Градов теперь лежал в кресле – вернее, полулежал. На лице гримаса страдания – неудобно.
Туров окликнул его.
Хлопая глазами, приятель не сразу врубился, где он.
В кухне нашелся кофе, и, заварив его кипятком, Туров протянул кружку Градову.
Пили молча.
Градов ходил по комнате, охая и ахая, приседая и разминая конечности.
Туров завел разговор.
– Ленка-Лыжа? – Градов заржал. – А, понял! Запал!
Туров кривовато усмехнулся:
– Ну, в принципе, да. – Деваться было некуда. – Слушай, – сморщился Туров, – ты сядь, а? Мотаешься, как говно в проруби, – в глазах рябит!
Градов послушно опустился в любимое кресло.
– Сложная у нее жизнь, – вздохнул он. – Ну, в смысле, судьба.
– А почему она Лыжа? – смущаясь, спросил Туров.
– По кочану! Все просто – фамилия у нее Лыжникова. Слыхал про такого академика Лыжникова? Физик-ядерщик вроде… – неуверенно добавил Градов. – Короче, известный человек. Дача эта, – Градов обвел глазами комнату, – ее стариков. Как и квартира на Берсеневке – ну Дом правительства, знаешь?
Туров кивнул.
– Имеется и машина с шофером, – продолжил Градов. – Дед-то личность, да! – горделиво, словно рассказывая о собственном деде, продолжал Градов. – Бабка такая цаца – ну жена академика, ты ж понимаешь. Сынок их, Лыжин папаша, тоже в науке. Ну не такой, как дед, Ленка говорит, что природа на нем отдохнула. – Градов поднялся с кресла, вышел в кухню, долго и громко пил воду, и Туров не выдержал:
– Эй, где ты там? Помер, что ли?
Градов вернулся. Медленно раскурил сигарету. Покрутил в руках почти пустую пачку – посетовал, что сигарет осталось всего ничего. Расстроился. Откинулся на подголовник кресла и, вытянув ноги, громко затянулся.
– Ну? – нетерпеливо повторил Туров. – А дальше-то что?
Градов, кажется, удивился:
– В каком смысле? А, ты про Лыжу… А ничего. Это папашка у нее из важной семьи. А мать из простой. Из низов, понимаешь? Подавалкой в столовке работала. В общем, не пара, социальное неравенство, как говорится. Несмотря на то, что в нашей стране все равны! Где они встретились, я не знаю, наверное, в той самой столовке. Короче, парнишка влюбился. Ну и… сошлись. Нет, вместе не жили – ты что! Академики там бы такой кипеж устроили! Варфоломеевскую ночь, не сомневайся. Так, встречались, ну и… трахались, короче. А потом девушка залетела, а парнишка обделался. Больше лошади обделался и тут же слинял. Все как положено, классика жанра, «Воскресение», блин, писатель Толстой! Мы на плебеях не женимся! Но плебеи оказались не промах. Вернее, Лыжина бабка по матери. Пока пузатая дочка рыдала, бабка быстро нашла сбежавшего паразита и всю его семейку. Ну и устроила там… А что, молодец! – оживился Градов. – Все правильно. Лично я – «за». А то обрюхатил и сбежал, как последняя сволочь! Даже бабки не предложил на аборт!
– «За» он, – хмыкнул Туров, – можно подумать, твое мнение кого-то волнует!
Не обидевшись – отличная черта! – Градов продолжил:
– Короче, приперлась эта бабка и устроила шухер. Можно себе представить! Ну и испугалась семейка. А как же? Во-первых, академик – лицо страны. Во-вторых – выездной. Ну и карьера будущего папаши встала под большим вопросом – бабка грозила писать в ЦК самому Брежневу, как тебе? – Градов замолчал и посмотрел на Турова: – Слушай, а может, еще кофейку?
– Перебьешься, – ответил Туров. – Давай, продолжай. А потом получишь свой кофеек.
Градов уставился на него, как баран на новые ворота:
– Ты что, на серьезе запал, Тур?
Туров нахмурился:
– Отвали, а? Ну? И что было дальше?
– Дальше? – удивился Градов. – А что было дальше? Бабок отвалили, приданое купили ребенку – коляску там, кроватку, вещи разные. Ну и вписали папашу в свидетельство о рождении – типа, все у нас по закону, все путем, и мамаша имеется, и законный отец. Девочка получила фамилию академика. Ну и вдобавок было положено содержание – видимо, вполне приличное. Короче, плебеи заткнулись. А молодой папаша был снова свободен и счастлив. Довольно скоро нашлась достойная невеста, сыночка окольцевали, видимо, чтобы, не дай бог, снова не сошелся с кем не надо. Академический сынок продолжил карьеру, был счастливо и успешно женат, и, казалось бы, все хорошо.
Ан нет – не получались детки в счастливой семейке. Не получались – и все! Видно, наказал их господь, как ты думаешь? – И Градов в упор посмотрел на приятеля.
– Не знаю, – буркнул Туров, – валяй дальше.
– А что дальше? – удивился Градов. – Что тут непонятного? Дальше расстроенные академики решили вернуть единственную внучку! Вот и все. Ну и вернули – Ленке было лет двенадцать. Только представь – из гегемонских катакомб, из барака на выселках, в Люберцах, Лыжа попала почти на Красную площадь. В пятикомнатную, заметь, квартиру! Попала и обалдела. Еще бы! Ну и академики обалдели, увидев внучку: Ленка – вылитый папашка, одно лицо. Да что там лицо – фигура, походка. Ну и, короче, стали Лыжу любить и обожать, заваливать подарками, одевать как куколку, брать с собой на юга.
