Самуилу пришлось согласиться.
Хуже всего дело обстояло с Фридой. Девица уродилась на редкость некрасивой. Рябая, маленького роста, плотного телосложения. Маленькие глазки, узкий широкий рот и такой же широкий нос. Привычка поджимать губы и сводить густые лохматые брови к переносице не придавала девушке ни шарма, ни нежности. А полное отсутствие шеи и вовсе делало ее похожей на маленький сундучок.
– Нэха, что будем делать с Фридой? – нервничал Моисей. – В этом году уже двадцать четыре. Это практически конец.
– Как ты прав, Мовша, сама ума не приложу. Если бы нрав у нее был, вон как у Роньки, веселый. А то же молчит все и зыркает своими колючими глазками.
– Нэха, зазыркаешь тут, все подруги уже по третьему рожают, родные сестры все обеспечены. А здесь что?
– Это горе, Мовша, и не знаю, что сказать.
– Неха, ты мать, ты должна найти в нашей Фрейде какую-нибудь необыкновенную особенность, я в это свято поверю и пойду ну вот хотя бы к сапожнику.
– Моисей! – строго сказала жена. – Я думаю про это постоянно. – И жалобно продолжила: – Золотой мой, мне ничего не приходит в голову.
Муж и жена смотрели друг на друга.
– Из себя страшная, характер сварливый, к труду тяги нету. Вот тебе вся правда, вот и выбирай отсюда какие-нибудь особенности.
– Все ясно, жених должен быть или глухим, или немым. Но на такого, боюсь, не согласится наша Фрейдочка.
Моисей решительно прошелся по комнате.
– Нэха, я все равно буду думать. Но если уж ничего не придет мне в голову, наша Фрейдочка останется с нами.
– Ой, разобьет она нам головы в старости о ночные горшки.
Моисей взял жену за руку.
– Ну что ты, моя золотая, она же наша дочь. И она нас тоже очень любит. Попробуй-ка походи с такой рожей. Тяжело же.
– И вправду, Мовша. Но ты уж попытайся и эту пристроить.
Моисею было непросто, но он пристроил и Фриду. Моисей Бреннер сделал невозможное. Он все кумекал в голове мысль про кривого да хромого и понимал, что решение должно быть где-то рядом. Но оно должно быть все равно достойное. Все ж это Фрида Бреннер, и все-таки четыре класса образования, и гены, и еврейская кровь. Да еще приличное приданое.
Никакой красивой версии родители так и не придумали, поэтому к сапожнику Моисей пошел просто как к другу.
– Ты же знаешь, какая у нас приличная семья, Хона. И какие образованные дети.
– Если ты о Фриде, то я ни за что не отдам за нее своего мальчика, так и знай, – перебил Ханон друга без всяких обиняков.
– Да я, собственно, и не надеялся, так, знаешь, просто зашел узнать, как поживаешь, процветает ли дело.
– Моисей, что ты несешь?! Ты что, не знаешь, как процветает мое дело?! Я единственный сапожник на весь город, и дело мое процветает стабильно, вот только рабочих рук не хватает. Сам знаешь, одни девки, а этого оболтуса Марка я заставить работать не могу. Слушай, откуда берутся такие дети?! – Ханон в сердцах бросил на землю молоток, который держал в руках. – И все равно твою Фриду не возьмем.
Приятель подошел и обнял Моисея.
– Мовша, ты мне друг, моя жена и твоя Нэха вместе выросли, но скажи, зачем моему Марку такая жена? Ты только не обижайся. Но я не смогу убедить мальчика.
– Раньше дети отцов слушались, – сердито вставил Моисей.
– Раньше, это да. Но только прости, Мовша, я и сам не хочу в доме иметь такую невестку. Ей за столом сидеть аккурат напротив меня. Это ж кусок в горло не полезет.
– Похудеть тебе совсем не вредно.
– Ничего, мне и так нравится.
Моисей понял, что сына сапожника им не получить, да, собственно, никто особо и не рассчитывал.
– Но у меня есть одна идея, Мовша. Есть жених для твоей Фрейдочки, есть! Пойдем сейчас к нему, по дороге все объясню.
Ханон накинул сюртук, и друзья быстро пошагали по дороге к вокзалу.
В вагоноремонтной мастерской народу было немного. Всего-то пара рабочих.
– Вот! – гордо указал друг Моисею на довольно красивого молодого парня.
Моисей смотрел и ничего не мог понять.
– Понимаешь, это Соломон Курт, из австрийских евреев, попал в плен, потом как-то прижился, сейчас вот здесь работает, вагонные крыши обивает.
– А почем ты знаешь, что ему нужна наша Фрейда? – удивился Моисей.
– У парня нет ничего и никого, и он совершенно не говорит по-нашему. Только по-немецки.
– Так как же с ним общаться-то? – оторопел Моисей.
– Вай, тебе кто нужен был – жених? Вот он! – занервничал Ханон. – Тебе зачем с ним общаться? А уж Фрида как-нибудь разберется. Да чего тянуть, давай с парнем поговорим.
– Да не умею я, – попятился Моисей.
– Я умею! Идем, – Ханон строго посмотрел на друга.
– Ну, давай, – махнул рукой Бреннер.
Чего там говорил сапожник, много ли наобещал, только парень все время улыбался и кивал головой.
– И таки уговорил я его, Мовша. Придется приглашать тебе меня на свадьбу. Только вот беда – идти-то мне не в чем, – хитро сокрушался Ханон.
– Ладно, старый лис, сошью тебе новый пиджак, если все сладится.
