Всё громче звенели доспехи наступавших воинов, в конском топоте терялся голос Анны.
— Отец узнает — в клочки тебя разнесёт, и тебя, и войско твоё поганое, и...
Но тут сильные руки рванули Анну вниз, она упала с возка, мелькнуло перед ней лицо Даниила, и повозка стремительно понеслась в сторону леса.
— Куда? — барахтаясь на дне, закричала Анна. — Пусти! Я не хочу!..
— Молчи, Анна... Мы шлем не сможем им помочь!
Вырвавшись из рук Даниила, Анна выглянула из повозки. Возле удаляющегося обоза уже занялась свалка, ничего было нельзя различить в людском месиве, только сверкали над головами мечи. Даниил стегал лошадей. Они влетели в лесную просеку.
— Зачем ты увозишь меня, Даниил? — Слёзы текли из глаз Анны. — Разве господин смеет покинуть своих людей в опасности? Они там бьются за меня...
— Молись за них... на всё воля Божья...
— Не может быть на то Божьей воли, чтобы нас побил первый встречный разбойник! — крикнула Анна и осеклась в страхе: шестеро вооружённых всадников, отделившись от деревьев, поскакали им наперерез.
Анна закрыла лицо руками, но не услышала ни звона мечей, ни криков. Так же неслись кони, прыгала на кочках повозка. Всадники, все, как один, светловолосые и светлоусые, скакали рядом, словно почтительная охрана, и седьмой конь был неосёдланным.
Уже лежали на земле недвижно первые павшие воины — франкские и вражеские, уже первая кровь окрасила траву; сеча кипела, и ярость росла у наступавших и защищавшихся.
Уже не раз коснулись острия мечей полотна возка и покрыли его зияющими прорехами, но окружённые оборонялись стойко.
Шалиньяк радостно хохотал, когда его удары достигали цели. В руках Злата меч был почти невидим — так проворно летал он перед ним, создавая неприступную полосу, в которую не решались ринуться разбойники. Поражал врагов Злат меньше, но стоял твёрже и сил был полон неиссякаемых. Бенедиктус недостаток воинского умения восполнял разнообразием способов защиты, орудовал не только мечом, но руками, ногами, а равно — языком, хуля и понося врагов.
Роже, до которого никому не было дела, стоял в стороне на коленях, вознося небу молитвы. Сжав руки, глядела на битву с телеги Янка.
Всё ближе к возку враги, теснят его защитников, и некуда отступать, и чёрный рыцарь неподвижным изваянием по-прежнему возвышается на холме.
И тут Янка увидела мула Роже, который неподалёку от хозяина спокойно щипал траву.
Соскользнув с телеги, она стала красться к нему. До времени Янку не замечали, но, когда она перекинула поводья и собиралась вскочить в седло, чёрный рыцарь, нахмурясь, пустил своего коня вниз. А у Янки запуталась в стремени нога, никак не тронуться с места, и рыцарь уже занёс над ней свой страшный меч... Но Янку заслонил щит Ромуальда, и меч обрушился на лик Прекрасной Дамы.
— Я предупреждал тебя, брат, — сказал чёрный рыцарь, медля со следующим ударом.
В ответ Ромуальд, размахнувшись, что есть силы ударил по чёрному щиту. Но противник был несравненно искуснее — он отвёл удар, усмехаясь.
— Что ж твои ангелы оставили тебя?
Снова замахивается мечом Ромуальд. И снова — без результата. Одного лёгкого движения довольно чёрному рыцарю, чтобы уйти от опасности. Эта игра в кошки-мышки, и неспроста усмехается из-под забрала чёрный рыцарь своей леденящей усмешкой.
И когда Ромуальд в последнем отчаянном порыве пытается достать мечом соперника, захрустели на его груди пробитые доспехи.
— Ты сам пожелал этого. Аминь.
Ромуальд грохнулся с седла под копыта коня чёрного рыцаря.
Но Янка была уже далеко, мелькала на дороге меж холмами скачущая точка, и быстро катилось за ней облачко дорожной пыли.
Лес поредел, среди деревьев засветилась река. Повозка под эскортом светловолосых всадников прикатилась к берегу.
Там виднелись две узкие варяжские ладьи, на берегу догорал костёр, и возле него сидели люди, такие же светловолосые, как всадники. Дородный ярл с золотой серьгой в ухе лениво спустился с ладьи в сопровождении улыбающегося Халцедония.
— Вот и мои попутчики, Рагнвальд, — сказал Халцедоний. — Русский монах со своей подружкой.
Анна гневно выпрыгнула из повозки:
— Опомнись, сарацин! Ты забыл, кто я!..
— Советую и тебе забыть, — молвил Халцедоний. — Разве это не подарок судьбы — сбежать из-под венца от старого развратника?
— Даниил! — в отчаянии оглянулась Анна. — Как он смеет! Франкский король молод и богат!.. У него перед замком сады из белых роз... и лебеди!., и самые лучшие виноградники!
Халцедоний глядел на неё с печальным сочувствием.
— Последний бродяга — и тот скажет тебе, что Генрих стар и давно разорён.
Анна несогласно замотала головой, зажала ладонями уши:
— Лжёшь! Лжёшь!.. У Генриха самые лучшие угодья и пасеки, леса полны диких зверей! Он богат и молод! Иначе отец никогда бы не согласился...
— Увы! — развёл руками Халцедоний. — В этом мире всем правит расчёт. Продаётся всё — от глиняных горшков до королевских невест. Вот твой друг, единственный и бескорыстный, — указал он на Даниила, и Анна с последней надеждой вперила в него взор.
