Последнюю фразу он произнёс вслух, глядя на привязанную к колышку розового шатра игуану, с которой популярная, но излишне экзальтированная телеведущая Ксения Чак явилась на свадебное торжество. Сама хозяйка, одетая в новое эксклюзивное платье, сильно напоминавшее рыбацкую сеть, щедро усеянную стразами, позабыла о своём необычном питомце, с головой окунувшись в свадебную круговерть.
— Ну что, чудовище, скучаешь? — задушевным голосом произнёс Кантемир, присев перед игуаной на корточки. — День сегодня праздничный, так что радуйся — амнистия тебе выпала! На волю! Все на волю!
С этими словами Каледин отвязал от колышка тоненький поводок и с чувством выполненного долга незаметно удалился. Почувствовав свободу, игуана неуклюже, но быстро заскользила по зелёной траве в сторону фланирующих возле центрального шатра высокопоставленных гостей. Через минуту оттуда донёсся испуганный женский крик, и возникла небольшая суматоха. Игуана, так же, как и любой гость, жаждала общения и требовала к себе внимания. Пресмыкающееся отловили силами охраны и поместили во временно пустующий стеклянный куб аквариума. Нарушительница спокойствия обиженно царапала лапками стекло и беззвучно раскрывала маленькую пасть, словно пыталась выразить протест на незаконное ограничение свободы.
— Держись, чудовище! — произнёс захмелевший «офицер для особо деликатных поручений», и с чувством пошлёпал ладонью по стенке аквариума.
— Развлекаетесь? — раздался за спиной женский голос с приятной хрипотцой.
«Кажется, сегодня я уже слышал эти чарующие звуки. — мысленно отметил Кантемир. — Неужели это она?»
Обернувшись, Каледин понял, что не ошибся: на расстоянии шага, с бокалом в руке и в умопомрачительном вечернем платье, переливающимся в лучах закатного солнца, стояла Железная Стелла.
Стелла Андреевна Железнова, или, как величали её партнёры по строительному бизнесу, Железная Стелла, обладала мужским умом, деловой хваткой и способностью работать по 24 часа в сутки. Благодаря этим качествам она не сразу, но сумела выбиться в пятёрку воротил строительного бизнеса, почти по-братски поделивших между собой территорию Москвы и Подмосковья. В свои тридцать пять лет Стелла Андреевна продолжала оставаться завидной невестой. Как и большинство удачливых бизнес-леди, Железнова была несчастлива в любви. О её многочисленных, но неудачных романах судачила вся Москва. Стройная, высокая, с царственной осанкой и гордо посаженной на лебединую шею красивой головой, она изначально подавляла мужчин одним своим видом. Сильный пол на её фоне как-то сразу мельчал и терял бойцовские качества, но Стелла не унывала и упорно искала по российским городам и весям своего принца.
— Должен же быть в этой огромной стране хоть один настоящий мужик! — говорила она подругам.
— И к тому же свободный, — вторили ей подруги.
— Это необязательно, — махала она рукой. — Главное чтобы был!
За годы, проведённые в строительном бизнесе, Железная Стелла усвоила правило, что за каждый выгодный контракт надо драться. Эту аксиому она подсознательно перенесла и на обустройство личной жизни, поэтому матримониальный статус будущего избранника Стеллу практически не волновал.
— Это от скуки. — заплетающимся языком произнёс Кантемир. — А вы, девушка, кроме многообещающего взгляда, можете предложить скучающему мужчине что-то существеннее?
— Не хамите, подполковник! Это я устроила Вам приглашение на свадьбу.
— Вы? — искренне удивился Каледин. — Уж кого-кого, а Вас в этой роли я меньше всего представлял! Чем обязан?
— Надо поговорить.
— Другого ответа я и не ожидал, выпить на брудершафт Вы же мне не предлагаете.
— Встряхнитесь, подполковник, и возьмите себя в руки! Странно видеть такого профессионала, как Вы, в состоянии карамельной патоки.
— Сильно сказано, — согласился Кантемир, и, словно пытаясь стряхнуть опьянение, провёл ладонью по лицу. — Итак, я Вас слушаю.
— Не здесь. Давайте пройдём во флигель.
— На виду у всего московского бомонда, чтобы завтра говорили, что я — ваш очередной избранник?
— Нет, завтра вся Москва будет говорить, что я связалась с ФСБ! С каких пор Вас, подполковник, стала волновать чистота нравов? Ну, так и быть, идите первым, а я появлюсь минут через пять.
На входе во флигель висело объявление «Внимание! Ведутся реставрационные работы. Посторонним вход воспрещён!».
Каледин левой рукой опёрся на створку двери, а правой снял с ноги полуботинок и стал вытрясать из него несуществующий камешек. Улучив момент, когда большинство гостей устремили хмельные взоры на первые россыпи праздничного фейерверка, он проскользнул внутрь помещения.
Внутри флигеля было сумрачно, пахло свежей побелкой и пылью. Кантемир приготовился ждать появление Стеллы, но в этот момент боковая дверца, которую Каледин из-за строительных лесов сразу не заметил, открылась, и во флигель вошёл статный мужчина примерно сорока лет с волевыми чертами лица, прямым носом, и, как позже убедился Каледин — голубыми глазами. Белокурые волосы незнакомца были аккуратно подстрижены и зачёсаны наверх. На плечах мужчины, словно офицерская шинель, был небрежно наброшен синий забрызганный побелкой рабочий халат.
