– Да иду я, иду! – гаркнул Туров. – Через пару минут буду на месте! – И, чертыхнувшись, нажал на отбой и тут же зажмурился: брызнув ярким, ослепляющим, бесцеремонно нахальным светом, солнце снова показалось на небе. От неожиданности Туров присвистнул: «А кстати, неплохой сегодня денек». И подумал, что надо позвонить Женьке. Ну это потом, чуть попозже, успеется. И он толкнул дверь магазина.
В следующем году – обязательно
Как только она начинала об этом думать, сразу принималась плакать. Сколько лет прошло, господи! Жизнь закалила так, что и слезинку не выдавить. Нет, кое-что все же осталось – от волнения могло заныть сердце, могли задрожать руки и ослабнуть ноги – страшное ощущение, вот-вот упадешь. Еще мог осипнуть голос и поплыть зрение, могла закружиться голова. А вот слез не было. Как будто иссяк, обмелел ручеек. Это в юности брызнут, как из ведра, обильные, прозрачные, крупные, и тут же легчает. Нет, проблемы оставались, куда они денутся, но казалось, что слезы эти проблемы немного смывали и уж точно приносили облегчение: когда прорывает плотину, вместе с потоком смывает и сор, и булыжники, и прочую гадость. Одно хорошо – с годами воспоминания приходили нечасто, разве что к слову.
Сначала на Катьку разозлилась – зачем? Зачем она вспомнила? Зачем вытащила на свет божий? Хотя при чем тут Катька, в чем она виновата? Вспоминали юность, ну и… добрались и до этого. Вернее добралась Катерина. Но не со злого же умысла – Катька и злой умысел? Смешно. Да и сама Саша могла догадаться – начнутся воспоминания и непременно дойдет и до этого. Как ни отмахивайся, это часть ее жизни. Да и подробностей Катя не знала, потому что Саша скрывала. От всех скрывала – от мужа, теперь уже бывшего. Хотя ему, Гальперину, было известно многое. От дочки, ну и от Катерины, подруги юности.
Почти тридцать три года они ждали эту встречу и мечтали о ней! Сколько раз, шмыгая носами и вытирая слезы, все проговаривали! Как строили планы, намечали поездки! А не получалось, хотя и деньги были, и законные отпуска. И давно отменили визы – бери билет, и вперед! А вот не складывалось. Ей-богу, будто кто-то мешал.
Но наконец все сложилось: конец сентября, жарко еще будь здоров, и все-таки к вечеру чуть легчает. В сентябре – хотя и чувствуется приближение осени, лучшего времени года, – море еще теплое, песок белый, краски буйные.
Двадцать восьмого сентября Саша спешила в аэропорт. Нервничала ужасно. Как у них сложится? – позади столько лет, целая жизнь. Целая жизнь друг без друга.
В далекой юности Саше казалось, что они друг без друга не смогут: ближе Катьки у нее никого не было. При расставании ревели белухами. А ничего, смогли, куда деваться.
Только расставались они двадцатипятилетними девчонками. А сейчас тетеньки за пятьдесят.
Увидев в толпе подругу, Саша подпрыгнула и закричала:
– Катька, я здесь!
С юности близорукая, Катерина растерянно вглядывалась в толпу. Увидев Сашу, расплылась в такой счастливой улыбке, что у той сжалось сердце: Катька, родная! И никакие годы, и никакие расстояния их не отдалят, не сделают чужими. Потому что дружили крепко, очень крепко, и роднее Катьки не было в Сашиной жизни подруги.
Они всегда были на связи: сначала писали друг другу письма – настоящие, бумажные, в конвертах с двумя марками. В конверт Саша вкладывала фотографии, по тем временам крутые, полароидные – первая серьезная покупка на новом месте. Или обычные, цветные. На фото все местные чудеса, все, чем можно удивить: знаменитый на весь мир рынок Махане Иегуда, пестрый, разноцветный, шумный, настоящий восточный базар. «Катька, как жаль, что ты не слышишь и не можешь понюхать! – писала Саша. – Орут они будь здоров, с непривычки люди шарахаются, я, например. Восток, как известно, дело тонкое! Но запахи, Кать! Офигеть! Специи, пряности, цитрусовые, горячие лепешки, только что испеченные бублики! Нет, совсем не такие, как в нашем московском детстве – увы. Те, наши, были – помнишь? – плотненькими, тугими, чуть сладковатыми, румяными, а иногда и чуть подгоревшими, с зернышками мака. А эти – побольше, порыхлее, повоздушнее. И вместо мака – кунжут! Катька, ты знаешь, что такое кунжут?
Прилавок с маслинами и оливками. Сто видов, на любой вкус – от сморщенных, крошечных, с вишневую косточку, до гладких, глянцевых, гигантских, со сливу, с начинкой и без, в масле, в вине и в уксусе. Блестящие, матовые, горьковатые, соленые, как и положено, и острые, даже острейшие, сладковатые и совсем кислые. Выбирай».
«Я к маслинам равнодушна, – лениво отвечала Катька, – но и у нас они появились! Может, и не такой выбор, но есть. Кстати, испанские».
«Ну теперь вас ничем не удивишь!» – отвечала Саша.
