В ту ночь я спал как убитый, хотя кровать оказалась жесткой, как гранитная плита. Проснувшись, я увидел сияющее голубизной утро, в сосновом лесу гремел птичий хор, на мокром лугу у реки хлопали крыльями бекасы, а разлившаяся Скарсо походила на море. Вода стояла так высоко, что почти отрезала путь к длинному бревенчатому мосту, который вел к большой ферме, упомянутой Гаудианом.
Я направил бинокль на противоположный берег и почти сразу отыскал извилистую тропу, ведущую к Снаасену. На полпути к перевалу она терялась в складках рельефа, а выше виднелась линия горного хребта, образующая седловину. Наверху, очевидно, находилось обширное плато: луга с жухлой прошлогодней травой да редкие заросли карликовой березы.
Пока хозяйка готовила завтрак, с дороги послышался шум. Выглянув, я увидел пару небольших автомобилей, а бинокль предъявил мне самого доктора Ньюховера в первом и гору багажа во втором. Машины пересекли бревенчатый мост и направились к большой ферме, причем едва не застряли у дальнего конца моста, где вода уже стояла на дороге.
Выходит, это доктор Ньюховер или какой-то его приятель арендовали эти места для рыбалки и охоты? Оставалось только порадоваться, что мне так повезло с жильем: лучшего места для наблюдения за перемещениями моего подопечного, чем коттедж Петера Бойера, нельзя было и придумать.
Тем не менее, я и не думал приближаться к тропе, ведущей в Снаасен, пока не выясню, чем здесь занимается Ньюховер. Поэтому мы с Гаудианом уселись у окна и принялись терпеливо ждать.
Около десяти утра на тропе появилась пара основательно навьюченных пони, которых вел светловолосый подросток. Неспешным шагом они поднялись по склону и скрылись в ущелье. Часом позже перед нами предстал сам Ньюховер в костюме цвета хаки и непромокаемом плаще. Он держался уверенно и преодолевал крутой подъем с легкостью бывалого альпиниста. Я хотел было последовать за ним, держась на расстоянии, но Гаудиан отговорил меня: риск быть замеченным среди бела дня на пустынной тропе слишком велик.
Мы вышли из дома сразу после ланча, когда солнце начало приятно пригревать, и вскоре были награждены зрелищем возвращающихся пони, по-прежнему основательно навьюченных. Не сворачивая к большой ферме, они пересекли мост и двинулись по шоссе в сторону Мюрдаля. Я решил, что эта поклажа – багаж того человека, которого сменил Ньюховер, и что он, очевидно, намерен вернуться в Ставангер на катере Христиана Эгга. Около четырех пополудни появился и он сам – мистер Джейсон, или как там его на самом деле звали. В бинокль я заметил две крохотные фигурки, спускавшиеся со стороны Снаасена к дороге. Внизу они остановились, чтобы попрощаться; потом один из них – это был Ньюховер, двинулся обратно, а второй пересек мост и прошагал по дороге совсем рядом с нами. Я мог разглядеть его со всеми подробностями: то был полноватый молодой человек в бриджах для верховой езды, кутавшийся в длинный мохнатый шарф.
Я был вполне удовлетворен. Ньюховер сменил своего предшественника, как и планировал Медина, и теперь я знал, где его база. Что бы он ни скрывал, это находилось в Снаасене; туда-то мы и собирались отправиться. Гаудиан, однако, настоял на том, чтобы дождаться ужина, – в это время будет еще достаточно светло, чтобы видеть дорогу, но не настолько, чтобы нас могли заметить издалека. Поэтому мы улеглись, мирно проспали четыре часа и в половине одиннадцатого вечера бодро двинулись в путь.
Ночь выдалась безветренная и мягкая. Мрак таился в зарослях сосен и складках гор, но небо было наполнено прозрачным аметистовым свечением. Я чувствовал себя, словно на охоте, и наслаждался каждым мгновением прогулки. Слева от нас слышался беспорядочный шум горного потока, не заглушавший, однако, голоса бессонных птиц. Мы двигались словно в мире теней, напрочь лишенном красок.
На перевале в лица нам задул легкий ветерок с вершин заснеженных гор, высившихся на севере, а впереди открылось просторное плато, изрытое выемками, в которых поблескивали то ли снег, то ли талая вода. Дальше чернели какие-то массивные силуэты, и я решил, что это скалистые отроги, расположенные за Урдалем. Тропа начала петлять между мелкими болотцами и то и дело исчезала в зарослях можжевельника. Выбираясь из этих зарослей я наткнулся на невысокий железный столб. Подняв голову, я, к своему удивлению, обнаружил наверху провода.
– В Снаасен недавно провели телефонную линию, – пояснил Гаудиан.
Я надеялся, что в доме зажгут свет, и мы заметим его издалека. Но обнаружили мы его только приблизившись вплотную: дом стоял чуть в стороне от тропы, темный, как старое надгробие. Обитатели его, вероятно, рано укладывались, поскольку всякие признаки жизни отсутствовали. Это было крепкое двухэтажное бревенчатое строение, к которому примыкало что-то вроде сарая или сеновала. Дальше виднелось еще одно строение – очевидно, коровник. Мы осторожно обошли все подворье, дивясь поразительной тишине, и когда в вышине над нами пронеслась пара диких уток, свистя крыльями, мы оба вздрогнули и втянули головы в плечи, как воры-домушники от скрипа половицы.
