На очередном конгрессе социалистической партии Муссолини встретили овациями, и, когда он поднялся на трибуну, кто-то выкрикнул из зала: «Он вернул нашу партию на правильный путь!» Зал отозвался новыми овациями. Сторонники Муссолини составляли большинство в комиссии, которая сформировала новое партийное руководство. Муссолини был единогласно переизбран.
Всего за два года Муссолини совершил фантастический взлет на вершину партийной власти, и Маргарита сделала выбор: перешла в революционный лагерь Муссолини.
Через два месяца карабинеры разогнали антимилитаристскую демонстрацию в Анконе, организованную анархистами; трое человек было убито и четверо ранено. А через день анархисты подняли восстание. Целую неделю, названную потом «Красной», они громили государственные учреждения, жгли архивы налоговых ведомств, грабили церкви, обрывали телеграфные и телефонные провода, а в некоторых местах поднимали черный флаг и провозглашали республику. В Риме, во Флоренции, в Турине на улицах появились баррикады, и против повстанцев была послана кавалерия.
На Маргариту «Красная неделя» произвела такое сильное впечатление, что в одной из статей она объявила церковь врагом прогресса, в другой — восстала против привилегий, которые получали богачи (что отнюдь не значило, будто она хочет от них отказаться); и дошла до того, что выступила в защиту английской суфражистки, которая изрезала ножом полотно Веласкеса[110] в лондонской Национальной галерее. «Если (…) потеря одного или десяти шедевров, — написала Маргарита, — может ускорить прогресс общества… который приведет к созданию новых шедевров, то (…) даже с точки зрения эстетики ничего, кроме пользы, не будет»[111].
Когда правительственным войскам удалось справиться с восстанием, газеты подвели итог: семнадцать убитых и более тысячи раненых. Полиция производила массовые аресты и разгоняла всякое скопление народа. В толпе стоял и Муссолини, у которого до гранат дело еще не дошло. Один полицейский ударил его дубинкой по голове так, что он упал без сознания.
На следующий день еще не пришедшего в себя от удара Муссолини ожидало новое потрясение: миланские националисты атаковали редакцию «Аванти!». Муссолини велел своим сотрудникам вооружиться чем попало, но в редакции не оказалось ничего подходящего. Не потерявшая самообладания Маргарита предложила разломать редакционные ножницы, вооружиться ими вместо ножей и встретить нападавших лицом к лицу. Перепуганный Муссолини уговаривал ее бежать через черный ход, но тут подоспели карабинеры, и националисты отступили.
В середине июня прошли выборы в муниципальные советы. Социалисты одержали победу во многих городах. В Милане они и вовсе прибрали к рукам муниципалитет, и Муссолини решил превратить Милан в форпост революции.
Муссолини пришел к мысли, что новую цивилизацию можно создать только на развалинах старой. Ни изменение законов о выборах, ни уличные восстания не приведут к триумфу социализма. Его можно достичь только войной, которая превратит в руины всю Европу. Но таких еретических мыслей он не осмеливался высказывать даже в своем независимом журнале «Утопия» и тем более на страницах партийной «Аванти!».
А его старый приятель из анархистов прямо так и написал в июньском номере «Утопии»: «Те, кто кричит „Долой войну!“ — самые отъявленные консерваторы. Социалистическая партия, вместо того чтобы (…) подготавливать революционную обстановку — повивальную бабку нового общества, содрогается… от ужаса перед будущей войной…»
28 июня 1914 года, меньше чем через месяц после этой статьи, в Сараево прогремел первый выстрел Первой мировой войны.
«Убит австрийским престолонаследник эрцгерцог Фердинанд[112]!» — кричали мальчишки-разносчики газет. Супруги Царфатти услышали их, когда обедали в ресторане. Маргарита весело посмотрела на мужа:
— Теперь Австрии конец. А когда Австро-Венгерская империя развалится, мы наконец-то вернем свои исконные земли в Тренто и Триесте.
Чезаре с удивлением отметил про себя, что у его жены патриотизм взял верх над социализмом.
Маргарита, как и большинство европейцев, не верила в неизбежность войны и поехала в Венецию отдохнуть вместе с пятилетней дочкой, которая там заболела корью. Маргарита не выходила из дома и не читала газет. Только от врача она узнала, что Австро-Венгрия предъявила ультиматум Сербии, требуя передать австрийской полиции ведение дела по убийству престолонаследника.
Маргарита посмотрела на старого врача-еврея, который лечил в детстве и ее саму.
— Вы думаете, начнется война? — тревожно спросила она.
— Может, начнется, а может, нет, — ответил тот.
А война уже шла. Австро-Венгрия воевала против Сербии, Германия — против России и Франции, Англия — против Германии.
