— Что она говорит! — всплеснул руками Казимир. — Я вернул Ярославу восемьсот пленников!
— Анна!.. Казимеж!.. — металась среди них Доброгнева. — Что за спор! Вы же родственники!
— Знать не хочу таких родственников! — кричала Анна.
— Ярослава наш Болеслав бил, — тоже кричал Казимир, — и ваш Мстислав, все били, он только и делал, что бегал в Новгород за подмогой... Он...
Но Анна, исчерпав аргументы, перешла к более действенному методу спора: она беспрестанно нажимала на кубок, и, глуша яростные речи Казимира, механический человек повторял:
— Прозит!.. Прозит!.. Прозит!..
В душевной маете бродил Даниил по двору, и не сходил к нему сон в эту ночь.
— Нет, из чаши! Из чаши, а не облатками!.. — вдруг услышал он и поднял голову. Анна сбегала вниз по лестнице, и щеки её пылали гневом. — И святые наши — настоящие, настоящие!
За Анной торопилась растерянная Доброгнева.
— Девчонка! — перегибаясь через перила, закричал Казимир. — Богохульница! Вот я обо всём напишу Генриху!
— Пиши!.. — обернулась Анна. — Так Генрих тебя и послушал!.. Дырявый король!
— Ярославна! Анна! — спешила за племянницей Доброгнева. — Что пустое к сердцу принимаешь?
— Пустое? Я ему добра желаю, а он меня — богохульницей!.. — Анна увидела Даниила, бросилась к нему: — Даниил! Буди рыцарей, седлайте коней! Едем, немедля!
— Анна... — начал было Даниил.
— Ноги моей больше не будет в этой земле! А когда я стану королевой, мы с Генрихом объявим ему войну!..
И вдруг она уткнулась лицом в грудь Даниилу и горько заплакала. Даниил стоял не шелохнувшись, и рука его застыла на полпути к волосам Анны...
Метались по стенам двора блики от множества факелов и торопливые тени. Крики, ругань, звон железа, конское ржание сопровождали суету неожиданного отъезда.
— Что, Даниил, — донёсся сквозь шум до ушей монаха вкрадчивый голос, — сладко обнимать княжну?..
Сарацинский купец сидел в арбе на выезде из ворот и улыбался на себя не похоже.
— Прощай, монах. Ваш отъезд велит и мне спешить. Хочешь, поедем со мной?
— Куда?
— По миру: в земли Аравии и Палестины, в Индию, в туманный Альбион. Мало ли куда судьба заносит купцов?
— Увы, я не купец, — ответил Даниил и повернулся, чтобы уйти, но сарацин в мгновение ока вновь оказался перед ним и глядел, улыбаясь.
— Да, ты не купец. Я забыл: ты — раб. Ты лучший из рабов. Ради господина ты пожертвуешь даже самым дорогим... Ну что ж, ступай своей дорогой. Париж недалёк, и Генрих уже готовит брачное ложе...
— Замолчи... — чуя недоброе, простонал Даниил.
— Что тебе до этого? Грех мирских соблазнов ты одолел в себе. Ведь ты не увезёшь свою княжну от развратного жениха?
Даниил, не оглядываясь, шагал прочь и слышал за спиной:
— Ты бежишь, монах, значит, ты грешен! Ибо нет человека без греха, иначе бы люди не были смертны. Нет, не раб ты, Даниил, а господин себе: разве не родила тебя женщина от любви и разве не свободен ты от рождения?.. Так убей же в себе раба, истинно тебе говорю: возвысься, Даниил!
Не купец, а Халцедоний в одежде купца стоял перед Даниилом, и сам сатана улыбался его улыбкой.
— Нет! — отпрянул от Халцедония Даниил. — Я знаю, ты подослан, чтобы выведать мои тайные мысли. Но я говорю тебе: нет! Нет!..
— Раб! Неужели ты не чувствовал, как замирала Анна на твоей груди! Это говорю тебе я — человек, я видел сады Семирамиды и держал в объятиях райских гурий!.. Прощай, слепец.
Всё ускользало и плыло в глазах Даниила, плыло небо с бледной луной, плыли зубцы стен, плыли предутренние облака, огненные, как волосы Анны.
— Стой!.. — бросился Даниил вслед за тронувшейся арбою. — Если ты и дьявол, то Бог сейчас говорил твоими устами... Помоги! Возьми мою душу, но — помоги!..
8Седмица 6 по Пятидесятнице.Память св. отцов Вселенских соборов
ироким шагом ступал Даниил, подставив лицо влажному утреннем ветру. Развевались полы его рясы, меч ударял по ногам, новая, безоглядная решимость освещала глаза.
Он шёл в одиночестве, в стороне от процессии, движущейся среди туманных холмов.
Сонно покачивались в седле Роже, всхрапывал, согнувшись до крупа коня, Шалиньяк. Бенедиктус отгонял сон, прихлёбывая из фляжки. Зевал Злат; Инка, сидя в телеге, ела вишни: одну ягоду клала в рот, другую — бросала Злату в спину, и глаза её лукаво щурились, потому что отрок почёсывал шею, затылок, глядел даже в небо и до одного в простоте душевной не додумывался — оглянуться назад.
Хмуро шагали пешие воины, звякал металл в охраняемом ими возке.
А в хвосте кавалькады ехала Анна, за ней трусил на осле толстый монах и тянул:
— Её величество светлая королева...
— Я уже сказала — нет, — твёрдо отвечала Анна.
