– Ну знаешь, – хрипло откликнулся Туров. – Все мы, кажется, не молодеем.
– И то правда. И все-таки… Неухоженная какая-то. Короче, я даже расстроился! Все-таки она такая была… Необычная, не такая, как все!
Туров молчал.
– Тур! – Градов внимательно разглядывал Турова. – А ты вообще ее помнишь? Ну, Ленку-Лыжу? – И, не дождавшись ответа, он продолжил: – А потом, когда Ленка разговорилась… В общем, я понял. Не с чего ей хорошо выглядеть, Тур, совсем не с чего. Жизнь у нее… не дай бог!
– Что? – усмехнулся Туров. – Не срослось у нее с этим… – Он пощелкал пальцами. – Южком?
– Со Слободаном? Нет, не срослось. Через пару лет развелись. А потом… потом вообще жесть. Работала в магазине уборщицей. Потом повысили до продавщицы. Угол снимала, сошлась с каким-то придурком, легавым, кажется. Совсем молодым. Ребенка родила. А тот оказался дерьмом, пил, изменял, денег не давал. И так и не женился. Правда, Лыжа говорила, что это она не хотела… А там кто их знает. А ребеночек оказался с проблемами – ну, по здоровью. Короче, сдала его Ленка в приют – а куда деваться? Кормить не на что, работать надо. Навещала, конечно. Потом еще с кем-то сошлась. С нашим, русским. Ну и забухали на пару, по-русски. Говорила, что пару лет пила. А как не запить – ребенок в приюте, она шваброй шваркает. Мужик тоже запойный… Да и наследственность у нее – мать пила, дед… Потом еще война эта, ну, в Югославии, в девяносто первом. Рассказывала, как все это страшно, как их бомбили. В общем, пережила не дай бог! Но умница – остановилась, сама, без чьей-то помощи! Ленка сильная, завязала. Потом закончила курсы какие-то. Устроилась на нормальную работу, сожителя своего бросила. И, самое главное, ребеночка забрала! Только сказала, что с мужиками покончено. И добавила, что ей на себя наплевать. Правда, это и так видно, могла бы и не объяснять. Короче, все более-менее у нашей Лыжи. Правда, жизнь ее потрепала. Но видишь, выбралась. Вот что такое характер. Жалко ее ужасно, дружили все-таки. Помнишь, на дачу ее ездили, в Жаворонки, что ли?
– В Снегири, – глухо поправил Туров. – В Снегири.
– Точно! – обрадовался Градов. – Правильно, Снегири! Дед у нее был каким-то важняком. Ученый, что ли?
Туров кивнул.
– Ну в общем, – грустно вздохнул Градов, – не получилось у Ленки. А так мечтала свалить! И ведь умненькая была. И симпатичная. Ну тебе-то, – он громко засмеялся, – тебе-то это известно лучше, чем мне! Выходит, зря я ее тогда познакомил с этим южком. Знаешь, прямо вину свою чувствую! Но что делать – не у всех получается.
– Не у всех, – подтвердил Туров. – Ну дай бог, наладится. Повезет. Мы правда, как ты говоришь, с ней крутили. А насчет «познакомил»… Выходит, что зря!
– Слушай, Лех, а что ты на меня тогда наехал, когда я тебе про южка рассказал? Конкретно так наехал, а? Из-за Лыжи, что ли? Обиделся, что я их свел?
– Да нет, Вова. О чем ты, какие обиды? Наверное, настроение просто было паршивое, вот и сорвался. Честно – не помню.
– А-а! – растерянно протянул тот. – Ясно. А я долго думал – что это с Лехой? Чего так вызверился? Вроде и повода не было.
«Не было, – с тоской подумал Туров. – Конечно же, не было. Просто я тогда чуть не сдох, друг Вова. Чуть не рехнулся. А самое главное – потерял веру в людей».
