рулевым веслом к берегу. И у берега мелко, и гребцы поднимают вёсла. А женщина тем временем сбегает вниз по тропинке, и Харальд узнает Эллисив.
Тогда Харальд, перебежав по поднятым вёслам от кормы к носу, прыгает в реку и идёт к берегу. И они с Эллисив останавливаются друг против друга и молчат.
Харальд говорит:
— Ты так спешила, что, похоже, у тебя припасено для меня ещё одно острое словечко.
Эллисив говорит:
— Много, Харальд, слов у меня есть для тебя.
Харальд отвечает:
— Говори, не скупись.
Эллисив говорит:
— Хочу вначале тебя послушать.
Харальд говорит:
— Боюсь я, по правде, начинать с тобой разговор.
Эллисив говорит:
— Врагов не боялся, с каких пор слов бояться стал?
— Врагов у меня много осталось, — отвечает Харальд, — твои же слова как петля, а мне жизнь ещё нужна.
Тогда Эллисив говорит:
— Не бойся, Харальд. Свою петлю ты на меня накинул, и дороже её нет на свете.
Тут она снимает платок с шеи, и Харальд видит на Эллисив золотое ожерелье, которое послал ей с купцами. И тогда всё понимает Харальд, и подходит к Эллисив, и обнимает её как невесту, — а нам здесь больше делать нечего.
Мы же скажем о Рагнаре, что он бежал вместе с множеством людей туда, где причалила ладья. Здесь он увидел, что на самом деле Харальд вернулся из Гардарики, и лицо Рагнара стало сизым от страха. Рагнар поворачивает обратно и бежит куда глаза глядят, подальше от города.
Тут сильный ветер подул и нагнал тучи. Рагнар бежит под дождём, и дорога приводит его к холму, где стоит сухое дерево, и Рагнар узнает место, где он бился с Чудином.
И тут Рагнару видится, что встаёт на дыбы с холма серый конь, а ростом конь с полнеба, и ржание его подобно грому. Тогда Рагнар в страхе прижимается к сухому дереву. И в тот же миг сильная молния освещает всё вокруг и делается темно, как если бы видящий это вдруг ослеп от яркой вспышки.
Когда же тьма прояснилась, свершилось великое чудо: сухое дерево покрылось листвой. А от Рагнара осталась только тень на зелёной траве. Но скоро и её дождь смыл с лица травы, не оставив следа.
И вот через какое-то время Харальд собирается снова в дорогу, и люди его снаряжены, как надлежит воинам, выступающим в поход, Вальгард-ярл и Кнут уже на конях, и конь Харальда ждёт седока. На крыльцо проститься с Харальдом выходят Ярислейв с Ингигерд, Илларион и вся семья конунга.
Харальд говорит:
— Пора мне, конунг, каждый час дорог. Благослови.
Ярислейв говорит:
— Иди, Харальд, а благословение моё тебе такое: победив Свейна, правь как мудрый властитель, раздоры пресекай, лжи остерегайся, будь милосерден, старых чти, как отца, а молодых — как братьев, а паче всего — не поднимай меча на соседей своих, и тогда пребудет мир и благоденствие в твоей земле.
Ингигерд говорит:
— Славу рода нашего возвысь над всем Севером.
— Время же скорое придёт, — говорит Ярислейв, — береги и люби жену свою и внуков наших.
И конунг ласково смотрит на Эллисив, стоящую с ним рядом, а Илларион говорит:
— С Богом, братие.
— Прощайте, конунг и княгиня. До свидания, Эллисив, — говорит Харальд и вскакивает на коня, и дружина Харальда трогается за ним, а колокольный звон над Киевом провожает их в дальнюю дорогу.
Тогда вдруг Эллисив оборачивается к конунгу и говорит:
— Отец, для того ли я годы ждала, чтобы вмиг расстаться? Матушка, разве не удел возлюбленной быть с любимым и в радости и в беде?
Ингигерд смотрит на конунга. А тот обнял дочь и говорит:
— Да будет так. Ибо время посеву и время жатве, время растить и время прощаться.
Он перекрестил Эллисив, а она поцеловала отца и мать, сбежала с крыльца и нагнала Харальда. И все, кто был перед дворцом, увидели, как Харальд наклонился, поднял Эллисив и усадил на коня впереди себя.
Русский же столетний скальд сложил об этом, на свой слезливый лад, такую песню:
— Ох, не год, не два лебёдушка
Поджидала друга милого,
Он в краях летал полуденных,
О любви её не ведая.
Долго розно жили лебеди,
Да уж больше не расстанутся,
Всю-то вместе будут жизнь летать,
И умрут — в один и день и час.
И здесь конец саги о Харальде, княжьем дружиннике.
АГНЕШ И АНАСТАСИЯ
1
онец прискакал в Киев рано утром. Великому князю это понравилось: выходило, что гонец скакал ночь и, значит, службу свою исполнял со рвением. Ярослав велел явиться гонцу немедля: вестей из Венгрии он особенно ждал.
