Балаж сделал знак. Пропели зловеще трубы, головы семерых приговорённых пригнулись к плахам, семеро варягов шагнули к ним и занесли мечи.
Но внезапный порыв ветра вдруг обрушился на площадь, принеся с собой клубы пыли; закружились в пыльных вихрях шапки и шляпы, солома с крыш, обломки ветвей, сорванные гнёзда и ошалелые птицы. И, как рассказывали потом, различи лея в гуле ветра хохот, подобный насмешливому конскому ржанию, а некоторым привиделась даже тень белого коня, пролетевшая над площадью... И стих порыв так же внезапно, как возник, и пыль тотчас осела на землю.
И тут все увидели, что, несмотря на грозный знак стихии, варяги успели хладнокровно сделать своё дело. Но вот что заставило воеводу Балажа, и не такое повидавшего на веку, застыть в оцепенелом изумлении: шестеро голов лежали под окровавленными плахами, а в седьмую только меч вошёл до половины — пуста была плаха. А Дьюла исчез неведомо как и куда, словно и не было его здесь...
На другой день Балаж устроил для своих военачальников пир, который был как нельзя кстати после усталости от боев и всяческой чертовщины, тою же усталостью, вероятно, и намерещенной. За длинным столом, накрытым во дворе дома ишпана, сидели местный епископ и воеводы, и среди них Антал, встречавший короля на границе. По чину располагались сотники и начальники дюжин, варяг же Свенельд, как чужеземец, и брат короля Левента сидели вне чинов, по левую от Балажа руку. Когда достаточно было выпито и съедено, пир незаметно перешёл в военный совет. Антал, в чьём ведении находились лазутчики, докладывал, как безуспешны пока поиски местонахождения Ваты и как укреплены города, оставленные Ватой у себя в тылу.
— Первым же среди крепостей разбойников назову Шарош, — говорил Антал. — Ведьма Агнеш засела там прочно и людям своим не даёт праздно жить. Стены укрепили, дозоры несут исправно, корму коням и людям запасли на всю зиму. К осаде готовы и город без крепкого боя не сдадут.
— Возьмём, значит, боем, — молвил Свенельд.
Балаж поглядел на него и остался доволен: надёжной была осанка варяга, невозмутимым и без тени сомнения было его лицо.
— Антал прав, — сказал воевода. — Шарош — первое для нас дело. Люди разбитого Ваты сейчас пойдут к разбойнице, под защиту её колдовства... — Тут неприятно вспомнилось Балажу наваждение на площади, и, гоня его, он возвысил голос: — Посему тебе, Антал, и тебе, Свенельд, поручаю Шарош!
Воевода и варяг поклонились, гордые доверием.
— Трудна задача, — продолжал Балаж. — Но есть у меня вам в поход хороший подарок!
С этими словами Балаж кивнул печенежскому князю, сидящему среди сотников; тот поднялся и, склонив голову, почтительным жестом пригласил всех проследовать через ворота на площадь.
На площади, застыв в конном строю, стояли пятьдесят печенежских лучников. Похожими на каменные изваяния были их смуглые лица, луки и колчаны со стрелами торчали из-за спин.
Но князь коротко крикнул что-то на гортанном языке, и застывшая конница мигом пришла в движение. По кругу, след в след, пустились кони, луки перелетели из-за спин, и на каждом из них уже была стрела.
Снова крикнул князь. Воины разом пустили стрелы в небо, те вознеслись еле видимыми точками, и на новом кругу каждая из стрел вернулась с небес точно в колчан своего хозяина.
Но это было только начало. Много ещё чудес показали, не прекращая своей круговой скачки, лучники: сбивали стрелой шапку с головы друг у друга, ловили невидимые глазу стрелы рукою на лету, дружным залпом поражали выведенного в круг быка — так, что он мигом весь ощетинивался, как ёж, стрелами-иголками...
А под конец печенеги явили главное чудо своего искусства. Пятьдесят воробьёв взлетели в небо, и пятьдесят стрел пустились им вдогонку. И сорок девять из них упали на землю с добычей на наконечнике, лишь один воробей ещё суматошно метался в небе. Тогда лук взял сам князь, прицелился — и с поклоном подал упавшую к его ногам стрелу Балажу. Она торчала точно из глаза подстреленной птицы.
— Вот умение, что превыше всего! — искренне восхищался старый воевода, возвращаясь за стол, и сел рядом с Левентой. — В него одно верю, и всякое колдовство перед ним бессильно... Что печален сегодня? — глянул Балаж на непривычно молчаливого Левенту. — В бою ты был веселее. Уже заскучал без дела? Завтра с утра на охоту, зайцев травить поедем.
— Пошли лучше меня с Анталом и Свене льдом на Шарош, — отозвался Левента.
— Ответ, достойный рода Арпадов, — понимающе кивнул Балаж.
— Считай его просто ответом воина.
— Тоже честь, — согласился Балаж. — Поедешь. Отведи душу воина в славном бою. Но охота, — прибавил воевода с улыбкой, — тоже не помешает. Подучимся на зайцах — тогда легко затравим и лисицу!
9
ад рекою стелился туман. Ночь шла к концу. Лодка с шестью гребцами приблизилась к берегу и вошла в камышовые заросли. Было тихо, только шуршали о поднятые вёсла камыши. Крикнула где-то неведомая птица.
