– Что вы, конечно, не возражаю! – ответил я, подумав: «Нет уж, моя дорогая, этот номер у вас не пройдет». Мне было весьма любопытно проверить, смогу ли я противостоять гипнотическому внушению, уже зная об опасности.
Я предположил, что мадам Бреда попытается взять под контроль мою волю с помощью взгляда, но у нее были на этот счет совсем другие планы. Ее маленькая помощница принесла поднос, на котором лежало нечто вроде повязок. Сначала мадам накрыла мои глаза тонким батистовым платком, потом повязала поверх него тяжелую непроницаемую ткань, и я оказался в полнейшей темноте. При этом уши мои остались открытыми.
– Вы хотите спать, – донесся до меня ее голос. – Я уверена, что вы сейчас спокойно уснете.
Я почувствовал, как ее пальцы легонько пробежали по моему лицу, но на этот раз ощущение было совсем другое – вместо острого покалывания на меня нахлынула волна приятной расслабленности. Мадам надавила на мой лоб, и все мои чувства сосредоточились под ее ладонью и начали слабеть: это легкое давление их усыпляло. Все это время она продолжала что-то говорить тихим вкрадчивым голосом, похожим на ленивый шелест прибоя.
Если бы я хотел уснуть, то непременно задремал бы. Но я не хотел и без усилий сопротивлялся этому мягкому принуждению. Таков уж мой характер – принуждение на меня не действует, я могу поддаться ему только тогда, когда сам этого захочу. Однако я должен был изображать благодарного пациента, поэтому сделал вид, что постепенно засыпаю: замедлил дыхание и расслабил мышцы.
Кажется, это сработало. Мадам что-то сказала девочке, и до меня донесся звук шагов. Открылась дверь, а затем мне показалось, что кушетка, на которой я лежал, пришла в движение.
Меня охватила тревога. Я едва не вскинул голову, чем мгновенно выдал бы себя, но мне удалось сдержаться. Кушетка двигалась очень плавно, словно по рельсам, и я догадался, что меня везут через раздвижные двери в соседнюю комнату. Вскоре движение прекратилось, и я почувствовал, что нахожусь в совершенно другой атмосфере. Кроме того, рядом со мной был еще один человек.
В воздухе появился запах, который при других обстоятельствах я приписал бы горящему торфу, но к нему примешался и еще один, который я не сумел определить, но который, как мне чудилось, вообще не имел ничего общего с человеческим жилищем – в нем было что-то дикое, связанное с природой… Затем на мои виски бесшумно надавили чьи-то пальцы.
Это не были мягкие и умелые руки мадам Бреда. Нажим был легким, как дуновение ветерка, но за этой легкостью скрывалась стальная твердость: такие пальцы умели не только ласкать, но и душить. Я лежал на спине, стараясь дышать мерно и казаться спящим, но в то же время испытывал странное волнение. Но вскоре оно прекратилось – прикосновения успокоили меня, а затем раздался голос. Человек говорил на языке, в котором я не понимал ни слова, причем обращался он не ко мне, а как будто снова и снова повторял какое-то древнее заклинание.
И наконец эти прикосновения, соединившись с голосом, привели меня на самый край бездны, за которым лежали полная потеря воли и самосознания. Со мной происходило нечто столь необычное и невообразимое, что трудно описать это даже в общих чертах. Не видя ничего перед собой, я лежал на кушетке и чувствовал, как загадочные руки и таинственные слова разрушают преграду лет, отделяющих меня от собственной юности. Шаг за шагом я освобождался от пут, мешающих сбежать в восхитительную Страну Молодости, и радовался предстоящему побегу. Будь я загипнотизирован, я бы не раздумывая, словно овца за пастухом, последовал бы туда, куда меня вели.
Но я оставался в сознании, и хоть был близок к тому, чтобы сдаться, все же продолжал держаться на плаву. Возможно, для моей психики это принуждение было слишком очевидным, оттого оно и вызывало известное неприятие. Как бы то ни было, я уже начал сознательно сопротивляться внушению, когда ласковый голос произнес по-английски:
– Вы – Ричард Ханней. Вы спали, но я вас разбудила. Вы счастливы в том мире, в котором проснулись?
К этой минуте я был уже свободен от гипнотического наваждения настолько, что сумел в глубине души рассмеяться. Я неожиданно вспомнил вчерашний вечер и представление в гостиной Медины, которое к исходу дня почти полностью прояснилось в моей памяти. Оно представилось мне таким же фарсом, как и то, что происходило со мной сейчас. И как только я развеселился, чары окончательно рассеялись. Но мне предстояло дать какой-то ответ, чтобы эта игра продолжалась.
– Я счастлив, – голосом сомнамбулы произнес я, и эти слова прозвучали, словно шепот призрака.
– Хотите чаще просыпаться в этом мире?
Я выразил согласие звуком, похожим на хриплое карканье.
– Но чтобы проснуться, сначала необходимо уснуть, и только я одна могу заставить вас засыпать и просыпаться. Но у всего есть своя цена. Вы заплатите ту цену, которую я назову?
Голос этот меня озадачил. Он был лишен богатых интонаций мадам Бреда, но в нем слышался заметный акцент, который я никак не мог истолковать. То мне казалось, что я слышу в нем напевность, характерную для региона Вестер Росс[31], то модуляции, не свойственные шотландским говорам. Тембр этого голоса был совершенно необычный – воздушный и высокий, как у ребенка. Но мыслимо ли, чтобы это была странная маленькая помощница мадам? Нет, решил я, так как прикосновения рук к моему лбу и вискам показались мне совсем не детскими.
