– Так ей и надо! – сказала Джемма и тут же поняла, что совсем не хотела этого говорить.
– Джемма! Нельзя же портить чужое имущество. Ей нужно взять себя в руки. Люди расстаются, бывает…
«Да, – подумала Джемма. – Бывает…»
В первый раз она уловила нотки гнева в его голосе, что-то такое педантичное и наставительное, что совсем не понравилось Джемме. Чужое имущество – скажет тоже! Мужчины так трясутся над машинами, как будто это люди.
– Короче, – Чарли держал под мышкой мотоциклетный шлем и нервно барабанил по нему пальцами, – Анджела, конечно, расстроилась из-за всего этого и подумывает, не заявить ли в полицию на твою сестру. А я подумал, что надо бы тебе сказать. Может, ты поговоришь с Кэт, объяснишь ей, что да как… Короче, что так не делают.
– Это просто смешно! В полицию заявляют на психованных бывших мужей с ружьями.
– Она была с ножом. Все шины им искромсала.
– Но она не собирается кромсать людей!
Чарли сжал губы, надул щеки и сдвинул брови.
Вот оно… Вот это чувство… Ледяной ветерок пробрал ее до самых костей, только в этот раз к нему еще примешивалась тошнота, от которой сводило желудок.
– По-моему, нам не стоит больше встречаться.
Рука, державшая шлем, упала как плеть.
– Шутишь? Такими вещами лучше не шутить!
– Не шучу.
– Джемма, перестань. Довольно! Это глупо, в конце концов. Это вообще ерунда.
– Не в Кэт дело.
– А в чем же тогда?
– Не знаю. Прости. – И она прибегла к любимому, не раз испытанному приему. – Дело не в тебе, а во мне.
– Что? И давно ты об этом думаешь?
– Давно.
– Вот как…
Она всматривалась в его лицо, будто во что-то скрытое – закрытые ставни, задернутые шторы, наглухо захлопнутые двери. Перед ней было вежливое, неподвижное, совершенно постороннее лицо. Это был вовсе не Чарли. Это был какой-то человек, которого она совсем не знала, который и сам не особенно хотел знать ее.
Через две минуты он ушел. Она сидела за кухонным столом Пентерстов и смотрела на фотографию, прикрепленную к дверце холодильника: Джон и Мэри, нарядно одетые на свадьбу дочери, улыбались и щурились от яркого солнца.
Она услышала, как по улице пророкотал его мотоцикл.
Вот и все.
Он так и не преодолел критической отметки.
И для нее началось очень странное время. Ей не хватало его, но как-то не по-настоящему, как бы во сне, так, как бывает после курортного романа, когда ни один ни другой серьезно не задумываются о будущем.
Желудок то напоминал о себе, то успокаивался. Аппетита совершенно не было, после обеда неудержимо клонило в сон, и она укладывалась в огромную кровать с балдахином и прислушивалась к голосам ворон. «А-ах, а-ах», – скорбно перекликались они друг с другом.
– А-ах, – повторила Джемма вслед за ними, глядя в потолок. – У меня ведь не было выбора, правда? – обратилась она к Виолеттам-фиалкам.
«Нет, – ответили они беззвучно. – Совершенно никакого выбора».
За день до того, как Джемма узнала, что ждет ребенка, они с Кэт говорили по телефону о дне рождения Мэдди.
– Но не можешь же ты не пойти! – не унималась Джемма.
– Объявляю новый курс, – парировала Кэт. – Больше никаких детских дней рождения. В субботу был последний.
– И чей же?
– Дочки Эммы Герберт. Они ходили попрыгать на батут.
– Эммы? Из школы? Ясно. Она всегда была сучкой. И такую же сучку, наверное, родила.
– Я там была единственная без детей. И без мужа.
– И что же? Побесилась бы вместе со всеми на батуте.
– Да достало меня уже брать на руки чужих детей, улыбаться чужим детям, слушать о чужих детях, пошли бы они все куда подальше!
Сама Джемма считала, что нет ничего милее чужих детей. А особенно было приятно отдавать их обратно родителям, как только они начинали делать что-нибудь сложное, например плакать.
– Допустим. Но ведь у тебя когда-нибудь будут свои дети!
– Мне уже тридцать три, – сказала Кэт обиженно, как будто в этом кто-то был виноват.
– Я в курсе. Может быть, ты еще с кем-нибудь познакомишься. А может, снова сойдешься с Дэном. В конце концов, можно в местный банк спермы обратиться…
– Я об этом думаю! – произнесла Кэт тоном, в котором зловеще звучало «я им покажу!» и который напомнил Джемме, как в детстве, сурово нахмурившись, сестра вынашивала планы мести монахиням и школьным учительницам.
– Сейчас клонирование развивается вовсю. Можешь сделать маленький клон самой себя, Кэт.
– У меня уже есть клон, спасибо.
– Да, и она совсем не обрадуется, когда узнает, что ты не придешь на день рождения ее дочери.
– Но я не могу сейчас заводить ребенка, – сказала Джемма врачу.
Она никогда и не думала, что ее, именно ее тело может сделать что-нибудь такое серьезное, такое определенное, такое постоянное.
– В четыре месяца прерывать беременность уже поздновато…
– Не может быть! Я не могу делать аборт?
– Боюсь, что нет.
– И оставить его я тоже не могу.
Врач бессильно поднял руки.
