Дама буравила Тамару выцветшими от времени глазами, и все в Тамаре раздражало ее. И молодость, и осиная талия, и скромное коричневое платье с кружевными манжетами, идеально сидящее по фигуре. «Ходит, ходит, каждую неделю. Наряды откуда-то меняет. Может, муж сидит? Или и того хуже, вор в законе? С таких станется. А гордая. Нет чтобы подарочек какой принести или бумажку в карман сунуть, вот как предыдущая кандидатка. За что и получила сразу несколько адресов. Да еще совет, в какой школе лучше. Нет, эта только раздражает. Алымск какой-то. Что там, люди, что ли, другие? Как с необитаемого острова, право дело. Пусть еще походит».
– На следующей неделе придешь. Нам из Алымсков учителя в центральных школах не надобны, неизвестно еще, чему научишь.
– Амалия Ивановна, у меня характеристика хорошая, вы же читали. И стаж работы.
– Может, ты ее сама написала? Разговор закончен, иди. Вон вас еще, дармоедов, целый коридор. Только время у государственных людей отнимаете. А дети без учителей маются. А они – наше будущее. Наше завтра. Я перед страной за них в ответе! – от переполнявших чувств Амалия даже привстала и на тон повысила голос. Похоже, она и сама верила в то, что говорила. – Все, иди, – с трудом втиснулась она обратно в свое начальственное кресло, открыла верхний ящик письменного стола, достала несвежий платочек, чтобы вытереть пот со лба, и с нежностью посмотрела на пакетики с подарками.
Тамара тихо закрыла дверь. Она не рассказывала ни про мужа, ни про должность, которую занимает Николай. Ей казалось это неловким. С какой стати докладывать, что муж работает в ЦК комсомола? Почему ее просто не берут на работу? Она хороший учитель, работает честно, любит детей, знает материал. И успеваемость в ее классах всегда хорошая. Так в чем же дело?! Про московские взятки мысль в голову даже не приходила.
– Ну что? – подняла на Тамару огромные печальные глаза приятная молодая девушка из очереди, лет двадцати. Познакомились здесь же, в роно, с неделю назад. Сима училась заочно. Отец погиб на фронте, мать сильно болела, работать с каждым годом ей было все тяжелей. И мелких Симиных приработков уже не хватало. Ей работа нужна была как воздух. Причем постоянная и с нормальным заработком.
– Все то же. Приходите завтра. То есть через неделю. Нет, ну что прикажешь делать?
– Тамар, если тебя не возьмут, меня и подавно. Я ж еще и институт не закончила. Может, эта Амалия ждет чего?
– Чего? – опешила Тамара.
– Подарка, – шепотом подсказала Сима.
– Не выдумывай, – вспыхнула Тамара, – и потом, у меня муж на ответственной работе. Даже подумать про это невозможно. И потом, Симочка, ну почему? С какой стати? Нас с тобой и так возьмут. Все, встретимся через неделю, – Тамара взяла руки девушки в свои, слегка пожала, улыбнулась и, помахав рукой, пошла к выходу.
– Давай, Амалия, не жмись. Дело государственное. Сама знаешь, таких интернатов открывается в Москве сразу несколько. Политика партии, а у тебя, видите ли, учителей нет! Кого ты мне тут предлагаешь? Пенсионерок, из ума выживших, да фронтовиков контуженых?
– Маруся, с ума сошла? Ты о чем говоришь?
Мария Игнатьевна затушила папиросу и встала перед Амалией, опершись руками о стол.
– Я знаю, что говорю, и ты меня тут не пугай. Я сама фронтовичка и знаю, что не всякий нормальным оттуда вышел. А здесь – детская психика. И классы у нас разные намечаются, и для трудных детей, и для детей, родители которых за границей работают, так называемый дипкорпус. И плюс просто дети геологов, археологов. И для каждого создай атмосферу, выучи да проследи, чтобы с кем чего не случилось. Тут твои подарочки не помогут.
– Маруся, – лоб Амалии опять покрылся крупными каплями пота.
– Что – Маруся! Допрыгаешься! У людей языки-то длинные.
– Пусть докажут! – взвизгнула Амалия.
– Сталина на тебя нет. Даже разбираться бы не стали. Короче, – Мария стукнула рукой по столу, показывая, что разговор на эту тему закончен. – Давай выкладывай, кто там у тебя в коридоре штаны просиживает? Заметила, вроде одна худенькая такая, с темными волосами. Взгляд такой открытый.
– Намаешься, – Амалия слегка успокоилась, – гордячка, да еще из Сибири.
– Гордячка, говоришь… Видать, не предложила тебе ничего, – усмехнулась Мария. – Посмотрю. Еще кто?
Амалия, вздохнув, огласила весь список.
– Хорошо, пойди прогуляйся, приму у тебя в кабинете.
– Чего это я гулять пойду? С какой это радости?
– А просто по нашей старой дружбе. Ладно, Мелька, – Мария сменила гнев на милость, – не пыхти ты, как паровоз, просто при тебе люди зажмутся. Они в твой кабинет по которому разу пришли? То-то. А мне ошибиться сейчас нельзя. Люди правильные нужны, надежные. Понимаешь?
Амалия дернула плечами и схватила со стола сумку.
– Мелька, – Мария подошла к Амалии и взяла ее за руку, – ты, это, и впрямь не дури. Я ж тебя знаю, ты ж баба честная всегда была. Знаю, тяжело одной. Так и у меня на фронте мужика убило. Что всех ненавидеть-то? Брось. Давай-ка в выходной приходи ко мне. Хлопнем по сто грамм, наших помянем. А?