Вот так, Тур, обернулось. Из говна и в сказку, да? И какая психика это выдержит? Кстати, взять насовсем не решились – слишком хлопотно. Это не подарки совать – это воспитывать, отвечать! Сначала взъерепенилась Лыжина мать: «Не пущу, и точка». Гордая, блин. Потом, правда, одумалась, но Ленка сама отказалась. Не знаю, то ли мать предавать не захотела, то ли свобода дороже. Ее не поймешь. Да и в Люберцах ей вольница – никому до нее дела нет. В общем, стала жить на два дома: хочет – там, хочет – здесь. Красота, вольная птица. Вот такие, дружище, дела. И чего только не бывает в жизни! Вроде как в сказке, да? – повезло. Но думаю, там все сложнее, – с тяжелым вздохом закончил Градов и повторил: – Такие дела.
Туров молчал. С одной стороны, тоже мне драма! Ну да, с родителями не срослось, бывает. Но потом все добрала – и любовь, и все остальное. А с другой… Да уж. Грустно. Сначала одно унижение, словно их купили. Да так оно и было – купили. А потом вроде очухались и полюбили. А если бы у папаши в новой семье родился ребенок? Никто бы не вспомнил про девочку Лену. Да, подобрали, как шелудивого, грязного котенка, – потешиться. Подобрали, отмыли – вроде ничего. Ну и оставили. Будет кому на старости лет поднести стакан с водой. Правильно рассчитали. Гады, конечно.
Градов подал голос:
– Тур! А где обещанный кофе?
Пока Туров варил в кастрюльке очередной кофе, спустилась Лена, хмурая и раздраженная.
– Хозяйничаете? – усмехнулась она. – Ну-ну. Молодцы. А мне кофе положен?
После кофе хозяйка чуть подобрела. Начались их с Градовым совместные воспоминания: а помнишь, а тот, а эта?
Градов, кажется, знал все и всех и с удовольствием делился сплетнями и слухами. Лена кивала, раскуривая очередную сигарету. А потом сигареты закончились, и началась всеобщая паника. Идти на станцию никому не хотелось. Туров вытащил приятеля на улицу и зашипел:
– Град, будь человеком! Сгоняй, а? Как друга прошу!
Ссылаясь на насморк, Градов отказывался. Разозленный, Туров тряхнул его за плечо. А когда наконец Градов выкатился, Туров растерялся.
Уютно устроившись с ногами в кресле, Лена внимательно разглядывала его. Он стушевался под ее взглядом и уже пожалел, что вытолкнул Градова. Пытался разжечь камин, чертыхался, когда сырые дрова отказывались гореть, от смущения снова варил кофе, а потом они поняли, что здорово проголодались. Открыли шпроты, которые без хлеба было есть невозможно, и, найдя пакет каменных баранок, страшно обрадовались – и как на эту роскошь не позарились мыши?
А потом они целовались, и Лена смеялась, что они отвратительно воняют шпротами, и они выбегали на улицу и терли губы снегом, а потом возвращались домой и снова до одури целовались.
О пропавшем Градове вспомнили только к вечеру.
Туров действительно испугался: а вдруг что-то случилось? Например, наехали местные и отметелили бедного Градова? И теперь он валяется где-то в сугробе, избитый, в крови, а они тут… балдеют?
Лена отмахивалась и говорила, что Градов чокнутый, и никто на него не напал, и местных в округе не водится, потому что поблизости нет деревень, а Градов – ты же понимаешь, что он с приветом? – наверняка вспомнил про какие-то дела, хотя какие у Градова могут быть в принципе дела?
– Но он же дурной, вполне мог уехать в Москву. Кстати, такое однажды было, – припомнила Лена.
Но было неспокойно, и, нервно поглядывая на часы, Туров решил отправиться на поиски.
– На станцию, туда и обратно, – сказал он ей. – Если не найду хладный труп – вернусь.
И Туров порысил на станцию. Градова, по счастью, не нашел, ни здорового, ни избитого, но на платформе купил сигарет, свежего, еще теплого, хлеба и четыре плавленых сырка и даже дозвонился своим – те уже нервничали.
Обратно не шел – бежал. Хлеб спрятал под куртку, но, разумеется, тот остыл, затвердел. Ужасно хотелось отломить и сжевать еще теплую горбушку, но он постеснялся принести обгрызенный батон.
Кстати, он будет стесняться ее всегда, даже в их лучшие дни, когда они будут по-настоящему близкими и родными людьми – смущаться от ее взгляда, вздрагивать от ее реплик, сжиматься от ее выводов и заключений. И ничего с собой поделать не сможет.
Когда он ворвался в дом, Лена спала, как кошка, свернувшись в клубок.
Услышав шаги, открыла глаза и удивилась:
– Ты?
Он усмехнулся:
– А что, не рассчитывала? Надеялась, что исчезну, как Градов?
Лена пожала плечами. «Странная она, – подумал Туров. – Непонятная. Не такая, как все».
Потом они снова растапливали камин, и в этот раз все пошло быстрее, и снова целовались, и Туров чувствовал, что теряет сознание.
Проснулись они одновременно на ковре у камина, и Лена, кажется, удивилась, что спали они, крепко обнявшись, нет, не обнявшись – сцепившись ногами, руками, телами так крепко, что с трудом расцепились.
Они молча пили кофе и жадно ели хлеб, потом убирали и мыли посуду, изредка перебрасываясь какими-то незначительными, короткими фразами. А после оделись и собрались в город.