Джемма посмотрела вниз, на свои ладони. Они тряслись, как тогда, у Кэт, в ванной, когда она обнаружила, что беременна. Она думала о той сумке с ярко-красными словами, которую всегда таскала с собой Лин. Сумка была набита вещами Мэдди. В ее комнате вещей было еще больше. Важные, технологичные на вид, нужные вещи, которые поддерживают в ней жизнь.
– Я как-то читала о подростках, которые родили ребенка, – сказала Джемма. – Они кормили его хлопьями, и ребенок умер.
– Слишком много соли, – пояснил врач.
– Но я ведь тоже могу это сделать! – вскрикнула Джемма. – Очень даже легко!
– Вы этого не сделаете. Информацию сейчас найти – раз плюнуть. Поддержки тоже сколько хотите. Есть клинические центры для молодых матерей. Есть материнские кружки.
«У меня и для себя-то ничего нет, – думала Джемма. – Холодильника нет. Работы нет. Мужчины нет. Сосредоточения и того нет!»
– Да. – Джемма поднялась. В приемной скопилась большая очередь. – Спасибо.
Врач посмотрел на нее:
– Всегда можно подумать о том, чтобы отдать ребенка на усыновление, если обстоятельства у вас таковы, что сейчас вы не можете его содержать.
– Да, мои обстоятельства именно таковы, – сказала Джемма.
Нет у меня никаких обстоятельств!
– Я могу дать вам кое-какую информацию…
– Нет, спасибо, – сказала она, потому что уже точно знала, кому она может отдать своего ребенка.
– Не дури! – отрезала Кэт, которая, кажется, не очень-то поверила в то, что Джемма и правда беременна. Она все спрашивала, точно это или нет, как будто Джемма могла не расслышать диагноз, поставленный врачом. – Не возьму я твоего ребенка. С тобой все будет хорошо. Все тебе будут помогать – мама, Лин, я… С тобой все будет хорошо. Это просто шок. Все молодые матери нервничают.
Она была несгибаема. Джемма улещивала ее, увещевала, но все без толку.
И только когда Джемма положила локти на стол, опустила голову на ладони и разрыдалась, Кэт наконец смягчилась:
– Ладно, ладно, я подумаю! – Она налила сестре чашку чая, села рядом и строго, осторожно посмотрела на нее. – Ты серьезно не хочешь стать матерью? Ты серьезно не хочешь этого ребенка?
В ее голосе звучало отчаянное желание.
– Серьезно, – ответила Джемма. – А ты бы стала чудесной матерью. И потом, мы же тройняшки! Этот ребенок, можно сказать, общий.
– Не хочешь же ты сказать, что забеременела только для того, чтобы сделать меня счастливой?
– Нет. Я просто не могу завести ребенка и не могу сделать аборт.
Не могла потому, что уже очень любила этого ребенка. Маленького ребенка Кэт, мальчика или девочку, племянника или племянницу. Конечно, очень любила.
Все обязательно будет хорошо.
Это был беспроигрышный вариант.
Лин не переставая говорила о Чарли.
– Ты только раз его видела, – сказала Джемма. – Уж не знаю, чем он так тебя зацепил.
– Я просто думаю: он точно хотел бы знать, что у него будет ребенок.
– Ты так говоришь, потому что он схватил Мэдди, чтобы она ноги стеклом не порезала. Как будто этим он продемонстрировал свой отцовский инстинкт!
– Я так говорю потому, что твой моральный долг – сказать ему!
– А если он захочет ухаживать за ребенком? Так не пойдет. Кэт не захочет этого.
– Я думала, ты переживаешь из-за Чарли.
– Ай, не хочу об этом больше говорить.
К величайшему удивлению Мэдди, Лин взяла диванную подушку и несколько раз стукнула ею себя по голове.
Днем Джемма старалась не думать о Чарли, но каждый вечер у нее возникало чувство, что он рядом.
Сны стали походить на кричаще-яркие фильмы ужасов. Они были очень живые, очень длинные и всегда с участием Чарли.
В снах Чарли вовсе не был милым человеком.
Однажды он ткнул ее прямо в живот острым концом лыжной палки. Джемма опустила глаза и увидела на свежем снегу алые пятна крови. «Вот же он!» Чарли совал руки прямо ей в живот и радостно вынимал оттуда ребенка. Это была девочка – Мэдди – в синем джинсовом комбинезончике, вся в кровавой слизи и родовой смазке. Она оскалилась, глядя на Джемму, и протянула ей ручку, чтобы та поводила по ней пальцем. «Отлично, мать твою, Джемма! – орал Чарли. – Ты же знала, что мы едем нырять!» – и помчался на лыжах вниз, прижав к себе Мэдди. Джемма бросалась было за ними, но ее ноги увязали в снегу, и она не могла сделать ни шагу. «Ох и достанется же тебе от Лин!» – кричала ей Кэт, пролетая мимо на лыжах. Максин, ковыляя по снегу на своих высоких каблуках, выговаривала ей своим строгим голосом: «Вернись по своим следам, Джемма! Где ты в последний раз видела Мэдди? Вспомни!»
С огромным усилием она вырвалась из этого сна и широко раскрыла глаза.
Что это на простыне? Лужа крови? Она что, теряет ребенка? Дрожащей рукой она включила свет, и кровь исчезла. Простыня была совершенно белая.
Она вспомнила, как, когда они еще были вместе с Чарли, ей приснилось, что она забыла ребенка в шкафу. «Нет у нас никакого ребенка, глупенькая, – сказал он ей тогда. – Пошли спать. Это просто дурной сон».