Заслышав её голос, Пишта поднялся в лодке, приложил ко рту ладони и отозвался таким же криком. Скоро камыши раздвинулись и показался песчаный берег. Гребцы сильнее толкнулись в дно вёслами, лодку вынесло на песок. Двое вооружённых людей ждали их на берегу.
— Мир вам, — сказала Агнеш, выйдя из лодки.
Воины угрюмо оглядели её охрану.
— Одна пойдёшь. — Первый из них пригласил Агнеш следовать за собою, второй остался у лодки.
Тропинка в кустах привела к небольшому стану, искусно скрытому среди чащи. Где-то всхрапывали невидимые кони. Провожатый остановился у шалаша, побольше других и окружённому недреманной стражей, заглянул в него и кивнул Агнеш.
Предводитель Вата полулежал с перевязанной ногой на груде мехов в углу. Огонь светильника обрисовывал жёсткие, хищные черты его лица с мечущимися, беспокойными глазами.
— Что, — тотчас вскинул он их на вошедшую Агнеш, — и ты, конечно, подумала, как все?..
— О чём?
— Что разбит Вата под Секешфехерваром и войско его рассеяно? Ложь! — мотнул он головой и рассмеялся. — Обман это был, военная хитрость: пусть Балаж думает, что больше не опасен ему Вата, и распыляет войско по мелочам. А Вата соберётся с силами, вернётся и ударит его со всех концов! И будет бить королевских псов, пока вся кровь не вытечет из их жил и реки её не потекут в море!
Говорил Вата быстро, горячечно, и руки его, не находя себе применения, метались так же беспокойно, как глаза.
— А потом? — спросила Агнеш.
— Потом приду в Эстергом и сяду королём сервов. А кто из попов, господ и рыцарей в живых остался — будут сервами у нас!
Агнеш чуть заметно усмехнулась:
— И что от того в мире изменится?
Но он её усмешку заметил и нахмурился:
— А ты опять спорить приехала?..
— Ты позвал — я приехала, — отвечала Агнеш.
Предводитель помолчал, унимая гнев не к месту, и кивнул Агнеш, чтобы садилась.
— Исчезну я на время, — сказал он. — Есть замысел, тебе открою. Знаю достоверно, что Бела тайно точит зуб на Эндре. Ему мало трансильванского герцогства, метит сам сесть на трон брата. Ну, королём он не станет, — засмеялся Вата, — я им буду, а мысли его мне пока на руку. Поеду к нему, через верных людей передам, что пришёл, как раб, попрошу войска. Он много русских увёл с собой, хорошие воины. А пока не вернусь с войском, мой приказ: всем крепостям держаться, и Шарошу, в первую очередь, — стоять насмерть!
— А как не даст Бела войска? — спросила Агнеш.
— Даст! — отвечал Вата уверенно, но руки его ещё беспокойнее заметались, и он ухватил саблю, коих множество лежало возле его ложа. — А не даст — сами справимся! — Вата со свистом взмахнул саблей. — Если не предадут соратники. Вот ты... Ты ведь меня не предашь? — заглянул он Агнеш в глаза.
— Не предам, — ответила она просто и спросила: — Что ещё сказать хотел?
— Всё сказал. — Вата бросил саблю и, как-то вдруг обмякнув, сидел неподвижно, глядя пустым взглядом в пространство.
— Траву зорянки пей, — сказала ему Агнеш. — Заварив, с утра и вечером.
— Зачем?..
— Болен ты, Вата. Не раной — душой. Не годен ты сейчас к делу...
— Устал я, — отозвался он с тоской.
— Отдохнёшь и вылечишься. — Агнеш поднялась. — Прощай, мне пора, пока не рассвело.
— Погоди, — остановил он её. Но не знал ещё зачем и молчал некоторое время. — Ты тоже устала, наверное, — сказал он наконец. — Мужчине кровь врагов в радость, а ты всё ж женщина... Хочешь, пошлю в Шарош Герге или Золтана вместо тебя, а ты иди куда захочешь... Заслужила...
— Некуда мне идти, — отвечала Агнеш. — Я свою судьбу давно себе прорекла.
— И какая она? — оживясь, спросил Вата, словно надеялся в судьбе Агнеш угадать и свою.
Но Агнеш ответила только:
— Стоять в Шароше насмерть, как ты приказал.
Обратно Агнеш возвращалась, когда взошло солнце. Пересев с лодки на коней, шестеро всадников быстро миновали опасные места и теперь ехали медленным шагом. Старая мельница на холме уже виднелась невдалеке.
Агнеш покачивалась на коне в задумчивой полудрёме. Голос Пишты вывел её из забытья.
— Человек к тебе, — сказал Пишта.
— Какой человек? — Агнеш оглянулась и увидела на худом коне серва в рваной одежде и нахлобученной шапке.
— Немой. Мычит. Письмо у него.
Человек приблизился и протянул Агнеш небольшой свёрнутый пергамент. Агнеш взяла свиток — и рука её вздрогнула, словно свиток был раскалённым. И пристальней поглядела на немого — на Агнеш смотрели глаза Левенты.
— Езжай, — кивнула она Пиште, и кони Агнеш и Левенты шли теперь рядом, чуть в отдалении от остальных.
Левента протянул руку за свитком, Агнеш поняла его движение и качнула головой в ответ: не надо, сама. Она развернула пергамент и приложила его к груди, закрыв глаза.
И как бы издалека донёсся до неё голос Андрея:
«Агнеш, первая любовь моя! Знаю, что сказала: люблю один раз, и именем этой любви заклинаю — ответь согласием не на указ короля, а на его униженную мольбу...»