— Стар я, чтобы как бездомный барбоска, по чужим дворам прятаться, — с грустью произнёс «казначей». — Смерть уже не за горами, так что я лучше здесь в русскую землю лягу, под берёзками. А деньги мне эти не нужны, устал я от них.
С этими словами Соломин выбрался из кресла, и шаркая тапочками, вышел из кабинета. Тушкан дёрнулся за ним следом, но Калмыков сделал рукой жест, и подельник снова плюхнулся на диван худосочным задом. Через пару минут из соседней комнаты послышался звук открываемого сейфа, неразборчивое бормотанье и шорох перекладываемых бумаг. В кабинет Соломин вернулся, держа перед собой чёрную кожаную папку, застёгнутую на «молнию».
— Вот ваши деньги, — устало сказал «казначей» и бросил папку на письменный стол. — Берите! Теперь это ваше. — подтвердил он, видя растерянность визитёров.
Калмыков с треском расстегнул «молнию», и, вытащив из папки пачку бумаг, углубился в чтение.
— Да, это действительно то, что надо! — произнёс он, пробежав глазами пару страниц. — Спасибо Юлий, не обманул! А почему не в электронном варианте?
— Есть и в электронном варианте, — отозвался Соломин. — Только зачем тебе эти «заморочки» с паролями, да и информации там лишней много: проводки последнего транша, подтверждение от банков, и прочая ерунда. Тебе это ни к чему. Берите папку и ступайте с богом.
Однако выполнить пожелание концессионеры не успели, так как в прихожей хлопнула дверь, раздался топот ног и через минуту кабинет заполнился сотрудниками силового спецподразделения, на лицах которых были надеты чёрные маски, а на спине пламенела надпись «ФСБ». Возникла немая сцена, во время которой сквозь кольцо экипированных по-боевому бойцов пробрался мужчина в гражданской одежде. — Я майор ФСБ Алексеев, — представился он и протянул Юлию Петровичу лист, украшенный гербовой печатью.
— Что это? — подслеповато щурясь, дребезжащим голосом спросил Соломин.
— Это постановление на производства обыска в вашей квартире, Юлий Петрович, — казённым голосом отвечал следователь. — Вы ведь Юлий Петрович Соломин? Я не ошибся?
— Люди вашей профессии ошибаются редко, — опускаясь в кресло, обречённо произнёс «казначей». — Соломин это действительно я.
— А это что за люди? — поинтересовался Алексеев, профессиональным взглядом окидывая кабинет.
— Я иностранный подданный, — официальным тоном произнёс Калмыков и достал из нагрудного кармана поддельный украинский паспорт.
— Разберёмся, — заверил его следователь, и, сверив фотографию с личностью владельца, сунул паспорт себе в карман.
— А я к Юлию Петровичу по-соседски заскочил, — упреждая вопрос следователя, елейным голоском сообщил Тушкан. — Денежки у него занимал на лекарство, вот теперь возвращаю, — И в подтверждение своих слов Тушкан извлёк из кармана несколько купюр и положил на стол перед Соломиным. После чего припал к груди следователя, и, дыша последнему в лицо, доверительно сообщил:
— Если бы не помощь Юлия Петровича, дай бог ему всякого здоровья, то уж и не знаю, сколько я бы со своим туберкулёзом протянул!
Следователь шарахнулся от Тушкана, как от прокажённого и на мгновенье выпустил инициативу из рук, чем последний не преминул воспользоваться.
— Я, так понимаю, будет проводиться процедура обыска, — уже бодрым тоном не то спросил, не то констатировал Тушкан.
— Допустим, — произнёс Алексеев и подозрительно покосился на него.
— В таком случае желаю исполнить свой гражданский долг, — твёрдо сказал Тушкан и по-военному одёрнул поношенный пиджак.
— В каком смысле? — растерялся Алексеев.
— Согласен быть понятым. Вам ведь понятые нужны?
— Нужны, — согласился следователь.
— Тогда я жену позову. Я сейчас, я быстро, у меня квартира на этой же площадке, — бормотал Тушкан, протискиваясь сквозь плотное кольцо вооружённых бойцов.
— Не надо ничего искать, — неожиданно сказал Соломин. — Всё, что вам надо, здесь. — и он положил старческую, покрытую пигментными пятнами ладонь, на кожаную папку. — Ну и, конечно, здесь. — кивнул он на стоящий на краю стола персональный компьютер последней разработки.
— Разберёмся, — сухо произнёс следователь, и, взглянув на часы, украдкой вздохнул: понятые что-то задерживались.
Учитывая добровольную помощь следствию, а также состояние здоровья подследственного, следователь Алексеев не стал избирать меру пресечения Соломину в виде ареста, а ограничился подпиской о невыезде.
Доставленный на Лубянку Калмыков не стал долго запираться и чистосердечно во всём сознался, за что был препровождён в СИЗО «Матросская тишина» и помещён в камеру к фальшивомонетчику — человеку тихому и некурящему.