– Слушай, Лех! – Градов никак не хотел расставаться. – А барабаны? Совсем забросил? С тех времен – никогда? Или иногда стучишь?
– Нет, Вова. Не стучу. С тех времен и не стучу. Забросил, ага. Некогда, знаешь ли. И интересы другие.
– И никогда не хотелось? – искренне удивился Градов. – Совсем никогда?
Туров усмехнулся:
– Знаешь, Вова, я давно живу по принципу «надо», а не «хочешь – не хочешь».
Градов расхохотался. Интересно, что его так развеселило?
– Ох, – закудахтал он, – несчастный ты, Леш, человек! Бедный Тур! И как тебя угораздило?
Не на шутку разозлившись, Туров встал и сорвал с рогульки пальто.
– Ну, давай, Вова. Бывай. Удачи тебе и здоровья! – И, не дожидаясь ответа, направился к выходу.
– А телефончик, Тур? – крикнул вслед Градов.
Но Туров, щурясь от внезапно яркого солнца, уже стоял на улице, застегивая пуговицы на пальто. Он быстро пошел по бульвару, но вдруг остановился и оглянулся. На ступеньках кафе, высоко задрав голову, стоял Градов… На его лице блуждала счастливая, блаженная и рассеянная улыбка – в расставленные ладони он ловил падающую капель. Потом, отряхнув руки и все так же улыбаясь, он поправил висящую за спиной гитару и бодрым, чересчур бодрым шагом пошел вверх по улице.
Мотнув головой, словно отгоняя что-то неприятное, Туров со вздохом посмотрел на часы. Завибрировал мобильный. Туров вспомнил, что выключил звук. Достал телефон – ну разумеется, Светка!
– Что, потеряла? – коротко бросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: – Иду. Скоро буду. Минут через десять. До встречи.
Он шел по бульвару и думал о том, что не гулял так лет сто. Или двести. Нет, променады они с Женькой устраивали – хоть он и не фанат здорового образа жизни, но в поездках ленивого Турова жена ходить заставляла – называлось это «тренировать сердечную мышцу». Было страшно неохота, но с женой он не спорил, дороже выйдет.
Он шел по бульвару и удивлялся: надо же, птицы совсем ошалели – орут, словно в лесу. А как охота на дачу! Да, на воздух, на шашлычки, выпить холодного белого винца, посидеть в беседке, чтобы просто послушать тишину. Как же он устал, господи. Слава богу, сегодня четверг – закончит с переговорами и завтра не пойдет на работу. В конце концов, хозяин – барин, начальства над ним нет. Дождутся с занятий Лизу и – на дачу, на воздух! Зажгут камин, уложат младшенькую, а старшая свалит сама – они ей не компания. И все-таки хорошо, что все вместе, пусть даже девчонки у себя, но зато на душе покой. И уж тогда, вдвоем с Женькой, он отведет душу. Хочется просто потрепаться обо всем. Обо всем! Не как обычно – по делу. А просто поболтать, посплетничать, побалакать, как говорит отец. Или помолчать – с ней хорошо и молчать. С ней все хорошо, с его Женькой. Про утреннее раздражение и свою обиду он давно позабыл.
Туров огляделся – на бульваре было полно людей. Соскучившись по весне, теплу, капели, солнышку, птичьему гомону, народ высыпал на улицу. Мамочки и няньки покачивали коляски, гомонила малышня, подстелив пластиковые пакеты, на влажные лавочки осторожно уселись старушки. У киоска с мороженым выстроилась очередь. А мимо, с двух сторон ожившего бульвара, проносились машины, коротко передыхая на включавшемся светофоре.
Туров по-воровски оглянулся и подошел к киоску с мороженым.
«Обжора, – укорил он себя, – так нажраться и еще закусить сладеньким!» Но страшно захотелось любимого эскимо. Так захотелось… Как в детстве.