— ...просит забыть обиду и вернуться, — видимо, уже в сотый раз тоскливо повторял монах.
— Нет, нет и нет!
— Её величество светлая королева... — опять начал монах.
Анна обернулась.
— А его величество светлый король? — произнесла она с елико возможной долей яда.
Монах развёл руками.
— Вернись и повтори королю: ноги моей больше не будет в его королевстве!
Монах печально отстал, а Анна нагнала Даниила:
— Разве я не права?
— В чём, Ярославна?
— Ты сам учил меня: королева должна быть милосердной, справедливой, но — строгой. Ведь королева должна быть строгой, верно, Даниил?
— Но ты ещё не королева, — глядя прямо ей в лицо открытым взглядом, ответил Даниил.
Секунду Анна с интересом рассматривала этого незнакомого ей Даниила и упрямо хлестнула лошадь:
— Да, но я ею буду!
И поскакала галопом вдоль кавалькады, как рыжий жеребёнок вдоль сонного табуна.
— Эй, рыцари, — не спать! — тронула она рукояткой хлыста Шалиньяка, совсем согнувшегося в седле. — Ромуальд! Злат!.. Все слушайте. Я буду королевой — справедливой, но строгой! И пусть не пеняют виновные, если их головы полетят с плеч!
— Только не моя, — отозвался Бенедиктус, на фляжку которого упал гневный взгляд Анны.
— Почему?
— У богатых голова — бесплатное приложение к богатству, — охотно объяснил Бенедиктус, — у меня — единственная ценность. Полезнее подумать, как использовать её, когда ты станешь королевой.
— Меньше пей, Бенедиктус, вот тебе мой первый указ, — объявила Анна. — Пьяниц не будет среди моих подданных!
— Боюсь, многие изменят подданство, — заметил Бенедиктус, но Анна его уже не слышала, она ускакала дальше.
Лихо пригнувшись к луке седла, Анна ушла далеко вперёд и атаковала процессию с фронта, осадив коня прямо перед почтенным епископом. Но мул Роже остался так же невозмутим, как его хозяин; епископ лишь на секунду приоткрыл глаза, чтобы сказать с отеческой улыбкой:
— Главное, дочь моя, не забывай церкви, когда станешь королевой.
— И нас с Янкой, — прибавил Злат, нежно глядя на возлюбленную.
— Я буду королевой строгой, но щедрой! — откликнулась Анна. — Никто не останется без даров, бедных не будет в моём королевстве!
— Кто же тогда будет работать? — окончательно проснувшись, резонно возразил Шалиньяк. — Государство разорится!
Анна умолкла озадаченно, но ненадолго.
— Мы что-нибудь придумаем. Даниил! — Она поскакала к монаху и подняла перед ним лошадь на дыбы. — Как ты думаешь, Даниил...
Но взгляды их не встретились. Даниил напряжённо глядел мимо Анны, куда-то вверх.
Анна обернулась и увидела, что на вершинах двух холмов, меж которыми шла дорога, блещут шлемы неизвестного воинства.
Рыцарь в чёрном плаще, с лицом, наполовину закрытым забралом, медленно выехал вперёд:
— Именем Святого Агобера клянусь, что сохраню ваши жизни в обмен на ваше золото и драгоценности!
Роже заволновался. Трудно было узнать сонного прелата в суетящемся и сердито выкрикивающем старике:
— О каком золоте ты говоришь?.. У нас нет никакого золота! Я — епископ Шалонский Роже, посол французского короля!
— Тем неприличнее твоя ложь, святой отец, — усмехнулся рыцарь. — Уж не эту ли рыжую девочку собрались защищать твои недоноски?
— Сам ты недоносок! — возмущённо крикнула Анна. — Убирайся с дороги и дай нам проехать! — С этими словами Анна прыгнула е лошади на возок и встала там в решительной позе.
— Его святейшество хотел сказать, — с поклоном пояснил Бенедиктус, сразу понявший всю меру опасности, — что ценности принадлежат не нам, а его величеству королю Франции!
Рыцарь снова усмехнулся:
— Оставь софистику для застолья, Бенедиктус. Лучше объясни своим друзьям, что, упорствуя, они погибнут.
— Грозила мышь кошке, да издалеча! — крикнул Злат, сжав рукоять меча.
— Считай, что ты уже погиб, русс, — ответил рыцарь.
Шалиньяк, как всегда бывало с ним в минуты гнева, наливался багровостью:
— Назови своё имя, чёрный рыцарь, чтобы я знал, по ком служить панихиду!
— Моё имя — твоя смерть, Шалиньяк. А ты, брат, — обратился рыцарь к Ромуальду, — можешь ехать спокойно. Я знаю, споры о сокровищах никогда не волновали твою возвышенную душу.
Но Ромуальд покачал головой, надвинул забрало и, обнажив меч, встал рядом со Златом и Шалиньяком.
Чёрный рыцарь наклонил голову, и качнулся султан на его шлеме.
— Аминь.
Он поднял руку в чёрной перчатке, и тотчас разбойники покатились вниз с обоих холмов.
Воины окружили возок со всех сторон, прижавшись к нему спинами и выставив веером пики. Их лица выражали решимость стоять насмерть.
И в это мгновение скрипнули колёса повозки, и, круто развернувшись, она оказалась внизу, у ног Ярославны.
— Прыгай, княжна!
Анна не слышала.
— Эй ты, вор! — кричала она рыцарю, возвышавшемуся на холме. — Посмей только тронуть нас — перед Русью и Францией ответ держать будешь!