«Истинный ариец, — шутливо отметил про себя Каледин. — С таким лицом хорошо батальоном командовать или даже полком, а он в глубоком тылу окопался».
— Вы ждёте Стеллу Андреевну? — без всякого предисловия осведомился незнакомец. Голос его был на удивление мягким, без приказных интонаций, и явно не соответствовал его офицерской выправке.
«Нет, на батальон он явно не тянет — не та «закваска»! — продолжал анализировать Каледин. — Хотя с виду хорош, очень хорош! Так и просится на рекламный плакат в центр вербовки «контрактников»».
— Напрасно! Она не придёт, — не повышая тона, продолжил незнакомец и привычным жестом поправил спадающий с плеч халат. Кантемира так и подмывало задать уточняющий вопрос, но он промолчал, полагая, что ситуация разъясниться сама собой.
— Это я упросил Стеллу Андреевну организовать встречу с Вами.
«Чем дальше, тем интересней. — подумал Кантемир. — А я, дурак сюда идти не хотел!»
Однако вслух ничего не произнёс, предоставляя собеседнику возможность самому внести ясность в создавшуюся ситуацию.
— Меня зовут Оскар Эммануилович Шлифенбах. — представился обладатель синего халата, и при этом привычно обозначил кивок головой.
«Только каблуками не щёлкает! — с сожалением отметил подполковник. — Ему бы синий халат на золотые эполеты поменять, и тогда уже точно, как в песне — «…раздайте патроны, поручик Голицын»!»
— Как Вы, наверное, догадались, я сын погибшего профессора Шлифенбаха. У меня, так же, как и у Вас, есть большие сомнения в том, что его смерть была ненасильственной.
— Вы хотите сообщить мне новые обстоятельства смерти вашего отца? — нарушил молчание Каледин.
— В общем, это даже не факты, это скорее мои предположения.
— Тогда к чему весь этот цирк? Для чего Вы захотели встретиться со мной именно здесь, в Царицыно? И вообще, к чему вся эта игра в шпионов? Не проще ли было прийти на Лубянку и изложить свои подозрения?
— Как много вопросов, — вздохнул Шлифенбах и снова поправил халат.
— Давайте пройдём ко мне в мастерскую, там будет проще пояснить, почему я искал встречи с Вами именно здесь.
Каледин последовал примеру Шлифенбаха, и, пройдя через маленькую боковую дверцу, оказался в просторной, хорошо освещённой реставрационной мастерской. В центре комнаты на специальной подставке был установлен холст, который почему-то был тщательно завешен простынёй.
Шлифенбах убрал лишний свет и жестом предложил Каледину старое, сильно потёртое кожаное кресло. Сам он по привычке разместился на высоком деревянном табурете возле своего рабочего стола.
— Как Вы догадались, я работаю в Царицыно, но причина, по которой я избрал это место встречи, не в этом, но позвольте ответить на ваши вопросы по порядку. Итак, я попросил свою старую знакомую Стеллу Андреевну организовать нашу встречу, потому что на Лубянке Вас не застать, а говорить с дежурным сотрудником ФСБ я не хотел. К тому же мне стало известно, что именно Вы ведёте расследование по факту смерти моего отца. А в шпионов я не играю, просто так сложились обстоятельства.
— Вы давно знакомы с Железновой? — бесцеремонно вклинился в монолог Каледин.
— Примерно лет пять, может быть, шесть. Стелла Андреевна — человек тонкой душевной организации и подсознательно тянется к прекрасному…
— Неужели? — снова перебил собеседника Каледин. — Вся Москва только и говорит о её тонкой душевной организации. Конкурентов давила так, что профессионалы завидовали.
— Позвольте мне продолжить? — повысил тон Шлифенбах, подчёркнуто проигнорировав последнюю реплику собеседника.
— Извините.
— Так вот, Стелла Андреевна, воспользовавшись создавшейся ситуацией, добыла Вам приглашение на свадьбу, что как нельзя лучше соответствовало моим планам.
— Вам надо, чтобы я встретился с Вами именно в мастерской? — догадался Каледин.
— Именно так, — согласился реставратор и извлёк из кармана сложенный вчетверо лист бумаги. — Это композиционный портрет предполагаемого убийцы моего отца, — пояснил он. — Мне его показал один из сотрудников вашего ведомства, когда допрашивал меня. Я позволил себе ксерокопировать его.
Кантемир сразу узнал портрет, написанный Манюней по его просьбе.
— Тогда я сказал, что это лицо мне незнакомо, — продолжил Шлифенбах после короткой паузы. — Но это не совсем верно. Примерно полгода назад я обнаружил в запасниках музея портрет молодой женщины, в котором сразу узнал руку великого мастера. Однако доказательств в том, что портрет является утраченной в 18 веке картиной великого русского художника, не было никаких. Вопреки устоявшимся традициям, картина не была подписана, и в журнале учёта значилась как «Портрет итальянки». Почему итальянки? Не знаю, но изображённая на нём женщина хоть и одета в русское платье, теоретически могла быть уроженкой Апеннинского полуострова. К тому же черты лица и разрез глаз характерны для уроженки юга Италии.