Конечно, кроме фотографий продуктов, манго размером с небольшой арбуз или гигантских мохнатых киви, пит со швармой, набитых острыми салатиками и хумусом, румяных шариков фалафеля, рыбных прелестей, от головастой красноватой барбульи – «в Одессе она называлась султанкой, Катька, ты помнишь?» – до гладкобокой принцессы Нила и мелких, серебристых, как елочные игрушки, сардин, было великое множество других: Мертвое море, Красное, Средиземное. И разумеется, пресное Тивериадское озеро – здесь его тоже называли морем. А еще фото долин, гор и водопадов, церквей, мечетей и синагог. И древних развалин, акведуков, амфитеатров. Даже грибов – да, грибов! В декабре в лесах появлялись маслята! И конечно, семьи – дочки, мужа. Ну еще и машины, квартиры.
Катька отвечала тем же: дети, квартира, машина. И конечно, фото любимой Москвы: «Сашка, скучаешь?»
«Скучаю, – отвечала Саша – хотя скучать некогда, кручусь как белка в колесе. Но Москва, Катька, снится: Замоскворечье, Арбат, Сретенка… А тут, представляешь, приснилась ВДНХ! Нет, правда. Сама удивилась! Ну и мы с тобой. Шляемся, как в былые времена, помнишь, Катька? Едим мороженое и жареные пирожки, сидим на скамеечке – веселые, беззаботные, юные. Хорошее время, да, Катька?»
Катерина отвечала: «Не просто хорошее – лучшее».
Закоулки памяти – там много всего: светлого, темного. Радостного и горького. Того, от чего мечтаешь избавиться, и того, что боишься забыть.
Когда технологии рванули вперед, появились мейлы, вотсап и прочие мессенджеры. Но письма стали короче – да, времена изменились, увы. На обстоятельную переписку времени не было, только коротко и по делу. Но что жаловаться? Есть быстрая связь, и это здорово! К тому же бумажных писем ждали по несколько месяцев.
Саше всегда казалось, что Катька рядом. И наплевать, что расстояние между Москвой и Иерусалимом в две тысячи километров.
Кстати, Гальперин ехать в Москву не хотел категорически. Пытала его – почему? Муж тут же начинал раздражаться: «Чего я там не видел? Господи, Саша, сколько на свете прекрасных мест! Мы же почти ничего не видели – даже Европу не всю объездили! Не говоря про Америку и все остальное! А ты – Москва! Да черт с ней, с Москвой! Хочешь – езжай! Но без меня, извини».
Конечно, без него она не решилась – трусиха. Всегда была рохлей, да так и осталась. Как это – в отпуск и без мужа? У них это было не принято.
У Катерины тоже сначала не было денег, дети маленькие, оставить не на кого, а брать с собой – «извини, это будет не отдых. Какое, Саш, море? Перебьются без моря – это не твоя тихая Галка, это два безумца, поверь! Ураган, тайфун, катастрофа! Это мальчишки, Саня!»
Потом были разводы, переезды, потеря работы. Да и в стране было столько событий. «Это не ваша тихая заводь!» – вздыхала Катя. «Да уж какая там тихая заводь, если живешь в окружении врагов», – отвечала Саша.
Три месяца назад Катька написала: «Ну если гора не идет к Магомеду… Все, Александра, я заказала билет».
Вот это был подарок! Сказочный, самый-пресамый!
Накануне созвонились раз десять.
– Катька, неужели мы завтра обнимемся? – повторяла Саша. – Уже завтра, ты представляешь? Только бы дожить до этого завтра.
– Уж пожалуйста, доживи, а? – смеялась подруга. – Говорят, у вас такси дорого стоит! И как прикажешь мне добираться? А гостиница, Сань? Нет уж, ты доживи!
Конечно, Саша оформила отпуск. Корпела две ночи, составляя маршрут поездок – хотелось, чтобы Катька все посмотрела. Но нет, это невозможно – страна малипусенькая, а за две недели не охватить. Но самое главное – обязательно!
Купила продукты, приготовила всяких вкусностей – Саша помнила, что любит подруга. Сделала тщательную уборку, хотя Катьку такие пустяки никогда не волновали. В общем, готовилась серьезно и основательно – еще бы! Едет любимый, родной и дорогой человек, ее Катька, Катюха, Катюша.
Но почему она так волновалась?
В машине Саша трещала не переставая, наверное, от возбуждения:
– Посмотри вокруг, как тебе наша деревня? Ха-ха, ага, деревня, именно так ее называют. Страна крошечная, иногда мне кажется, что все друг друга знают, оттого и деревня! Это не ваш российский размах. Да что там российский – московский. Катька, ты только прикинь – численность населения Израиля – около девяти миллионов! А Москвы – двенадцать! Москва больше Израиля! Как тебе, а?
Растерянная Катерина глядела по сторонам.
– Сашка, у меня башка оторвется!
– Ничего, – смеялась Саша, – то ли еще будет. Город посмотрим завтра – сегодня ты ничего не увидишь. Повезу тебя в объезд, так быстрее. Устала? В самолете спала? Ой, ты молодец! А я никогда, хоть ты тресни. Весь самолет будет спать, а я – выколи глаз! Ну а вообще, как ты, Катька?
– Я хорошо, – улыбнулась подруга. – Теперь точно хорошо. Ты, Сашка, рядом… – И, не договорив, начинала охать и ахать: – А это что? Ой, а это? Ну ничего себе, а?
Снисходительно улыбаясь, Саша посматривала на подругу.
– Это еще что, Кать! Настоящие чудеса впереди!
– Ага, – растерянно кивала Катя, – а дальше все чудесатее и чудесатее.
– Вот в этом ты точно не сомневайся! – смеялась Саша. – Еще голова кругом пойдет от наших чудес!
Разместив Катерину в комнате дочки, пошла накрывать на стол.