Но Даниил не договорил. Коротко просвистев в воздухе, в борт ладьи, под самой его рукой, ударилась и задрожала стрела.
По берегу, нагоняя ладьи, скакало множество всадников. Халцедоний, уже сменивший одежду сарацина на византийский плащ, встревоженно глядел на берег, а ярл Рагнвальд — вопросительно — на Халцедония.
— Я сдержу обещание, — сказал Халцедоний. — Чёрный рыцарь с золотом ждёт нас у трёх скал.
— Гляди, — молвил ярл. — Варяги не прощают обмана.
— Греки не обманывают.
Всадники быстро приближались, и теперь Даниилу стали тоже видны и трепещущее знамя с орлом, и Казимир на белом коне, и Злат с Шалиньяком рядом с ним.
— Я зде-есь!.. — пронзительно закричала Анна. — Здесь!..
Даниил пригнул её к настилу, зажал рот. Анна бешено сопротивлялась, колотила ногами по борту. Халцедоний, несмотря на напрягшееся лицо, выглядел спокойным.
— Не обращай внимания, Рагнвальд. У трёх скал тебя ждёт золото.
Дружина Казимира скакала теперь вровень с ладьями, и слышны стали голоса.
— Остановитесь! — кричал лично сам Казимир. — Нам известно досконально, что вы похитили невесту франкского короля!..
— А тебе зачем невеста? — выкрикнул воин из второй ладьи, привыкший, видимо, к подобным перебранкам. — Ты слишком стар для постели!
Хохот одобрил его шутку.
— Стойте! — прокричал Шалиньяк. — Вам повелевает хозяин этой земли, король польский!
Но у варягов было весёлое расположение духа, помноженное на предвкушение возможной стычки.
— Он на земле, а мы на воде, он нам не хозяин!
— А король у нас есть свой, и не Казимир плешивый, а Харальд Смелый!
Услышав имя Харальда, Анна прекратила барахтаться и замерла.
— Кто на ладье? Харальд, наш Харальд... — запел кто-то из воинов, и остальные подхватили:
— Кто у руля?
Харальд, наш Харальд!
Кто на земле и воде,
Навсегда и везде?
Харальд, наш Харальд!
Хэй! Хэй! Хэйя!..
— а затем снова раздался хохот, на сей раз особенно громкий.
Случилось то, что предвидел в своём спокойствии Халцедоний: ровный берег кончился и на пути всадников встал утёс, покрытый лесом. Кони остановились перед отвесной стеной, самые горячие из поляков погнали их в воду, но река у берега была глубокой.
Халцедоний насмешливо помахал Казимиру рукой. Даниил отпустил Анну, но, едва разжались его руки, Анна вскочила:
— Поверни ладьи, ярл Рагнвальд!
Ярл опешил:
— Что?!.
— Поверни ладьи, — властно повторила Анна. — Повелеваю тебе именем Эллисив, твоей королевы!
Здесь даже на второй ладье прекратился смех.
Все с удивлением глядели на Анну.
— Что слушаешь её! — поспешно возник между Анной и Рагнвальдом Халцедоний. — Лучше вели гребцам спешить, чёрный рыцарь давно ждёт нас!
Но на равнодушном лице ярла шевельнулось подобие озадаченности, и он отодвинул Халцедония в сторону своей железной рукой.
— Ты назвала имя Эллисив, жены нашего короля, смелого Харальда? — спросил он Анну.
— Да!.. Елизавета — моя сестра.
Ярл повернулся к Халцедонию:
— А ты нам этого не сказал, грек.
— Разве ты не видишь, — воскликнул Халцедоний, — что её разум помутился от страха?
Жилы на лбу ярла вздулись от непривычного умственного напряжения.
— Если ты сестра Эллисив, значит, ты дочь конунга руссов Ярислейва? — спросил он.
— Да, да! Я дочь его, Анна!
Халцедоний снова появился перед ярлом:
— Она лжёт! Разве любая женщина не может назвать себя дочерью русского князя?
Ярл вновь отстранил Халцедония.
— А если ты, — продолжал он, — дочь русского конунга, значит, ты племянница польского короля... Эй, ты! — закричал ярл на берег. — Король, как там тебя, польский! Кем тебе доводится эта женщина?
— Как кем?!. — выкрикнул Казимир. — То моя племян... пле... — Тут голос его осип от возмущения, и все, кто были на берегу, поддержали его хором:
— Племянница!..
Ярл размышлял, шевеля губами.
— А разве королю есть смысл называть незнакомую женщину своей племянницей? А?.. — обратился он к своим воинам.
Варяги переглянулись.
— Нет, — ответил один из них, самый сообразительный.
— Нет смысла, — подтвердили все.
— Разворачивайте ладьи, — приказал Рагнвальд.
— А договор? — закричал Халцедоний, предчувствуя беду. — Ты подписал договор и скрепил клятвой на мече! Какая разница, за кого тебе получать золото! Много золота!..
— Мы не договаривались торговать сёстрами своих королев, — сурово ответил ярл.
Вёсла вспенивали воду, ладьи поворачивали против течения. Халцедоний кричал что-то и доказывал, ярл его не слушал и правил веслом. Днище скрипнуло по прибрежному песку.
Ликующая Анна спрыгнула с ладьи и шла к берегу по пояс в воде, и на лице её были не то брызги, не то слёзы.
