Мы не стали затягивать прощание и сразу отчалили. Я хотел поскорее добраться до Флаксхольма, потому что погода вызывала у меня сомнения. В последние дни дул только легкий западный ветер, то теперь он начал поворачивать к северу и становился все крепче. В фьорде, защищенном высокими стенами скал было еще довольно спокойно, но наверху, в особенности на северном берегу, ветер уже бушевал не на шутку, поднимая снежные вихри.
Постепенно становилось все холоднее, и я попросил Юхана прибавить ходу. Вскоре после полудня мы вышли из-под защиты скалистых берегов в залив, где уже поднялось ощутимое волнение. Ветер нес брызги дождя, казалось, вот-вот разразится настоящий ливень. Что поделаешь – обычный ненастный апрельский день, с такой погодой я не раз сталкивался в Шотландии во время ловли лосося, и если бы мне требовалось всего лишь пересесть на пакетбот в Ставангере, я бы вообще не волновался. Но для того, чтобы оказаться в Англии, у меня оставалось меньше двадцати четырех часов, поскольку завтра же я должен встретиться с Мединой. И еще меня тревожил Арчи Ройленс. Ждет ли он меня на острове, и сможем ли мы совершить перелет через все Северное море в такую погоду?
Наконец сквозь водяную пыль, которую срывал с гребней волн ветер, показалась береговая линия Флаксхольма, и когда Юхан уже собрался повернуть на юго-запад, к Ставангеру, я попросил его не менять курс и высадить меня на острове. Я сказал моему шкиперу, что там разбил лагерь один мой английский приятель, а через пару дней нас с ним подберет его яхта. Йохан, очевидно, решил, что я спятил, но тем не менее не стал спорить.
Пока мы приближались к острову, я не видел на плоском берегу никаких признаков жизни, если не считать бессчетное количество гаг и одинокую скопу, которая восседала на выступающем над линией прибоя камне, как геральдический грифон. Юхан направил катер в глубокую бухту с каменистыми берегами. Я выбросил на берег чемодан и рюкзак, простился со шкипером, щедро его отблагодарив, и провожал взглядом его суденышко, пока оно не скрылось из виду. Потом, чувствуя себя полным идиотом, подхватил свои вещи и, подобно Робинзону Крузо, зашагал вглубь острова.
Мелкий дождь шел, не переставая, время от времени налетали порывы шквалистого ветра. «Просто идеальная погода для полетов, – саркастически подумал я. – В особенности, если требуется, преодолеет сотни миль над океаном».
Пустующую ферму я обнаружил довольно быстро – несколько деревянных построек и некое подобие загона для скота, но там никого не было. Тогда я вынул карту и решил, что, пожалуй, стоит наведаться в центральную часть острова, где рядом с озером располагалась ровная площадка, лишенная скал и валунов. Бредя, как старьевщик, с поклажей в руках по богом забытому норвежскому острову, и зная, что вечером следующего дня мне нужно во что бы то ни стало оказаться в Лондоне, я, признаться, слегка пал духом. Отсюда Лондон казался таким же недостижимым, как луна.
К тому времени, когда я добрался до края впадины, в которой находилось озеро, небо слегка прояснилось. Взглянув вниз, я увидел небольшую серую гладь озерной воды, окруженную уже начавшими зеленеть лугами. А у северного берега, к моей неописуемой радости, стоял аэроплан, а рядом виднелось нечто похожее на палатку. Еще я заметил, как из кучи камней, расположенной неподалеку от палатки, поднимается дым.
Черт побери, Арчи сдержал-таки слово! У меня мгновенно отлегло от сердца. С радостным воплем я ринулся вниз по склону, а из палатки тем временем выползла фигура, смахивающая на полярника-зимовщика.
– Привет, Дик! – крикнула фигура. – Ну как, есть успехи?
– Еще и какие! – ответил я. – А у тебя?
– У меня все лучше некуда. Вчера вечером добрался, перелет прошел как по маслу, не машина, а сказка. Провел фантастический вечер, наблюдая за птицами. Господи, дорого бы я дал, чтобы здесь поохотиться! А сегодня все утро караулил наверху, думал встретить тебя, но потом погода испортилась, и я вернулся в свой вигвам. Обед практически готов.
– А как тебе погода? – с беспокойством спросил я.
– Чепуха! – фыркнул он. – На закате ветер наверняка утихнет. Ты не против ночного перелета?
Непоколебимая бодрость Арчи подействовала и на меня. Должен отметить, мой приятель – прирожденный путешественник. Мало того, что он устроился со всеми мыслимыми в таких обстоятельствах удобствами, но и накормил меня до отвала: горячий мясной суп с карри, пудинг с изюмом и куча прочих разносолов. От холода мы спасались бенедектином, разливая его в жестяные кружки.
Все разговоры Арчи начинались и оканчивались птицами. В конце концов он заявил, что намерен вскоре вернуться на Флаксхольм и провести здесь неделю-две, потому что обнаружил здесь какой-то особый вид куличка-плавунчика, который совершенно завладел его сердцем. Он так увлекся восторженным описанием орнитофауны южной Норвегии, что когда я спросил его о предстоящем перелете, не снизошел до ответа.
– Арчи, – настойчиво повторил я, – ты уверен, что мы сможем в такую погоду пересечь Северное море?