Симон, давно обрусевший варяг, предстал перед князем запылённым и усталым.
— И дома не был ещё? — спросил Ярослав, кивнув слуге, чтобы налил Симону вина.
— Нет, княже, воинов отпустил и сразу к тебе.
С поклоном он принял вино и выпил, и оно заметно вернуло ему сил.
— До границы добрались благополучно, — рассказывал Симон. — Я проводил Андрея с братьями до Унгвара, где мост через реку Унг. А там уже его ждал епископ Кальман с воеводами и воинами. Мы в Унгваре переночевали.
— Как епископ встретил Андрея? — спросил князь.
— Встретил с почестями, подобающими королю, — отвечал Симон. — Епископ и воевода Антал до ночи рассказывали Андрею о положении дел, и я был при сём.
Симон поглядел на князя, Ярослав молчал, и это значило, что следовало продолжать.
— Все епископы, ишпаны комитатов... по-нашему — посадники, все замковые люди, и удворники, и сервы рады бегству короля Петера и приезду Андрея, которого они зовут Эндре. Слушая епископа, я убедился, как Петер сумел досадить народу своею любовью к Генриху и германцам. Все венгры восстали против него единой силой. И так же все едины в желании присягнуть на верность Андрею.
Симон снова умолк. Давний опыт службы подсказывал ему, что, молчаливо слушая доклад, князь ждёт в нём чего-то главного, более всего его интересующего, но, чего именно, Симон пока не мог уловить.
— Ты можешь спросить, княже, — осторожно попытался Симон нащупать княжеский интерес, — не смущает ли венгров, что Андрей двенадцать лет не был на родине и, живя на Руси, почти забыл мадьярский язык. — Ярослав же в ответ только качнул головой, и Симон тотчас подтвердил: — Да, и именно поэтому, как я понял, епископы призвали Андрея: он не замешан в распрях последних лет. За это они ему даже веру по православному обряду готовы простить... Но вот что я ещё понял, княже, слушая епископа и воевод, — чуть помолчав, прибавил Симон и увидел, что глаза князя осветились наконец вниманием.
— Что же ты понял? — спросил Ярослав.
— Что трудно придётся Андрею на престоле. Ибо Петер изгнан, а межеусобицам не видно конца. Некий Вата, человек из оброчных либертинов, собрал большое войско подлого люда, кои тоже недовольны были Петером. И они много помогли в победе над ним. Но Петер в изгнании, а кровь продолжает литься: Вата не распустил своё войско, а, напротив, приумножил. И вот что требуют они от нового короля: казнить всех епископов, попов и сборщиков десятины, равно как и всех германцев, отменить налоги, разрушить храмы и вернуться к поклонению языческим богам.
Ярослав задумался и покачал головой — сообщённое опечалило его.
— Пятьдесят лет, как Стефан Святой крестил венгров, — произнёс Ярослав. — Уже и дети язычников имеют внуков...
— Но Сатана не дремлет, — в тон ему отозвался Симон. — Я сам видел свежие капища, где изваяна из дерева голова оленихи: язычники считают её прародительницей венгров и приносят ей жертвы. Тьма, княже, ещё сильна над этой страной, — заключил он с искренней горечью.
Ярослав задумчиво и неподвижно сидел в своём кресле. Наконец, словно вспомнив о Симоне, поднял голову.
— Ты устал с дороги, — сказал он. — Ступай и порадуй жену возвращением. Вот тебе за честную службу.
Князь открыл ларец на столике рядом с креслом и, достав кошель, протянул Симону. Тот, приняв его, низко поклонился. Аудиенция, как называют это приезжие греки, была закончена.
Выпрямившись, Симон направился к двери.
— Постой, — услышал он голос Ярослава и тотчас, словно ждал этого оклика, обернулся. — Ты забыл сказать, как Анастасия перенесла дорогу, — ведь в её чреве наследник этого престола.
— Прости, князь. — Симон снова склонил голову. — Я полагал лишним утруждать твоё внимание рассказом, как любовно Андрей опекает жену. Думаю, наследник родится здоровым и сильным.
— Дай Бог, — молвил князь и жестом отпустил гонца — теперь окончательно. И тот, идя полутёмными сенями, с удовольствием думал, как он правильно ответил князю на правильно заданный, всё время разговора мучивший старика, главный вопрос.
2
орога, едва обозначенная среди лугов и кустарников, была узкой, и поэтому сопровождение Андрея растянулось в длинную линию, от начала которой не было видно конца.
В пешем строю шли воины. Их было две сотни: русские отроки, приданные великим князем зятю для охраны в незнакомой стране, и варяги, добровольно отправившиеся с Андреем на поиски удач и добыч. Впереди них тянулись возы с поклажей и крытая повозка Анастасии.