Единственный, кому удалось избежать карающего меча правосудия, был гражданин Суслов, он же небезызвестный Тушкан. Родион Рудольфович в тот злополучный для него день умудрился профессионально «раствориться» в необъятных российских просторах, и где его сейчас носит нелёгкая судьба вечного скитальца, неизвестно никому, даже всезнающим сотрудникам ФСБ. Однако бывалые люди поговаривают, что если в прокуренном придорожном кафе, или вечной вокзальной суете пристально присмотреться к посетителям, то нет-нет да и мелькнёт на мгновенье его крысиный профиль. И если после этого вы к своему большому неудовольствию обнаружите пропажу кошелька или дорожного саквояжа, то будьте уверены: вам это не показалось!
Глава 19
Соединённое английское королевство,
г. Лондон. Осень 18** года,
из дневниковых записей г-на Саратозина
С первых же дней пребывания на английском берегу я не мог отделаться от смутного ощущения, что за мной следят. Кто и зачем это делал, я, естественно, не знал, и это меня смущало ещё в большей степени, чем сама слежка. Ощущение, что тебя постоянно кто-то держит на невидимом поводке, было не из приятных, однако я мог поклясться на чём угодно — хоть на судовом журнале, хоть на Библии, — что слежка не была плодом моего воспалённого воображения! Конечно, о своих подозрениях я, как и положено, доложил капитану.
Иван Францевич внимательно меня выслушал, предложил стакан вина, после чего молча раскурил трубку.
— Думаю, что Вам, господин лейтенант, не показалось, — выдал Ерофеев после непродолжительных раздумий. — Увы, но, по всей вероятности, за каждым из нас ведётся слежка, и если до конца оставаться честным — у англичан для этого имеются все основания. Посудите сами, господин лекарь: в Англию мы прибыли с секретной миссией, о которой местные соглядатаи, видимо, всё-таки прознали. Теперь любая персона, сошедшая с «Апостола» на британский берег, негласно берётся под «опеку». Возможно англичане что-то знали о нашем предстоящем визите ещё до того, как «Апостол» отошёл от причальной стенки на петербургских верфях.
— Но как, господин капитан? — нетерпеливо перебил я старшего по званию. Морской Лис покосился на меня, выпустил клуб табачного дыма и многозначительно хмыкнул.
— Всякий секрет, юноша, имеет свою цену, и если находится человек, который эту цену платит, то секрет перестаёт быть таковым.
— Предательство?
— Точно утверждать не могу, но вполне возможно, что кто-то из господ министерских чиновников проговорился, разумеется, небескорыстно. Однако, господин лекарь, не кажется ли Вам, что, ведя подобные разговоры, мы с вами заплываем в чужие территориальные воды, или, говоря по-сухопутному — суём нос не в своё дело! Политика — дело хитрое, я бы даже сказал, порой коварное, и пускай ею занимается те, кому это по службе положено. Рекомендую Вам, господин лейтенант, от всех этих тайн Мадридского двора держаться подальше.
На этом наш разговор и был окончен. Я козырнул и вышел из капитанской каюты. Солнце уже спряталось за возвышавшиеся на границе порта многочисленные пакгаузы, и на улицах загорелись первые газовые фонари. На время ремонта нашего судна я поселился в номере небольшой портовой гостиницы, рядом с номером, в котором проживал капитан. Каждое утро мы с ним отправлялись в док, чтобы взойти на палубу нашего многострадального «Апостола». Иван Францевич весь день придирчиво следил за ремонтом, а я, чтобы не изнывать от безделья, старательно придумывал себе занятие: проводил инвентаризацию медицинского имущества, в очередной раз осматривал команду, боролся с проникшими на борт грызунами, ежедневно снимал пробу на камбузе и безуспешно пытался заставить кока, которого матросы за пышность фигуры и небольшой рост прозвали Пышкой, поддерживать на камбузе чистоту.
— Вы понимаете, что если не бороться с грязью, то мы все от дизентерии или холеры помрём? — пытался я убедить его.
— Бог даст, не помрём! — парировал нижний чин. — Я, господин лейтенант, на флоте десятый годок, так меня ещё юнгой научили простому морскому правилу: больше грязи — морда шире! А с заразой наш брат матрос давно научился бороться: побольше чесноку вместе с винной порцией, и Вас никакая холера не возьмёт!
— Да я Вас за такую дерзость под арест упеку! — кричал я на кока, растратив последние крохи терпения. — На полные десять суток посажу!
— Воля ваша, господин лейтенант. — флегматично отвечал Пышка. — Можно и под арест. Только, осмелюсь доложить, готовить на судне, кроме меня, некому.
Мне парировать было нечем, и я, в очередной раз немилосердно хлопнув дверью, покидал камбуз. Не найдя ничего лучшего, я пожаловался на кока капитану.
— Оставьте Вы его, господин лейтенант, в покое, — посоветовал Иван Францевич после того, как внимательно выслушал меня. — Кок он неплохой, матросам его стряпня нравится, а в море хорошая кормёжка — первое дело, иначе команда может взбунтоваться. Что же касается чистоплотности, то здесь Вы правы: Пышка по жизни неряха, и никаким карцером этот недостаток не исправить!
— Так ведь и до эпидемии недалеко, — пытался я убедить капитана.
— Я двадцать лет плаваю, в каких только странах не бывал и никаких эпидемий у меня на борту не было, — вторя Пышке, отвечал Морской Лис. — Бог даст, и на этот раз минует нас чаша сия.