Вечером парень пришел к Бреннерам в гости. Нэха не могла поверить своим глазам. Высокий, косая сажень в плечах, лицо викинга. И при этом все время улыбается.
Нэха накрыла богатый стол, жениху подливали, подкладывали, он все время кивал и застенчиво краснел.
Фрида смотрела в пол и за весь вечер не проронила ни слова. Соломон же поглядывал на девушку с интересом, а перед тем, как уйти, подошел к ней, поклонился и поцеловал руку. Фрида мгновенно залилась краской, Нэха смахнула слезу, а Моисей уже начал задумываться, какое платье сможет украсить его дочь на свадьбе.
И опять Бреннер шил платье, и черную пару для жениха, и пиджак для сапожника.
Фриду выдали замуж.
Роня была самой маленькой, росла с большим отрывом от братьев и сестер. Когда она родилась, Анна жила уже с мужем в Канске, Израиль уехал в Куйбышев на учебу.
Ближе всех к сестре была Фрида. Несмотря на разницу в возрасте в тринадцать лет, девочки много времени проводили вместе. Не сказать, чтобы они дружили, скорее даже наоборот.
Ронька росла боевой и независимой девчонкой. Не сказать, чтобы с идеальной внешностью, но всегда уверенная в себе, в своей неотразимой красоте, чем сильно раздражала Фриду.
– Опять вертишься перед зеркалом, быстро сядь, вон отец положил пиджак пороть.
– Вот причешусь сейчас и сяду пороть, – Ронька не оторвала даже взгляда от огромного зеркала от пола до потолка в красивом золотом багете.
– Чего тебе чесать-то, все дыбом стоит?
– Ой, скажете! А у некоторых три волосины, вот они и завидуют.
На этих словах подушка, запущенная Фридой, летела прямиком в Ронькину голову.
– А на тебе все равно никто не женится, – кричала сестра и пряталась за стул.
– Я тебе покажу, не женится. Посмотрим, кто женится на тебе! У тебя вон волосы торчком и ноги кривые.
– А это меня не портит, это такая фигура, чтобы туфли на каблуках лучше смотрелись.
Ронька ни из-за чего не расстраивалась, ну да, немножко ноги буквой Х.
– Это моя изюминка!
И откуда только слова такие знала.
– Сейчас, нарву укроп в огороде и сяду пороть, – говорила она Фриде, не вылезая из-под стула, и пулей летела из дома.
Через полчаса Фрида шла искать несносную сестру. Ронька кружилась по огороду в танце. Раскланивалась, улыбалась несуществующим кавалерам, высоко поднимала руки, голову держала слегка набок.
– Ронька! – что есть силы орала Фрида. – Совсем очумела, ты что, клоун?
– Иду, иду. – Ронька хватала сорванный укроп, приглаживала волосы и неслась в дом пороть пиджак.
Лет с тринадцати она стала необыкновенной выдумщицей. То есть она ею была и раньше, но как-то это не отражалось на других.
– Ой, девчонки, – говорила она во дворе, – нужно срочно домой. Отец совсем ничего не видит, пойду дошивать бальное платье Витковской.
– Иди ты?! – удивлялись подружки. – Это отец тебе такие платья доверяет? Для самой Витковской?! Брешешь все!
– Я брешу?! Да я давно уже за отца все шью! Вы же видите, он весь согнутый, за машинку влезть не может.
И это так и было. От постоянного сидения за швейной машинкой Моисей действительно согнулся, ходил он с трудом и выглядел старше своих лет. Ронькины подруги не могли этого не заметить.
– Да хотите, вам что-нибудь сошью?
– А ты точно сможешь? – сомневалась Люська, Ронькина закадычная подружка. – А вдруг материал испортишь?
– Я испорчу? – Ронька шумно возмущалась. – Да тебе весь двор завидовать будет. И потом совершенно бесплатно. Тащи материал. Что у тебя там: шерсть, шифон?
– Крепдешин.
– Вообще плевое дело! В цветочек?
– Однотонный.
– Вообще дело! Еще розу тут такую на плечо пришпандорим.
Люся вздыхала.
– Ронька, уверена?
– Да чего ты, в самом деле? Во, видишь, на мне блузочка? Тоже сама.
– Ты ж говорила – дядя Моисей.
– Когда я говорила?
– Да еще в прошлом году!
Ронька задумалась.
– Ой, вспомнила, стеснялась. И потом, отца жалко. Как же скажешь, что все сама, а он уже и не в силах. Люська, тащи материал, пока не передумала.
Роня и впрямь все время крутилась рядом со швейной машинкой отца, но особо не вникая и не глядя, что это там папа строчит. Иногда, правда, отец сам говорил:
– Ронь, посмотри, как воротник хорошо получился, это потому, что я флису подложил. Или здесь, смотри, рукав. Это я такие подплечники сам придумал. А то у покупных костюмов, так что? Ватин! Это же кто такое будет носить? Нет, у Моисея Бреннера своя технология. Ронька, смотри, всем секретам тебя научу.
Ронька не смотрела, ей было куда смотреть без этого. Это ж сколько интересного на свете!
– Несобранная, жуть! Шило в одном месте, – Фрида ругалась на сестру с утра до ночи, но Роня пропускала все мимо ушей.
– Что это ты тут делаешь? – Фрида заметила в руках у сестры розовый крепдешин. Сыну Фриды и Соломона только-только исполнился годик. Семья Куртов жила вместе с родителями, и Фрида, как и раньше, заодно воспитывала и Р