– Я заплачу любую цену, – глухо проговорил я, потому что от меня ждали именно такого ответа.
– Значит, вы станете моим слугой, как только я вас призову. А теперь засыпайте снова.
Становиться чьим-то слугой я собирался меньше всего. Пальцы снова пробежались по моим вискам, оказав на меня не большее действие, чем жужжание мухи. Меня охватило сумасшедшее желание расхохотаться, которое мне едва удалось подавить с помощью мысли о полной бессмысленности моих поступков в последние сутки…
Затем я почувствовал, как кушетка заскользила в обратном направлении, снова открылись и закрылись раздвижные двери. Потом с меня ловко сняли повязки, и я остался лежать с закрытыми глазами, чувствуя на веках свет и стараясь выглядеть, как изваяние на могильной плите. Кто-то надавил мне под левым ухом, чтобы вывести из сна, и я стал изображать пробуждение. Надеюсь, я преуспел. Выглядел я, должно быть, достаточно ошеломленным, потому что после длительного пребывания в кромешной тьме от яркого света у меня слезились глаза.
Я находился в первой комнате, рядом была только мадам. Одарив меня радушнейшей улыбкой, она помогла мне надеть воротничок, жилет и пиджак.
– Я внимательно за вами наблюдала, – сообщила она, – потому что сон часто дает понять, где находятся поврежденные участки нервов, и сделала определенные выводы, о которых сообщу доктору Ньюховеру… Нет-нет, гонорар не требуется. Доктор обо всем позаботится сам.
Мы вежливо простились, и я как ни в чем не бывало сбежал по ступеням парадного входа на брусчатку Пальмира-сквер, словно провел часок с массажистом по случаю банального прострела в пояснице.
Как только я оказался на свежем воздухе, на меня навалились неимоверная усталость и чувство зверского голода. К счастью, мне почти сразу удалось найти такси, и я велел водителю ехать в клуб. Взглянув на часы, я убедился, что уже почти десять. Я провел на кушетке несколько часов, сам того не заметив.
Первым, кого я увидел в клубе, был беспокойно меряющий шагами холл Сэнди.
– Слава богу! – воскликнул он. – Где ты пропадал, Дик? Дворецкий назвал мне какой-то идиотский адрес в Северном Лондоне. У тебя такой вид, будто тебе пора выпить. Как насчет этого?
– Прежде всего, я голоден, – ответил я. – Мне многое нужно тебе рассказать, но сначала я должен поесть. Я сегодня не обедал.
Пока я торопливо набивал желудок, Сэнди молча сидел напротив меня. Наконец я спросил:
– Почему у тебя вчера было такое скверное настроение?
– Не знаю, – с полной серьезностью ответил он. – Хотя нет, знаю: мне очень не понравился Медина.
– Хотел бы я знать, почему?
– Я бы тоже хотел это знать. Но я как пес – некоторые люди мне не нравятся с первого взгляда, и, что удивительно, это чутье меня еще не подводило.
– Что ж, похоже, ты в этом одинок. Что тебя настроило против него? Он воспитан, скромен, порядочен, да и разговоры о его уме не такое уж преувеличение.
– Вполне возможно. Но у меня возникло впечатление, что этот человек – одна сплошная ложь, причем огромная. Впрочем, пусть это пока останется моим мнением, не больше. Мне нужно еще кое в чем убедиться.
Маленькая курительная, расположенная в дальней части клуба, была пуста. Как только я раскурил трубку и уселся поудобнее, Сэнди придвинул свое кресло вплотную к моему.
– Итак, Дик? – вопросительно произнес он.
– Во-первых, – начал я, – тебе будет любопытно узнать, что Медина развлекается гипнозом.
– Я знаю это. Сообразил вчера вечером.
– Но как, черт возьми?…
– По некоторым случайно оброненным им фразам. Но это длинная история, я расскажу ее тебе попозже. Продолжай.
Я начал с финала обеда в клубе «Четверг», а затем рассказал ему все, что помнил о своем визите к Медине.
Скажу прямо – моя история имела грандиозный успех. Сэнди пришел в такое возбуждение, что вскочил и стал чуть ли не приплясывать передо мной на каминном коврике, пока я повествовал о том, как проснулся на следующее утро, чувствуя себя разбитым и не помня ни черта, кроме адреса какого-то доктора на Уимпол-стрит, и о том, как воспоминания по частям возвращались ко мне в течение всего дня.
В конце концов Сэнди принялся допрашивать меня, как адвокат во время слушания дела, а затем подвел итог:
– Яркий свет – обычный антураж гипнотизеров. Лицо, как бы висящее в пространстве, без тела, – характерный прием индийской магии. Ты говоришь, что как бы уснул, но в то же время не спал и мог слышать и отвечать на вопросы, и что все это время испытывал некое неприятие происходящего, что и сохранило твою волю. Поздравляю! Ты, Дик, наверно, самый устойчивый к гипнозу человек на свете, и благодари бога за этот дар!.. Ты обратил внимание на то, в чем тебя убеждали? Тебя призывали забыть прошлое и начать жизнь в качестве совершенно нового существа. Если б ты не сохранил ясную голову и поддался, ты вообще ничего бы не помнил о вчерашнем вечере: все это к