Амалия посмотрела на подругу, тронула ее за плечо и, ничего не сказав, вышла из кабинета.
– Ковалева!
Тамара зашла в кабинет. Женщина за пятьдесят, по внешнему виду ровесница ее матери, рассматривала Тамарины документы. В кабинете дым стоял столбом. Тамара к этому делу привыкшая, Николай курил везде. Но все-таки сигареты, а здесь стоял едкий папиросный запах.
– Значит, из Алымска, – неторопливо произнесла женщина и дружелюбно взглянула на Тамару.
Тамара даже растерялась от этого хорошего прямого взгляда.
– Уж больно характеристика у тебя замечательная. Неужели правда?
– Не знаю, думаю, что бывшая директриса ко мне хорошо относилась, а я старалась ее не подводить.
«Скромная, но держится с достоинством», – подметила про себя Мария.
– Значит, Тамара Алексеевна. А я – Мария Игнатьевна, – Мария отложила документы, закурила папиросу и откинулась на спинку кресла. – А знаешь? Я тебя возьму. Стержень в тебе есть, это прямо чувствуется. Только работы много. Открываем, Тамара Алексеевна, совсем новое дело. Интернат. Так что и часы, и воспитательная работа, и дежурства ночные. Дети есть маленькие, оставить есть с кем?
– Найду, – коротко ответила Тамара. – А работы я не боюсь. И дело свое люблю.
«Ишь ты какая, – Мария Игнатьевна рассматривала Тамару, и та все больше ей нравилась. Невысокого роста, спокойная, серьезная, не балаболка. – Вот на эту смогу опереться».
Тамара и верила, и не верила. Ее берут на работу. Интернат. Слово для нее пока новое. Ночные дежурства. С кем оставить Наташеньку? Ничего, потом Валя подстрахует, а пока свекровь в Москве. Справится. Тамара все больше и больше проникалась доверием к этой суровой женщине. Пиджак мужского покроя с орденскими планками, строгая юбка, волосы, тронутые сединой, затянуты в пучок. Привлекательной внешности, да. Только уже забыла, что она женщина. Таких теперь много. Прошла войну, видала много и на этот мир смотрит уже по-другому. И некому пока растопить ее сердце. И ищет она забвения в работе. И вся отдается ей. Ну что ж, Тамара будет рядом.
– Завтра привезут кровати. Грузчиков у нас нет. Так что к девяти приходи, оденься попроще, будем и грузить, и по спальням расставлять. До сентября всего месяц остался. Нужно успеть все подготовить к приему ребят. Задание партии.
Уже у дверей Тамара обернулась:
– Мария Игнатьевна, там в очереди девушка сидит. Гендель Сима. Посмотрите ее. Мне кажется, она очень хороший человек.
Мария какое-то время молча смотрела на молодую женщину.
– Гендель, говоришь? С другой фамилией нету? – Мария прокашлялась. – Ну, если ты рекомендуешь, пусть зайдет.
Тамара не шла домой, а летела на крыльях. Ее приняли! Ее взяли на работу. Вот так-то! И она всего добилась сама. Потому что кругом есть хорошие люди. Ничего не бывает сразу. Да и с какой стати? Кто она такая? Чем заслужила доверие? Все же Москва. Нет, ну как же хорошо. И работа новая, надо же, интернат. Немного резанула последняя фраза Марии Игнатьевны про Гендель. Тоже московская странность. Как-то очень быстро Тамара поняла, что никто здесь не в восторге от ее еврейского происхождения. Дома, в Сибири, национальность ее мамы никого и никогда не волновала. В маленьком городке дружно жили люди разных национальностей – и русские, и хакасы, и евреи, и украинцы. Евреев было много. Но никто не показывал на них пальцем, не выделял из общей массы. Никогда не обсуждалось у них в городе и «дело врачей». Может, среди евреев врачей не было? А как же отец Абрама Петрова? Да и Вайнер занимал ответственный пост. И это абсолютно естественно. Потому что опыта больше, организаторский талант. Никогда Тамара не спотыкалась в родном городе об имя Рахиль. Наоборот, ее маму знали, уважали. Тамара ею по праву гордилась! А в Москве как-то сразу поняла, без лишней нужды лучше имя Рахиль Моисеевна вслух не произносить. И почему так? Разве характер зависит от национальности?
Мысли вихрем пронеслись в голове, и осталась одна, главная: Тамара начинает работать! В Москве!
В этот раз Тамара ждала Николая из командировки с особым нетерпением. Такие новости! И что рассказать сначала?
Она уже привыкала к Москве. Наташенька стала меньше болеть, может, ей подходил этот климат больше, чем сибирский. Дома, в Алымске, болезни были постоянными, просто мучение. А здесь полегче. И с соседками сошлись. Девчонки оказались мировыми. Может, сказывалось, что приехали все из глубинки, никого из родственников поблизости. Вот и помогали друг другу, чем только могли. И вещи детские по наследству передавали, и рецептами кулинарными делились, да просто готовили на всех и с детьми сидели. Выручали друг друга постоянно.
Все равно Тамара скучала. Мамы рядом нет, Коля, как ясно солнышко, появится – и следующая командировка. Но она чувствовала его присутствие, его поддержку. Даже когда его не было рядом. Даже не так. Может, когда Николай уезжал, чувствовала даже больше. Муж писал удивительно теплые письма, и Томочкой ее называл, и про то, как скучал сильно, как встречи ждет. Приезжал – тоже поначалу кидался к ней. А потом – все. Так же сухо, буднично. Такой человек? Семья? Воспитание? Именно так, успокаивала себя Тамара. Хотя уже видела, в других семьях не так.