А Алексей Семашко – выходец из народа, из крестьянской семьи, к знаниям тянется, активный. И комсомольскую работу успевает выполнять, ни от чего не отказывается. Наш человек. Не ошиблись в пареньке.
– Алексей, в субботу в Доме культуры городской комсомольский сбор. От нашей организации пойдем мы и наш главный, Гладышев.
– Конечно, Федор. Какие вопросы на повестке дня?
– Подготовка к очередной годовщине Октябрьской революции, формирование отрядов комсомольских дружинников, пионерское движение. Ну и потом – танцы, – Федор подмигнул Алексею, – ты, по-моему, еще ни с кем не познакомился.
– Федь, да когда? Сам знаешь, работа, учеба. А после того, как твоим замом стал, так вообще меня закрутило. А время свободное появляется, я лучше газетный материал лишний раз пересмотрю. Эх, Федор, жизнь летит, только успевай запоминать, фиксировать. Ничего упустить нельзя, в такое время живем.
Федор удивлялся на Семашко. Всего-то три года в городе, а сколького достиг за это время. В этом году заканчивает рабфак, из простого наборщика дорос до внештатного корреспондента. Даже то, что типография начала выпускать с прошлого, 1925 года новую газету «Труд пахаря», тоже было непосредственной заслугой Алексея. А кто больше знал про труд крестьян, кто знал все тяготы и успехи изнутри? Конечно, Алексей Семашко.
Федор с удовольствием принял его и в свои заместители. На Алексея можно положиться – не подведет, любую работу доведет до конца. Заметки в номер дает меткие, все на злобу дня. Высмеивает недостатки, умеет поднять дух молодых комсомольцев.
Да, личная жизнь у парня пока не налаживается. Алексей прав: когда? Спать-то и то неизвестно когда успевает.
Ничего, вот построим коммунизм, тогда и семьями обзаведемся!
В Доме культуры царила торжественная обстановка. Народу собралось много. Докладчики выступали интересно, цифры захватывали своей мощью. Советской власти всего-то девять лет, а сколько всего сделано.
Выступали и ребята с рабфака. Рассказывали о бедственном положении учителей. Преподают на чистом энтузиазме. Постановили давать концерты, ездить по селам, а все собранные деньги отдавать в учительский фонд. И такой опыт уже есть. В 1922 году с такой идеей выступил Вологодский рабфак. Студенты организовали концерт-лотерею. Предложение слушатели встретили овациями. В зале сразу послышался шепот, ребята немедленно начали обсуждать программы концертов.
После торжественной части – танцы. Алексей кивал своим знакомым. Всего-то в Канске три года, а такое впечатление, что знает уже полгорода. Здоровался с ребятами с рабфака, подбегали девчонки, корректоры из типографии.
– Слушай, Алексей, а ты тут известная личность. Я столько народу не знаю, сколько ты. Перещеголял, молодец, – Федор слегка подтолкнул приятеля.
– Федор, а что это за компания такая? Ты вроде с ними разговаривал.
– Где? – завертел головою комсорг.
– Да вон у стенки стоят, женщина такая высокая, а рядом муж, что ли, и дочка.
Алексей кивнул головой в сторону и впрямь необычной троицы.
Они резко выделялись из толпы. Почему? И вели себя не так, и одеты по-другому.
Комсомолки все были сплошь в красных косынках или в модных на тот период беретах. Простые темные юбки, светлые блузки, серые или коричневые пиджаки. Да и парни не отличались разнообразием в одежде. Уж у кого что есть. Не до нарядов. Зато всем весело. Болтают, смеются. Молодежь, одним словом.
Странная компания, как ее охарактеризовал Алексей, ни с кем не общалась. Стояли в сторонке и с интересом наблюдали за происходящим.
Цепкий взгляд журналиста сразу отметил, что одеты товарищи были совсем не так, как его приятели. На высокой женщине – красивое строгое черное платье, длинная нитка бус. Волосы уложены в строгий пучок. Мужчина – в костюме-тройке, на жилете виднелась цепочка от золотых часов, на носу пенсне. Волосы набриолинены. Ну никак такая публика не вязалась с комсомольским сбором. Разве что девчонка, которая стояла рядом и, не скрывая восхищения, смотрела на молодых ребят. Небольшого роста, стройная, с кудрявыми короткими волосами и яркими карими глазами, она сразу зацепила взгляд Алексея. Девушка тоже на какой-то момент перестала вертеть головой, встретилась взглядом с Алексеем и улыбнулась ему.
Алексей улыбнулся в ответ: «Чудо кудрявое».
Федор сквозь толпу пытался разглядеть, на кого показывает друг.
– Ба, да это ж Карцев! Это, я тебе доложу, фигура. И, кстати, наш очень большой друг.
– Друг? На большевика он что-то не похож. Скорее из бывших.
– Вот то-то и оно, – сделал загадочное лицо Федор. – Из бывших, это еще мягко сказано. Мануфактура «Карцев и Ко», слыхал?
– Нет, откуда.
– Село, – необидно крякнул Федор. – Ефим Карлович Карцев, известный в прошлом фабрикант, производитель тканей. Вот так-то. Но власть новую принял, тут же отдал фабрику в руки нового правительства, однако ж попросил оставить его при фабрике управляющим и согласовывать все нововведения.
– Ничего себе, – присвистнул Алексей.