Делать нам здесь было больше нечего, разве что попытаться проникнуть в дом, но мы отказались от этой мысли, развернулись и направились обратно. На плато стало довольно прохладно, поэтому мы спустились по ущелью быстрым шагом. Дома, перед тем, как лечь спать, мы решили, что завтра Гаудиан отправится в Снаасен, прикинувшись туристом, и под тем или иным предлогом проникнет внутрь. А я буду бродить по плато, держась подальше от тропы и дома – на тот случай, если что-то пойдет не так.
Утро оказалось таким же безоблачным, как и вчерашнее, и мы двинулись в путь примерно в десять. Я провел прекрасный, но совершенно бесплодный день: поднялся вверх по течению Скарсо и вскарабкался по северному склону долины на плато значительно восточнее ущелья, по которому проходила тропа. Оттуда открывался вид на низину, по которой проходила дорога к долине Урдаль. Я прошел с милю на север по заболоченным лугам среди осевших сугробов, среди которых кое-где уже пробивались первоцветы, и оказался на краю Урдаля, за которым высились пики гор, покрытые полосами и пятнами снега. Долина оказалась настолько узкой и глубокой, что я даже не смог как следует заглянуть в нее. Поэтому я двинулся на запад и севернее Снаасена наткнулся на мюрдальскую дорогу.
После этого, сделав солидный крюк по бездорожью, я обогнул Снаасен и с расстояния полумили как следует рассмотрел дом. Из двух труб поднимался дым, с подворья доносились звуки обычной фермерской жизни. Скота я не заметил, но все выглядело так, словно кто-то ремонтирует хозяйственные постройки, готовясь к летнему сезону.
Я наблюдал за домом больше часа, но, так и не увидев ни одной живой души, двинулся обратно и с осторожностью спустился вниз по лощине, заглядывая за каждый выступ и поворот, чтобы случайно не наткнуться на Ньюховера.
Гаудиан вернулся раньше меня. На мой вопрос как успехи он покачал головой.
– Я изобразил усталого путника и попросил молока. Какая-то уродливая женщина средних лет принесла мне пива и сказала, что пока коровы не вернутся с пастбища, молока у них нет. Вступать в разговоры ей явно не хотелось, на мои расспросы она сказала только, что английский господин охотился здесь на куропаток, но жил в Трюсиле – это та самая большая ферма на берегу Скарсо. Больше я ничего от нее не добился. Однако я заметил, что дом намного больше, чем я предполагал. С тылу пристроены комнаты, которые мы приняли за сарай, и там достаточно места, чтобы спрятать дюжину людей.
Я спросил, есть ли у него идеи, и Гаудиан ответил, что собирается завтра сходить в Трюсиль и попросить позвать доктора Ньюховера, упомянув о том, что видел его, когда тот проходил мимо коттеджа Петера Бойера. Якобы ему требуется медицинская консультация.
План этот я одобрил, но и сам решил кое-что предпринять сегодня вечером. Время стремительно уходило, и я уже начинал тревожиться. Сегодня двадцать пятое апреля, а в Лондон я должен вернуться двадцать девятого. Если я не появлюсь вовремя, Медина начнет наводить справки обо мне в Фоссе и наверняка что-нибудь заподозрит. Словом, я принял решение ближе к полуночи отправиться в одиночку в Снаасен и осуществить вполне мирное, но совершенно незаконное проникновение в чужое помещение.
В путь я отправился в одиннадцать, не забыв сунуть в карман пистолет, а в рюкзак – флягу, сэндвичи и электрический фонарик. Мост и первую часть тропы я преодолел почти бегом – мне хотелось, чтобы у меня осталось как можно больше времени на задуманное. И эта спешка едва все не погубила. Только чудом можно объяснить то, что я находился в тени большого обломка скалы, когда впереди послышались звуки чьих-то шагов. Я прижался к валуну и увидел, что это Ньюховер.
Он меня не заметил, потому что тоже спешил – да так, что даже позабыл в доме свою шляпу. Его длинные светлые волосы были в беспорядке, а лицо заострилось, словно от сильного волнения.
Теряясь в догадках, я решил было последовать за ним, но потом сообразил, что его отсутствие развязывает мне руки в отношении дома в Снаасене. Хотя, если там что-то произошло, на тропе могут появиться и другие путники, так что следовало все время быть начеку.
В верхней части ущелья, у самого края плато, находилась большая смешанная роща: березы, можжевельники и низкорослые, скрученные ветрами сосны. В этом месте поток, впадающий в Скарсо, перед тем, как устремиться в долину, образовывал небольшой водоем – нечто вроде чаши. Через рощу можно было скрытно двигаться параллельно тропе, поэтому я нырнул в заросли, огибая разбросанные там и сям валуны.
Не успел я пройти и двух дюжин шагов, как ощутил чье-то присутствие. Прямо передо мной послышался шорох, затем хрустнула гнилая ветка, и покатился по склону камень.
Крупное животное? Но ни один зверь не ведет себя так неосторожно. Только человек в тяжелой обуви может производить такие звуки. Если он из Снаасена, то почему сошел с тропы и прячется? Или он заметил меня и теперь выжидает, наблюдая?