Вынуждена вернуть сомнительный комплимент. С ним тоже просто дружить невозможно. Слишком хорош, зараза. Слишком яркий, притягательный. Так и манит, искушает коснуться, а лучше не только коснуться… И это ведь так опасно. С другой стороны… А не сломает ли все тот факт, что мы переспали? Да сколько же проблем с этим Лео!
Тряхнув головой, я вошла в ванную комнату и, прикрыв дверь, мрачно посмотрела на свое отражение в зеркале.
– Что, душенька, туго тебе? – иронично спросила я у него. – И хочется, и колется. Вернее, не колется, но нельзя. Никак нельзя. Даже если он первые шаги сделает, все равно нельзя.
Я опять взглянула на себя в зеркало и погрозила отражению пальцем:
– Так что забудь, Шая. Любовь любовью, но сейчас не время для того, чтобы окунуться в нее. Держи себя в руках!
В комнату я вернулась посвежевшая и немного успокоившаяся. Не судьба, не судьба-а-а! Смысл голову себе морочить?
Застелив кровать простыней, чтобы не запачкать постель краской, я на миг замерла в нерешительности.
Нет, не могу я так! Не правильно это!
Раздраженно фыркнув на саму себя, я решительно направилась к комоду. Немного порылась в нижнем белье и выбрала низкие трусики. Да простит мой художник, но это максимальная уступка, на которую я согласна.
– Ты готова? – в этот момент в комнату заглянул и сам предмет моих суматошных дум.
Я судорожно сглотнула и, сильнее запахнув халат, затравленно посмотрела на Леонарда.
Его волосы были влажными, к тому же одежду он тоже сменил. И когда успел? Видимо, я настолько погрузилась в собственные переживания, что даже не услышала. А вот взгляд Лео – вроде бы направленный на тебя, но на самом деле глядящий куда-то внутрь себя – сразу подсказал, что мой сосед все еще в творческом угаре. И, скорее всего, в таком состоянии ему на мои прелести будет чихать с самой высокой колокольни Храмовой горы. Сейчас я для него всего лишь холст, который нужно преобразить.
Даже не знаю, то ли вздохнуть с облегчением, то ли скривиться от досады.
– Шая, снимай халат и ложись, – коротко скомандовал художник, аккуратно раскладывая на тумбочке принесенные инструменты.
Количество кистей меня поразило, но я же в этом ничего не понимала.
Искоса посмотрев на этого увлеченного, я тихо попросила:
– Отвернись. А лучше выйди на минутку.
Он изумленно вскинул бровь и спокойно заметил:
– Стесняющаяся джинния – такого в своей жизни я еще не видел. Ладно, куколка, – легкая улыбка на миг осветила худое лицо, – уважу остатки твоей застенчивости.
И вышел, аккуратно прикрыв двери.
Я поежилась от неуютного ощущения, но затем решительно сбросила халат и легла на кровать, положив лицо на ладони. И даже порадовалась, что мои щеки скрыты, потому что я ощущала, как они пылают.
– Лео! – позвала я художника и торопливо опять уткнулась лицом в подушку.
Я услышала, как скрипнула дверь, и затаила дыхание.
Шаги замерли у кровати, и некоторое время ничего не происходило. Я уже даже почти осмелилась повернуть голову и посмотреть, как ощутила касание. Длинные пальцы осторожно убирали волосы с шеи.
– Ты что!.. – взвилась было я, но властная ладонь удержала меня на месте.
Я так опешила, что даже не додумалась стукнуть нахала.
– Спокойно, Шая, мне нужно, чтобы шею ничего не скрывало, – отстраненно проговорил Леонард. – Так как рисунок начнется почти у линии роста волос. И еще… Предупреждаю сразу, чтобы ты не пугалась, – мне нужно проверить текстуру.
Что? Какую текстуру? И почему он об этом предупреждает?..
А в следующий момент все связные мысли покинули мою голову. Потому что Лео мягко и почти невесомо провел ладонью вдоль позвоночника, лаская ставшую моментально чувствительной кожу подушечками пальцев. Когда он дошел до поясницы, я не смогла сдержаться – моментально выгнулась, мысленно кляня собственную чувствительность. Ну хоть не застонала в голос, хотя очень хотелось…
Но когда мой художник вдруг приспустил трусики, я чуть было не взвилась и не надавала ему по лицу. Меня остановил лишь его голос. Тихий и отстраненный:
– Я же просил. У меня часть рисунка так не поместится.
Возбуждение, которое уже бушевало в крови, моментально улеглось.
А, ну да… Я же в данный момент холст, а не женщина. Расслабься, Шая, нет в действиях Леонарда никакого неприличного подтекста.
– Вроде бы все хорошо, – и опять этот голос погруженного в себя творца. – Текстура приятная, ровная, шероховатостей нет. Краски должны лечь хорошо. Но еще проверю…
Что я там говорила? Возбуждение улеглось? Наи-и-ивна-а-ая!
Узкие ладони легли на мои лопатки и медленно, словно дразня, пошли вниз. Казалось, художник поставил себе целью отметить касанием каждый миллиметр моей кожи. И мне пришлось прикусить костяшку большого пальца, потому что стоны удавалось сдерживать с большим трудом.
Лео, гаденыш, что ты вытворяешь?! Я же… я же… обычная женщина из плоти и крови! Разве могу остаться равнодушной к подобному?