– Не буду говорить «уверен», авиация – это почти всегда лотерея, но, думаю, мы справимся. Ветер стихает. Тем более, что это приземный ветер, а на высоте в несколько сот футов его может вообще не быть. Перед отлетом я проложу курс по компасу, потому что темнота помешает пользоваться обычными ориентирами.
– А твой «Сопвич»? – осведомился я. – Что-то я нынче нервничаю.
– Она у меня просто паинька. Хотя, если собьемся с курса, может не хватить горючего.
– И что тогда?
– Вынужденная посадка.
– А если мы будем над морем?
– Значит, в море, – жизнерадостно сообщил Арчи и добавил, как бы утешая: – Нас может подобрать какой-нибудь пароход или рыболовный траулер. Я знаю людей, которым с этим везло.
– И какие шансы, что мы благополучно доберемся?
– Пятьдесят на пятьдесят. Не выше и не ниже, чем обычно в летном деле. Но ты не переживай, все будет нормально. Черт подери, даже вальдшеп преодолевает такое расстояние без посадки!
Больше я вопросов не задавал, так как знал, что нет в природе силы, способной отвлечь его от вальдшнепов. Не скажу, что его пояснения можно было счесть удовлетворительными, но несокрушимое спокойствие Арчи заставило меня устыдиться.
Мы выпили отлично заваренного чаю, а потом ветер действительно начал стихать, а облака разошлись, открыв чистое небо. Потянуло ледяным холодом, и я порадовался, что оделся достаточно тепло и позавидовал непробиваемой кожаной куртке Арчи.
Около девяти мы были в полной готовности. При полном штиле мы загрузились в «Сопвич», разбежались по ровному участку, поднялись над озером, чтобы обогнуть скалы, и взяли курс на запад, где розово-алая раковина неба покоилась на расплавленном золоте моря.
В ту ночь удача сопутствовала нам, и все мои тревоги оказались напрасными. Если не считать колючего холода, я наслаждался каждым мгновением перелета. На рассвете мы увидели медленно надвигающуюся на нас серую линию – шотландское побережье близ Абердина.
В городке под названием Кинкардин мы заправились и проглотили циклопических масштабов обед в местной гостинице. Все шло гладко, и было еще достаточно рано, когда мы перевалили через Чевиот-Хиллс[45]. В полдень мы приземлились в Йорке, и пока Арчи дожидался лондонского поезда, я вывел свою машину из гаража и покатил в Оксфорд. Но еще до того, как мы распрощались с Арчи, я отправил Мэри телеграмму, в которой просил телеграфировать Медине от моего имени, что я буду в Лондоне в четверть восьмого.
Свой «Воксхолл» я оставил в Оксфорде и точно в указанное время появился на платформе железнодорожного вокзала. Медина уже поджидал меня.
Приветствовал он меня чуть ли не с братской нежностью.
– Дорогой Ричард, надеюсь, вам уже лучше?
– Спасибо, я снова здоров, как бык, и готов к любым свершениям.
– Вы даже успели слегка загореть за это время!
– Погода была превосходная. Немного погрелся на солнышке на террасе.
Глава 13Я посещаю поля Эдема
Медина изменился. Я заметил это во время очередного обеда в клубе «Четверг», куда был приглашен по его просьбе. Перемена могла бы показаться незначительной, но для меня, следившего за ним в оба, она была совершенно очевидной. Его свободные манеры уже не казались столь совершенными, а когда мы оставались наедине, он был далеко не так красноречив, как прежде.
Едва ли он чувствовал угрозу своим планам; но близился день их осуществления, и даже его обычная невозмутимость поколебалась. Его намерения я представлял приблизительно так: как только он распустит созданный им преступный синдикат и разморозит активы, которые должны стать финансовым фундаментом его дальнейшей карьеры, ему станет безразлична судьба заложников. Он может их отпустить, и они вернутся к прежней жизни, не будучи в состоянии объяснить свое отсутствие. Если же история получит огласку, в медицинских журналах появятся статьи, описывающие беспрецедентные случаи потери памяти, не называя имен. Только и всего. Мне уже было ясно, что до сих пор заложникам не причинили тяжкого вреда, за исключением вмешательства в психику. Однако если что-то пойдет не так, одному богу известно, что их ждет. Если Медина убедится, что наличие заложников не в силах оградить его от провала, он не остановится ни перед чем, чтобы обезопасить лично себя и расквитаться со своими противниками. Месть для такого человека порой важнее доводов разума.
Сам факт того, что я обнаружил одного из заложников, убедил меня, что мы на верном пути, и придал мне уверенности. Но времени в обрез, а две измученные души все еще томятся в какой-то преисподней, созданной Мединой. Чаще всего я размышлял о мальчике и, возможно, эта сосредоточенность на его судьбе отвлекла меня от других вещей. Кроме того, мои мысли все время вращались вокруг «незрячей провидицы», но я не мог продвинуться в этом отношении ни на дюйм. Агенты Магиллври ничего не сумели раскопать. Еще раз наведываться к мадам Бреда смысла не имело. Оставалось держаться рядом с Мединой, смотреть, слушать и надеяться на удачу. В итоге я решил, что если мне снова предложат поселиться на Хилл-стрит, я приму это предложение.