— Злат! Шалиньяк!.. Дядя!.. — Она виновато потупилась перед Казимиром. — Прости меня...
— Какие могут быть ссоры между родственниками! — вскричал король, гарцуя на крутом берегу. — Мы поссоримся, мы помиримся, на то мы и родственники!
— А разбойники?.. — вспомнила Анна.
— Разбойники повержены!
Казимир взмахнул рукой, польские воины принесли и поставили перед Анной свою ношу, и механический человек выкрикнул: «Прозит!».
— Не забывай в Париже старого дядю Казимира! — Король спешился, заключил Анну в объятия и прослезился.
— Спасибо, дядя, — тоже растрогалась Анна. — Так... сколько ты хочешь за него?
— Матка Бозка! — в отчаянии воскликнул король. — Она опять за своё!.. Я тебе сказал, это — подарок!
— А я сказала, я заплачу!
— А я сказал...
Но в это время за их спинами послышался шум падающих в воду камней. Все обернулись и увидели Халцедония, карабкающегося вверх по скале. Он был уже высоко и вот-вот готов был исчезнуть меж деревьями, покрывавшими утёс.
— Ха-ха, сарацин! — зловеще захохотал Шалиньяк. — На этот раз тебя ничто не спасёт! — И, выхватив меч, бросился следом.
— Погоди, — остановил его Рагнвальд. — У варягов с ним свои счёты.
Он взял лук, неторопливо наложил на него стрелу, прицелился. Звякнула тетива, и Халцедоний, раскинув руки, обрушился в воду.
Была секунда тишины, потом заскрипела доска, перекинутая с ладьи. По ней сходил на берег, словно восходил на эшафот, Даниил.
9В день мучеников благоверныхкнязей Бориса и Глеба
остёр горел на опушке леса. На вертеле, капая жиром, жарилось мясо, огонь освещал возок с взлохмаченным полотном, ящик с механическим человеком и фигуру Роже, копошащегося возле извлечённых из возка сундуков.
Сверяясь со списком, Роже пересчитывал ценности: серебряные сосуды стояли на земле по ранжиру, от больших ваз до малых кубков, столбиками высились слитки, пушистой горкой лежали меха, и двое франкских пеших воинов, Жан и Жак, поглядывали на невиданное богатство с угрюмым интересом.
Путники расположились на ночлег там, где застала их темнота. На настиле из еловых веток лежал Ромуальд. Янка смачивала рыцарю жаркий лоб. Поодаль, искоса поглядывая на Янку, Злат чинил ручку меча и громко — много громче, чем необходимо, — долбил камнем по железу.
— Тише! — вдруг поднялась Янка. — Да тише ты!.. Слушайте! Он заговорил!
Губы рыцаря и вправду шевелились.
— Готелинда!.. — донеслось до ушей Янки подобием шороха листвы.
— Какая Готелинда? — Янка наклонилась над рыцарем. — Готелинда у себя в замке сидит и тебя поджидает. Это я! Янка!
— Янка, — сказал Ромуальд и, открыв глаза, улыбнулся.
— Ты говори, говори, — радовалась Янка. — Теперь сколько хочешь можешь говорить, ты ведь свой подвиг совершил! И Готелинда будет тобой довольна.
— Янка, — повторил Ромуальд.
— Да не Янка, а Готелинда, — втолковывала Янка. — Дама твоя. Может, теперь она даже полюбит тебя.
— Янка, — сказал рыцарь и закрыл глаза.
Янка забеспокоилась:
— Бредит!.. Злат, дай платок!
Злат старательно колотил по мечу и делал вид, что не слышит.
— Тебе говорю, Злат! — Янка протянула руку.
Она взяла платок Злата, весь в узелках, и с досадой, один за другим, зубами расплетала их, а Злат глядел на это.
— Смочи в ручье.
Злат мрачно отложил меч и пошёл к ручью. Там в тумане маячила фигура Шалиньяка — он нёс дозор, прислушиваясь к тишине.
Анна неумело отрезала большим ножом кусок мяса с вертела. Отрезав, молча протянула Даниилу, сидящему у костра со связанными ногами:
— Ешь.
— Вэ виктис!.. — печально воскликнул Роже, закончив подсчёт. — Горе побеждённым. Десяти серебряных чаш, семи кубков, двух слитков и четырёх шкурок горностая, увы, недостаёт.
— Ваша святость, вы больше печётесь о бренном металле, чем мы, грешные! — сказал Бенедиктус.
— Мне, а не тебе придётся отвечать королю, — отозвался Роже. — Вот, дочь моя, — качая головой, обратился он к Анне, — каково богопротивное лицо греков! И их церкви, которую ты берёшь под защиту!
— Грабили-то не греки, а латиняне, — точности ради, заметила Анна, но епископ пропустил замечание мимо ушей и кивнул на Даниила:
— Решила ли ты, что делать с этим человеком?
— А что я должна решать, святой отец?
— Разве его вина не заслуживает кары?
— Но почему... я должна решать?
— Право решения принадлежит носящему высший титул.
— Но я же ещё не королева...
— Но ты княжна, — сказал Роже.
— Его святейшество прав. — В свете костра появился Шалиньяк. — Мы уже третий день возим его с собой и не знаем, что он ещё замыслит завтра. Надо решать, госпожа.
Анна растерянно оглянулась на Даниила. Он смотрел на неё, не сводя глаз, и, не выдержав его взгляда, Анна опустила голову.