Но даже больше собственного состояния меня беспокоило, заметил ли погруженный во вдохновение Леонард, что со мной происходит? Я искренне и от всей души хотела, чтобы ответ был отрицательным.
– Хорошо, просто замечательно… – пробормотал вдруг он. – Все должно получиться…
А в следующий момент я ощутила, как сильнее прогнулся матрас, после чего Лео сел, стиснув мои ноги своими бедрами, и сказал:
– Пожалуй, лучше вот так…
Мягкая кисточка прошлась от шеи, вдоль левой стороны спины, спустилась к пояснице и мазнула над впадиной меж ягодицами. Пока явно без краски – творец оценивал фронт работ. А то, что у меня вся кожа мелкими пупырышками покрылась, это же сущая ерунда, не так ли?
– Начнем, – вдруг решительно заявил он, и я краем глаза заметила, что он потянулся за одним из флаконов.
Я в нетерпении ожидала первого мазка, надеясь, что прохладная склизкая краска постепенно сведет на нет мою взбудораженность. Но когда это случилось, с обреченностью осознала – не будет мне покоя.
Божественная энергия щедро лилась через пальцы Лео, наполняя собой каждое движение кисти. И ощущения менялись так сильно, что я дышала через раз. Казалось, словно это не инструмент художника лениво скользит по моей коже, а язык Леонарда выписывает узоры, оставляя влажный след.
Поворот. Линия. Скругление. Росчерк. Мягкое поглаживание пальцев там, где краска легла как-то не так.
Все, на что меня хватало, это не стонать. Я искусала губы до крови. Я прокляла свое неумное любопытство и Лео с его извращенным вдохновением. Я молилась Творцу, чтобы не опуститься до просьбы, которая все испортит. Я хотела Леонарда так, как не хотела ни одного мужчину в своей жизни. И в этот момент ненавидела за то, что никак не смогу его получить.
Движения кисти становились все резче и вдохновеннее. А я… почти растаяла. Превратилась в жидкую огненную лаву, из которой, по преданию, появились первые ифриты. Сквозь прикушенную губу прорывались стоны, подушка промокла от слез, а все тело горело от страсти, без всякой надежды на утоление.
Но оказалось, это не предел. Когда Лео отложил кисть и, макнув в краску пальцы, принялся вносить в будущий шедевр одному ему известные детали, я познала рай и ад одновременно. Мне хотелось, чтобы это закончилось. Но я бы умерла на месте, если бы так случилось.
Ласкающее скольжение по коже. Горячее дыхание, когда художник нагибался почти к моей спине. Мягкое поглаживание поясницы. Точечные касания ягодиц.
Напряжение, подстегиваемое его действиями, росло и даже и не думало останавливаться. Кажется, я все же начала стонать вслух, но реальность и нереальность так плотно слились в одну картину, что не могу сказать точно.
– И последний штрих… – услышала я тихий голос Лео.
А потом его пальцы пробежались от шеи к ягодицам, наполняя рисунок божественной энергией. И я… выгнулась и закричала, растерзанная странным, непонятным, но определенно самым сильным удовольствием в своей жизни. И распласталась на простыне, совершенно обессиленная сокрушительным оргазмом.
Наверное, осторожное касание губ между лопатками мне почудилось.
– Эй, ты жива? – спросил Леонард, усаживаясь на пол рядом с кроватью.
Я повернула голову и непонимающе на него посмотрела.
– Творец всемогущий, Шая, прости… – Он взял чистую салфетку и осторожно вытер мое заплаканное лицо. – Я не думал, что наполнение божественной энергией будет настолько болезненным. Надо было меня остановить.
Меня даже не хватило на то, чтобы удивиться.
Он решил, что мне было… больно? О да-а-а… Если бы девушкам во время секса всегда было так «больно», мы бы точно из постели не вылезали!
– Отдыхай, Шая, – сказал вдруг Лео. – Нужно еще полчаса, чтобы рисунок досох и закрепился. Я пока пойду помоюсь, опять весь в краске…
И, словно ничего не было, поднялся на ноги и спокойно ушел.
Нет, какой поцелуй, вы что? Быть такого не могло. И еще… кажется, нужный мне ответ я получила. Как женщина я этого мужчину не интересую совсем, иначе он не был бы так спокоен… И от осознания этого было так горько… Но все слезы из меня выжала страсть, на горечь ничего не осталось. Так что я лишь скорбно поджала губы и прикрыла глаза.
Сон сморил меня внезапно. Я осознала это, когда меня легонько потормошили за плечо.
– Эй, а посмотреть, что получилось, не хочешь? – весело спросил художник, когда я с трудом, но сфокусировала на нем взор.
– Угу. – Я зевнула и потянулась… и только после этого осознала, что вообще-то не совсем одета. – Выйди! – пискнула, торопливо вжавшись в простыню всем телом.
– Стеснительная какая, – хмыкнул он. – И что я там не видел?
– В глаз захотел? – мрачно спросила я.
Настроение было не ахти, потому на вежливость меня попросту не хватало.
– О, я знаю этот взгляд! – щелкнул пальцами Леонард. – И даже знаю, чем его лечить! Жду тебя на кухне, куколка.
И смылся с такой скоростью, что я даже удивиться толком не успела.