– Трудно сказать. Человек, который попытается это сделать, пойдет на огромный риск. Я бы не хотел до конца своих дней доить верблюдиц. Непредсказуемые твари, доложу я вам!
– Я не думаю, что там есть хоть что-то примечательное, – вставил Фаллилав, – кроме восьмисот миль песчаных дюн и пятидесятиградусной жары круглый год.
– Не могу согласиться. Я слышал удивительные рассказы. Однажды в Омане я познакомился с человеком, который прошел около сотни миль на запад от оазиса Манах…
Сэнди прервался, чтобы отведать клубной мадеры, потом отставил бокал и взглянул на часы.
– Ого! – воскликнул он. – Мне пора бежать. Извините, господин председатель, но мне ужасно хотелось повидать вас всех. Надеюсь, никто не в обиде, что я вот так вломился?
Он уже был на полпути к двери, когда Бурминстер полюбопытствовал, куда он так спешит.
– В один уединенный амбар, поваляться на сене… – последовал ответ. – То есть на поезд в десять тридцать, отправляющийся с вокзала Кингс-кросс. Я еду в Шотландию к отцу. Не забывайте, что я единственный наследник старинного замка. До свидания, друзья. Обязательно расскажу о своих планах на следующем обеде…
Когда дверь за ним закрылась, я почувствовал себя бесконечно одиноко и тоскливо. Сэнди был моим единственным большим союзником, а он появился и исчез, как корабль в ночном море, не сказав мне ни слова. Я находился в положении слепого крота.
Вероятно, эти чувства отразились у меня на лице, и Медина их заметил, но, скорее всего, приписал моей неприязни к Сэнди. Вскоре он попросил Паллисера-Йейтса занять его место и явно засобирался уходить.
– Я не спешу на шотландский экспресс, как сэр Арбутнот, но вскоре собираюсь отдохнуть на континенте, а до этого мне необходимо повидаться с одним человеком.
Это было мне на руку – ведь я должен во что бы то ни стало попасть сегодня в «Поля Эдема». Перед отходом Медина как бы между прочим спросил, когда я вернусь, и я ответил, что в течение часа. Он кивнул.
– К этому времени я уже вернусь и впущу вас, если Оделл будет спать. – Затем, отпустив шутливое замечание в адрес Бурминстера, он удалился с таким беззаботным видом, что у меня не осталось ни малейших сомнений: плохих новостей в записке не было.
В четверть одиннадцатого я последовал его примеру.
Я ожидал столкнуться с серьезными трудностями при входе в танцевальный клуб на Уэллсли-стрит, но служитель в кабинке, внимательно осмотрев меня, все же позволил мне пройти. Это был другой парень, не тот, которого я видел здесь, когда приходил сюда с Арчи Ройленсом, и все же меня не покидало странное ощущение, что его лицо мне знакомо. Я вошел в танцевальный зал с его тяжелыми запахами и адским грохотом музыки, сел за столик у дальней стены и заказал ликер.
Что-то здесь изменилось, но поначалу я не мог понять, что именно. В общем, все казалось таким, как прежде. Среди присутствующих я узнал лишь одно лицо – мисс Виктор, и оно было по-прежнему похоже на безжизненную маску. Она танцевала с юношей, который как будто пытался разговорить ее, но без особого успеха. Оделла я не заметил, не было и грузного бородача. Время от времени я с любопытством поглядывал на застекленную галерейку под самым потолком, откуда вел наблюдение, проникнув туда через антикварный магазин. Сегодня людей было меньше, но состав публики оставался приблизительно тем же.
Впрочем, тут я ошибся. Женщины были те же, а вот мужчины – совсем другие. Они казались старше и не походили на профессиональных танцоров или кутящих щеголей. Они были более плотными и массивными, хоть и неплохо двигались. Не знаю, почему, но у меня сложилось впечатление, что большинство из них не привыкли к подобным местам, и что собрались они здесь с какой-то общей целью.
Как только эта мысль посетила меня, я начал замечать и кое-что другое. Официантов стало явно меньше, и число их продолжало уменьшаться. Заказанные напитки приходилось ждать все дольше, а если слуга выходил, то пропадал и появлялся очень нескоро. Потом я заметил тень за грязным стеклом галерейки. Это было лицо, пристально вглядывавшееся в зал.
Спустя какое-то время появился Оделл. Внушительная фигура в вечернем костюме, с бриллиантовой заколкой в галстуке и красным шелковым платком в левом нагрудном кармане. Выглядел он грозно, крохотные свиные глазки блестели. Вероятно, он уже успел пропустить пару стаканов, решил я. Оделл побродил между столиками, время от времени бросая взгляды на девушку в зеленом, потом снова вышел из зала. Я взглянул на часы: было без четверти одиннадцать.
Когда я поднял голову, Мэри уже была здесь. Ни краски, ни пудры, ни странных нарядов. Светло-голубое платье, которое она надевала на бал охотников в марте, волосы уложены так, как мне всегда нравилось, и сияют всеми оттенками золота и спелой ржи. Она вошла, как юная королева, одним взглядом окинула зал, а потом, прикрыв глаза ладонью от яркого света, посмотрела на галерею. Очевидно, это был сигнал, потому что я заметил, как наблюдатель наверху помахал рукой.