– Вот и я о чем. Знаешь, Алеша, удивительная личность. Просто удивительная. И хорошо, что с ним согласились. Он ткани давно делает, свои какие-то технологии, краски, рисунки. Черт их разберет. Но торгует ими давно, в том числе и за рубеж. Так что и связи, и валюта. Усекаешь? А потом, для жителей города – рабочие места. И жалованье неплохое. Сейчас, конечно, ужимают его здорово. Но он всеми силами сохраняет и производство, и условия для рабочих более или менее. Хотя время, оно, понятное дело, для всех тяжелое, – Федор пригладил взъерошенные волосы.
– А ты его откуда знаешь? – Алексей первый раз видел рядом большевика и капиталиста, причем в дружеских отношениях.
– А он сам к нам в типографию пришел. Предложил станок немецкий приобрести, фирмы «Кениг и Бауэр». Думал на ткань рисунок наносить, но что-то там не срослось. Да, я думаю, в основном повод для знакомства был. Машину он нам подарил, да еще помог приобрести ручную картонорубилку той же фирмы. Так и подружились. Человек до чего образованный, передать не могу. Я и дома у него бывал.
– А это рядом – дочка его? – как бы невзначай произнес Алексей.
Федор хитро подмигнул.
– Понравилась? Нет, по-моему, сестра жены – Анны Моисеевны, приехала погостить из Иланска. Своих детей у Карцева четверо, да со всеми какие-то проблемы. Все нездоровы. Видишь, человек какой, у самого в доме беда, а он о других печется. Вот так.
Федор внимательно посмотрел на Алексея.
– Так давай я тебя познакомлю.
– Неудобно, – застеснялся Алексей, он и вправду был не рад своей инициативе.
– А чего тебе неудобно? Пошли, – Федор крепко взял Алексея за локоть и подвел к Карцевым.
– Ефим Карлович, разрешите представить, наш новый сотрудник – Алексей Семашко. Приехал из глубинки, из села Бражное. И вот за три года заканчивает рабфак, стал у нас в газете спецкором, комсомольский активист.
– Очень приятно, молодой человек, – Карцев крепко пожал Алексею руку. – Ну, меня вам уже Федор представил – Ефим Карлович. А это две мои красавицы. Жена – Анна Моисеевна и ее сестра Рахиль Моисеевна.
Анна, несмотря на возраст, залилась краской, а молодая девушка вышла на шаг вперед и смело подала Алексею руку.
– Просто Роня. Мне нужно с вами поговорить. Нюра, мы отойдем в сторонку?
Ответить Нюре сестра возможности не дала, развернулась и пошла вперед.
Уже два месяца в Бражном, а Роня все никак не могла прийти в себя. Дети привыкли быстро: речка, лес. Роня смотрела на них и радовалась: окрепли, поздоровели. А сама? Да что там говорить.
Она постоянно возвращалась назад, в ту их жизнь, где Алексей был рядом. Ночь ареста она практически не помнила. Видимо, сработал защитный механизм. Чтобы не сойти с ума, он как ластиком стер все подробности из памяти. Остались только неясные контуры, следы, из которых понятно: да, что-то случилось. Но что именно? Уже рассмотреть нельзя.
Но зато постоянно возвращалась мыслями к тому времени, когда они были вместе и счастливы. Когда увидели друг друга в самый первый раз.
Девушка решительно шла вперед, Алексей не знал, как поступить. Вроде неудобно перед Карцевыми, но и от Рони отставать не хочется. Народу много, можно просто затеряться.
– Идите, Алешенька, идите, если Роня у нас что решила, ей никто не перечит. Вот характер! Нюрочка, как же мне повезло, что ты другая. Вот, Федор, смотрите, две родных сестры: Нюра тихая, мягкая, а Роня – смерч, – Карцев смотрел в сторону удаляющейся родственницы.
Алексей быстро пожал мужчинам руки, поклонился Анне и побежал догонять девушку.
– Приятный молодой человек, – продолжил Ефим Карлович. – Федор, вы не находите, что среди молодежи многие тянутся к культуре? И некоторые хватают просто на лету. Вот, допустим, Алексей. Говорите, он только три года как в городе? Но вы посмотрите, как себя ведет. Вроде еще и полслова не сказал, а воспитанный человек в нем уже чувствуется. Федор, вы согласны, это важно.
– Да, у некоторых людей это чувство врожденное. Я вот так не могу, как Семашко, у него даже галстук носить получается. Я только в косоворотке.
– Зато вы, Федор, человек открытый, честный. Кстати, хотел с вами обсудить нашу комсомольскую ячейку. Знаете, мне кажется, ребята увлеклись лозунгами. – И разговор потихоньку перешел в рабочее русло.
Роня дошла до колонны и резко остановилась.
– Я хочу вам сказать без всяких предисловий, – начала она без паузы. – Я решила стать комсомолкой, и я буду комсомолкой, – Роня выдохнула с облегчением.
– Милая Роня, у нас в комсомол принимают с четырнадцати лет.
– Мне шестнадцать! – с вызовом ответила девушка.
Алексей улыбнулся.
– Да, да, теперь я вижу, просто вы такая миниатюрная, сначала издалека думал, что Анна ваша мама. Теперь-то вижу, ошибся. Роня, комсомол – это серьезно. Человек должен показать себя.