— Вспомни и спроси себя, Анна, — сказал Даниил, и Анна не узнала его голоса, звонкого и решительного, — почему никто из воинов не оглянулся, когда я увозил тебя?
— Почему?..
— Франки защищали своё золото, а не свою королеву.
— Так, значит, ты всё знал?.. — прошептала поражённая Анна. — Значит, вы — заодно и ты знал, куда мы едем? Говори, Даниил! Ты знал?
— Знал, — тихо, но твёрдо ответил Даниил.
Анна глядела то на Даниила, то на Халцедония, озиралась, как затравленный зверь, и вдруг бросилась бежать в лес.
— Не ведает дитя, что творит, — вздохнул Халцедоний. По его знаку двое варягов настигли Анну, притащили назад и связали.
Анна пылающими глазами жгла Даниила:
— Предатель!.. Вор!
— Бог вас покарает, не троньте её! — Даниил кинулся к Анне, но варяги схватили и Даниила.
— Поздно, монах! — произнёс Халцедоний. — Ещё никто не перешагивал пропасти двумя шагами. Свяжите неразумного тоже.
Даниила скрутили той же верёвкой и вслед за Анной поволокли на ладью. Анна отодвинулась от монаха, насколько верёвка позволяла, и не молвила больше ни слова.
Ярл равнодушно скользнул взглядом по пленникам, воины убрали сходни, шесты упёрлись в берег, плеснули о воду вёсла, и течение понесло ладьи на середину реки.
Иссечено в лохмотья полотно возка и забрызгано кровью, однако ещё не кончена битва.
Но людям чёрного рыцаря недалеко до победы. Всё реже хохочет Шалиньяк, и не до смеха ему, когда уцелело всего несколько франкских воинов. Длинные ноги Бенедиктуса торчат неподвижно из-под возка. И даже Злата начинают оставлять силы, хотя рубаха его по-прежнему бела и не видно на его теле ни единой царапины.
Уже прорвалось в возок несколько самых отчаянных разбойников, гремят в нём сундуки; уже не отбиться на этот раз Шалиньяку от обступивших его врагов, но вновь клубится пыль на дороге, по которой ускакала Янка, и уже не облачко — огромное облако!..
Обнажённые сабли и мечи сверкают из облака, как молнии, в рокот грома сливается конский топот. И развевается над войском королевское знамя с орлом, а за знаменем скачет на белом коне сам король Казимир в доспехах не по росту: тонкая шея торчит из ворота кольчуги, шлем велик, сползает на лоб, но худое лицо с жиденькой бородёнкой воинственно, и глаза горят давно забытым ощущением сражения!
Чёрный рыцарь оглянулся: победоносная лавина катилась на него; он крикнул что-то и первым, повернув коня, поскакал прочь.
За ним побежали воины, оставляя раненых, возок и несдавшихся его защитников.
Янка соскочила с коня, бросилась к Ромуальду, лежавшему на пригорке, наклонилась над ним послушать сердце — да не услышишь, не подступишься сквозь броню.
— Как же до тебя, железного, добраться? — Янка рванула нагрудные латы, раз, другой и третий, — латы погнулись, подались, показалась грудь рыцаря. Янка приникла к ней ухом и радостно воскликнула:
— Стучит!..
Шалиньяк дико вращал глазами и никак не мог сообразить, куда подевались враги. Злат по-прежнему молотил воздух мечом некоторое время, пока не понял, что это уже ни к чему. Ноги Бенедиктуса зашевелились, и он, ощупывая голову, выполз из-под возка.
А король, распалённый скачкой, кружился на коне и кричал старческим, но грозным голосом:
— До брони, шляхта! Hex жие Польска!
Бенедиктус увидел знамя Казимира, хлебнул из фляжки и произнёс:
— Дзенькую вам, Езус-Мария, что ешче Польска не сгинела.
Взмахивая вёслами — по семьдесят с каждого борта, — плыл варяжский корабль, привычно налегали на вёсла гребцы.
Нос ладьи с вырезанным из дерева Одином — богом побед и морей — легко рассекал светлую воду.
Анна сидела у борта, обхватив колени руками, Даниил стоял подле неё, ветер трепал его волосы, и он говорил:
— А потом ты увидишь Херсонес и тысячи кораблей со всего света. И на самом быстром из них мы поплывём туда, куда ты прикажешь!
— Нет, — отвечала Анна.
— Да!.. Ты увидишь Царьград и Священный дворец, равного которому нет в мире...
— Нет.
— Да! Ты услышишь, как рукоплещет Ипподром, когда там соревнуются стрелки и всадники. А потом ветер снова наполнит наши паруса, и мы поплывём дальше...
— Куда бы мы ни поплыли, — безучастно отозвалась Анна, — никогда я не буду твоей.
— Пусть! Но ты будешь со мной. Я покажу тебе мир, полный чудес. Я его знаю, книги открыли мне его в келье обители. Ты увидишь, как в Дамаске бьют фонтаны перед дворцами калифов и солнце раскалывается в их брызгах... И страну блаженных эфиопов, и царство индусов, где поёт птица Феникс... Ты увидишь, Анна, — говорил Даниил в упоении, — Иерусалим и пройдёшь по камням, коих касалась стопа Христа... увидишь горы, извергающие огонь и пепел, и райскую Иллирию, где живут безгрешные люди. И радостно содрогнётся твоё сердце, когда аквилоны и бореи будут вздымать морские пучины... И только тогда я спрошу тебя, Анна...