Разодрав алюминиевую обертку, он жадно откусил половину. Свело зубы, и Туров поморщился. Но как же было вкусно! Как сто лет назад. «Все правильно, – думал он. – Жизнь распоряжается правильно. Честно. За все есть цена. А уж за подлость – тем более. За подлость и за предательство. Обязательно придет чек об оплате».
Нет, зла он Лене никогда не желал – никогда! Когда любят, зла не желают. И все-таки. Справедливость? Да нет, бред – какая там справедливость, откуда? Дожить почти до шестидесяти и верить во вселенскую справедливость? Ага, как же! Нет справедливости – есть просто судьба. Жаль ее. Ей-богу, жаль. Зря она так с собственной жизнью. Не с его – со своей собственной.
А этот чудила Градов как был мудаком, так и остался. Его тоже жаль. Хотя… Почему? Уж кто-кто, а он несчастным себя не ощущает. И даже наоборот – пожалел Турова. Живет – не тужит, не перетруждается, не пашет, ни за кого не отвечает, не ломается, довольствуется малым, и все его устраивает. А ведь прав, зараза, богат не тот, у кого много, а кого все и так устраивает. Или он прикидывается? Ну какому мужику не хочется хорошую тачку? Кому неохота посмотреть мир? Кто откажется от хорошей квартиры? Только ничего с неба не падает. Ничего. Все – тяжелым трудом. Так что Градов врет. Оправдывает свою никчемность и нищету. Он, видите ли, играет! Герой – не изменил своему призванию, браво! Музыкант, мать его! Да кто не бренчал в юности? Кто? Гитарки, барабаны, стишки и песенки. Кумиры юности. Все через это прошли и пошли дальше, во взрослую жизнь. А Градов остановился. Всю жизнь пробренчал и, надо же, счастлив! Свободен, блин! Да какая свобода, когда живешь в полном говне? Это – свобода? Свобода во всем себя ограничивать? Выходит, и свобода у всех разная.
Всё, забыли. Всё, Леша! Туров доел мороженое, поискал глазами урну, выбросил фольгу и вытер платком липкие пальцы. Все равно липкие. Ладно, на работе помою.
Внезапно солнце зашло за облака, и сразу стало прохладно. Туров прибавил шагу. Засунул в карман руки. Поморщился – противно, липкие.
«Какой же я все-таки молодец! – гордо подумал он. – Все у меня получилось. И правда, такие встречи не случайны. Вот не случайно столкнулся я с этим балбесом… Туров, брат! – усмехнулся он. – Тебе, оказывается, нужны подтверждения? Парень, ты спятил?»
Но почему-то где-то там, глубоко внутри, что-то кольнуло. Коротко, но ощутимо. Как он сказал, этот придурок? «Деньги отнимают свободу? Деньги – ярмо, тяжелая ноша? Вечный страх их потерять? Когда ты стремишься разбогатеть, ты забываешь обо всем остальном? Большое хозяйство требует постоянного присмотра, богатство – хомут, а никак не свобода? Чушь, глупость, бред». Прислушавшись к себе, Туров на минуту затаил дыхание. Что это? Зависть? К кому?
Какая там зависть? Кому завидовать – нищему неудачнику, лузеру, аутсайдеру, готовому на все, лишь бы оправдать свою несостоятельность?
Туров хмыкнул, качнул головой и прибавил шагу. Он уже собирался завернуть за угол – до офиса оставалось метров сто, не больше – и вдруг увидел витрину музыкального магазина. Надо же! А он и не знал – водитель всегда подвозил его к офису, на собственную стоянку. Присвистнув, он замер, залюбовался – в витрине, сверкая разноцветной эмалью, золотились и серебрились «Ямахи», «Акорны», «Роланды» и «Саундкинги». Звуковые модули, малые барабаны, томы 1 и 2, креши, рамы, пэд бас бочки. Ну ни фига себе, а? В кармане пальто завибрировал телефон – опять Светка!