31 июля убили вождя французской социалистической партии Жана Жореса. Маргарита ужаснулась. Она вспомнила Шарля Пеги, который призывал убить Жореса, пытавшегося спасти Европу от войны. Призыв Пеги услышал какой-то фанатик-националист и застрелил Жореса в парижском кафе. А командир пехотного взвода лейтенант Шарль Пеги погиб в бою на Марне во время французской контратаки.
Спустя несколько дней Муссолини выступил с речью в память Жореса на партийном собрании.
Италия осталась в стороне от кровавой бойни, и вместе с остальными итальянцами супруги Царфатти испытали облегчение.
Решив, что самое страшное позади, Маргарита уехала в Иль Сольдо, и тут-то на швейцарской границе она увидела первых итальянских беженцев, которые по тем или иным причинам оказались в уже воюющей Германии. Они прибывали днем и ночью с каждым поездом — голодные, усталые, перепуганные.
«Нужно скорей возвращаться, быть рядом с Муссолини, не говоря уже о семье», — решила она и села на первый же поезд в Милан.
Чуть ли не каждую передовицу в «Аванти!» Муссолини начинал словами «Долой войну!». На чьей бы стороне ни выступила Италия — своих давних союзников[113] Австрии и Германии или Антанты[114], это все равно приведет к трагедии. Поэтому социалисты должны бороться за сохранение нейтралитета, уверял он на бумаге, а в голове стучала вколоченная Балабановой мысль Маркса: по пятам войны идет революция. И Муссолини решился напечатать статью, написанную вместе с Маргаритой, правда, под общим псевдонимом. В статье говорилось, что никакие антивоенные выступления не остановят противника и он уничтожит Италию вместе со всеми ее пацифистами. Поэтому разговоры о всемирном братстве рабочих должны остаться в прошлом. Ортодоксальный марксизм себя изжил, и ему на смену идет национальный социализм. Маргаритины друзья-футуристы начали публично сжигать австрийские флаги и скандировать: «Долой Австрию!» Маринетти объявил сторонников нейтралитета врагами футуризма и назвал войну «самой прекрасной футуристической поэмой». А миланские социалисты собрались на заседание обсудить вопрос об итальянском нейтралитете. Маргарита и Муссолини пришли на это заседание вместе. К концу дебатов Муссолини заявил, что, поскольку Европа находится в серьезной опасности, он готов выступить за участие Италии в войне. В эти минуты «в душе он был не социалистом, выступавшим за нейтралитет, а, скорее, итальянцем, выступавшим за войну», — вспоминала потом Маргарита.
А Леда Рафанелли пришла к Муссолини в редакцию и застала его очень возбужденным.
— В чем дело? — спросила Леда.
— Обещайте, обещайте мне, что не станете моим врагом, — Муссолини неожиданно сдавил ее запястья с такой силой, что она вскрикнула от боли.
— Да что случилось, Бенито?
— Обещаете? Через несколько дней газеты будут ругать меня на все лады и называть предателем. Но вы им не верьте. Верьте мне.
На следующий день после заседания в «Аванти!» появилась передовица Муссолини под заголовком «От полного нейтралитета — к частичному». Социалисты не на шутку встревожились. А правительство почуяло запах раскола в их стане. Муссолини же встретился с газетным издателем Филиппо Нальди, который прежде выступал за нейтралитет, а теперь — за войну на стороне Антанты. Муссолини сказал ему, что хочет поддержать политику интервенции, но не может, будучи главным редактором «Аванти!».
— Тогда почему бы вам не уволиться и не открыть собственную газету? — спросил Нальди.
— А деньги? — в свою очередь спросил Муссолини.
— Деньги я достану, — ответил Нальди.
Муссолини оставил пост главного редактора «Аванти!», и вскоре вышел первый номер его новой газеты «Иль пополо д’Италия»[115]. Слева от названия красовался афоризм, принадлежавший Бланки: «У кого есть нож, у того есть хлеб», а справа — афоризм, принадлежавший Наполеону: «Революция — это идея, раздобывшая штыки».
Всю первую полосу занимала подписанная Муссолини передовица, в которой он обращался к молодежи Италии: «В другое время я не произнес бы даже шепотом слово „война“, но сегодня я вынужден произнести его во весь голос»[116].
Далее Муссолини объяснял, почему Италия должна вступить в войну на стороне Антанты.
Прочитав эту передовицу, Анжелика Балабанова воскликнула: «Человеку, который это написал, нет места в социалистической партии. Его место в окопах или в сумасшедшем доме». Балабанова заявила, что Муссолини — предатель хуже Иуды. Тот предал только одного человека, а Муссолини — всю партию, всех рабочих Италии. Балабанова была уверена, что французы подкупили Муссолини. Были в этом уверены и чуть ли не все его биографы. Французские деньги стали каиновой печатью на Бенито Муссолини.
Через десять дней после того, как Муссолини призвал к войне, в Милане состоялось срочное партийное собрание, где было внесено предложение исключить из партии товарища Муссолини. Со всех сторон ему орали «Изменник! Предатель! Иуда! Сколько тебе заплатили?»