Пока Мэри стояла неподвижно, собранная, как бегун на старте, музыка неожиданно оборвалась. Несколько мужчин, которые все еще продолжали танцевать, обменялись двумя-тремя словами со своими партнершами и двинулись к выходу. В зал вбежал бородатый толстяк, озираясь по сторонам, но кто-то из мужчин взял его под руку и повел за собой. То был последний раз, когда я его видел.
Неожиданно откуда-то возник Оделл. Вероятно, он получил какое-то предупреждение, касающееся облавы и действий в отношении заложников. Он сделал повелительный жест, адресуясь к мисс Виктор и двинулся вперед, явно намереваясь схватить ее за руку. «Нам пора!» – услышал я, но в это время в зале появилась еще одна фигура.
Это был Турпин – бледный, подтянутый, с решительно сдвинутыми бровями. Это выражение я частенько видел у него еще во Франции, когда мы с ним оказывались в самых разных переделках. Девушка в зеленом метнулась к Мэри, а Турпин направился к ней широкими шагами.
– Адела, дорогая, – громко произнес он, – нам пора возвращаться домой!
Мисс Виктор стиснула руку маркиза, а тем временем на них уже надвигался Оделл с перекошенным от ярости землистым лицом.
– Ну-ка отпусти девчонку, – прошипел он. – Она моя. Это не твое дело.
Турпин хладнокровно улыбнулся.
– Сомневаюсь, друг мой.
Отодвинув Аделу, он сделал быстрый шаг вперед и наотмашь влепил бывшему боксеру пощечину.
Его противник побагровел.
– Проклятье! – взревел Оделл и разразился самыми грязными ругательствами, какие только можно услышать в Бауэри[53]. – Ну, умник, и у меня для тебя кое-что найдется. Спать сегодня ты будешь хорошо, клянусь преисподней!
Я бы многое отдал, чтобы оказаться на месте Турпина, ибо чувствовал, что драка – как раз то, что мне требуется, чтобы унять взвинченные нервы. Но я не мог вмешаться. Для Турпина это было личным делом, а скоро я понял, что моя помощь ему не понадобится.
Хищно улыбаясь, он перемещался вокруг выставившего перед собой кулаки экс-боксера.
– Либо ты оставишь нас в покое, – приговаривал он, – либо я разделаю тебя так, что собирать остатки придется до самого утра!
Я хотел увести женщин и уже направился к Мэри, но она оказалась занята: мисс Виктор в результате бурных событий этого вечера пребывала на грани обморока. В результате я видел лишь отдельные фрагменты кулачной схватки. Турпин держал Оделла на дальней дистанции, понимая, что ближний бой может закончиться для него плачевно, и изматывал его молниеносными прямыми ударами по корпусу до тех пор, пока его противник, потерявший форму, не начал задыхаться. Заметив это, француз ринулся в атаку.
Оставалось надеяться, что ни Мэри, ни мисс Виктор не понимают того, что негромко бубнил себе под нос старина Турпин, – ибо эти тихие речи были сущей квинтэссенцией всей эзотерической брани, которую французские пуалю[54] отшлифовали до блеска за четыре года войны. Молниеносная реакция давала ему серьезное преимущество, на ногах он держался, как фехтовальщик, а его руки наносили удары с силой парового молота. Я вдруг понял то, о чем раньше даже не догадывался: его кажущаяся хрупкость обманчива, и под одеждой моего друга скрывается великолепная мужская фигура, состоящая из одних мышц и сухожилий.
Бой продолжался всего несколько минут. Самые сокрушительные удары Турпина приходились на корпус Оделла, но в нокаут он его отправил ударом в челюсть. Здоровяк рухнул, как подкошенный, с размаху ударившись затылком о паркет. Турпин невозмутимо вынул платок и обернул кровоточащие костяшки пальцев, ободранные булавкой на груди дворецкого Медины.
– Что будем делать с этой падалью? – спросил он.
Ему ответил один из танцоров.
– Мы о нем сами позаботимся, сэр. Дом в наших руках. Этого человека давно разыскивали, за ним тянется длинный хвост.
Я подошел к распростертому Оделлу и достал из кармана его жилета ключ от дома. Турпин и Адела уже ушли, а Мэри стояла рядом, глядя на меня. Я заметил, что она очень бледна.
– Возвращаюсь на Хилл-стрит, – сказал я.
– Я приду позже, – последовал ответ. – Надеюсь, меньше, чем через час. Там найдутся те, кто меня впустит.
На ее лице застыло то настороженное и сосредоточенное выражение, которое я видел на лице одного из моих друзей, когда он выслеживал крупную дичь.
Больше мы не произнесли ни слова. Она села в автомобиль, который ждал ее на улице, а я оправился на Ройстон-сквер искать такси. До одиннадцати оставалось две-три минуты.
Глава 19Вечер первого июня – продолжение
Тем же вечером, немного позже одиннадцати, припозднившийся прохожий мог наблюдать явление, редкое для Пальмира-сквер. Большой автомобиль бесшумно подкатил к калитке дома номер семь, где жил давно отошедший от дел учитель музыки. Из дома вышла женщина в темном плаще, держа в руке небольшой пакет. Спустившись с крыльца, она на секунду остановилась, глядя через дорогу – примерно туда, где посреди площади несколько тощих вязов образовали островок тени. Видимо, она обнаружила там то, на что надеялась, потому что сразу же направилась к калитке дома номер четыре.