– Только отцу не говори.
– Да не скажу – что ты как в яслях! Короче – больше даже не смей соваться куда-то, я в последний раз тебя прошу. Этого мы сейчас спать уложим, завтра Игорь колеса привезет, поменяют – и пусть валит отсюда. Все.
– А… что делать с этим Ревазом? Ты не хочешь узнать, кто это?
– Нет, не хочу! – отрезал Саша. – И ты тоже не хочешь, к твоему полному изумлению.
– Саша, он мой брат…
– Да? Почему он не думал, что ты его сестра, когда сюда ехал и за собой прицеп тащил? – вспылил Акела, со злостью глянув на уснувшего в кресле Семена.
– Ты не понимаешь…
– Алька, я только одно понимаю – то, что ты готова свою голову за них прозакладывать, а они этим пользуются. Ишь, удумал – кокс толкать по клубам! Да если только Фима узнает – он из него ремней нарежет, не посмотрит, что сын родной! Был уговор – не торговать! Бесо до сих пор кудахчет на эту тему, но держится! А тут – сын! Врагов не надо – такие дети!
Я стояла, понуро опустив голову. Муж прав, с какой стороны ни зайди. Семка подставлял отца, нарушая категорический запрет на торговлю наркотиками. А Славка, покойник, и вовсе вступил в сговор с какими-то людьми, собиравшимися убить отца. Точно – врагов не надо, родни достаточно. Но что делать – я не могу позволить кому-то убить Семена. Это кровь, ее не разбавишь.
– Я вижу, о чем ты думаешь, – успокоившись немного, проговорил Саша. – Ты странная какая-то, Алька. Думаешь, что сможешь выиграть такую войну? Нет, не сможешь. А погибнуть я тебе не позволю – у меня никого нет, кроме тебя. Пусть твой братец разгребает сам, как заварил. Все, разговор окончен.
Взяв меня за руку, он пошел наверх, в спальню:
– Ложись, я сейчас тоже приду.
Двухтысячные, начало
После выхода из больницы я стала внутренне меняться. Не знаю, с чем это связано – с потрясением, испытанным от известия о невозможности больше иметь детей, с препаратами ли, которыми меня накачивали. Но факт налицо – я стервенела на глазах. Раньше мне и в голову не приходило закричать на кого-то, оскорбить или просто обидеть. Теперь же все это лезло из меня, как тесто из кастрюли. Одногруппники удивлялись, но не спрашивали – я и прежде не особенно делилась с кем-то своим личным, а уж теперь на моем лице было написано: «Не нуждаюсь в общении». Тяжелее приходилось домашним – домработницы увольнялись одна за другой. Акела взирал молча, хотя я чувствовала – недоволен.
Однажды он с утра вместо поездки в институт повез меня в огромный закрытый спортклуб, где имелись бассейн и сауна. Возмущению моему не было предела – у меня шрам на животе, который не позволял носить открытый купальник. Но муж был, как обычно, молчалив и сосредоточен и четко следовал собственному плану.
В спорткомплексе, к моему удивлению, никого не было, хотя попасть сюда даже в рабочее время буднего дня считалось редкой удачей. На стойке администратора приветливо улыбающаяся девушка дала Акеле какой-то ключ и пожелала нам приятного времяпрепровождения.
– Мы что – одни тут? – спросила я, спускаясь вслед за мужем по лестнице.
– Одни.
– Ты выкупил все время?! – ужаснулась я, посчитав сумму, в которую обошлась ему эта блажь.
– Аля, какая разница? Тебе нужно расслабиться хоть чуть-чуть – что еще я мог сделать? Увезти тебя сейчас куда-нибудь на море я не могу, ты готовишься к экзаменам. А состояние твое меня пугает – я все время жду, что ты кинешься на кого-нибудь с ножом.
Я фыркнула, но про себя подумала: а ведь он прав. Я действительно на грани.
Прозрачно-бирюзовая гладь большого бассейна манила, будто море. Мне захотелось нырнуть туда и проплыть хоть немного. Однако раздеться я не могла. Акела уже нырнул и теперь, уцепившись руками за борт, вопросительно смотрел на меня:
– Ну, что же ты?
– Я не могу.
– Это почему еще?
– Саша, не надо. Я не буду. – Я отошла к шезлонгам и уселась, плотно закутавшись в халат и накинув полотенце, словно замерзла.
Муж выбрался из воды и подошел ко мне. На рисунках татуировки блестели капли, мокрая коса висела на плече, и с нее тоже капала вода.
– Встань, – приказал он негромко, но таким тоном, что я предпочла подчиниться. – Положи полотенце. Прекрасно. Развязывай пояс.
– Я не могу!
– Развязывай.
Кипя от злости, я подчинилась, потому что знала – он все равно меня заставит.
– Доволен?
– Нет. Снимай халат.
Я запрыгала от негодования, впечатывая подошвы шлепанцев в кафельный пол:
– Я не буду делать этого! Не буду!
– Будешь. Снимай.
Я кинулась к нему и замахнулась, чтобы ударить, – ну как же он не понимает, что я не хочу показывать ему изуродованное тело, которое теперь всегда будет напоминать нам обоим о том, что я – не женщина?! Как можно не понимать этого, как можно быть таким непробиваемым?!
Акела легко перехватил мою руку и, завернув за спину, притянул меня к себе и зашипел в ухо:
– Ты будешь делать то, что говорю я. Если я сказал – снять халат, ты снимаешь его и не споришь. Ну! – Он чуть оттолкнул меня, и я, еле сдерживая ярость, сбросила махровую защиту на пол, оставшись в высоких трусиках и лифчике:
– Все?
– Нет, не все. Дальше.
– Ты сдурел?!
– Я сказал – дальше.
Почти рыдая, я сняла последнее и выпрямилась:
– Теперь – все?
– Теперь – да, – подтвердил муж, подошел ко мне и опустился на колени. Его губы прикасались к послеоперационному рубцу нежно, как крылья бабочки. – Дура ты, Алька. Ты этого стеснялась? Ты постоянно забываешь, с кем живешь. Посмотри на мое лицо – ты видела в своей жизни что-то более отвратительное?
– Замолчи, – простонала я, едва не теряя сознание.
– Да? – глядя на меня снизу, усмехнулся Акела. – Тебе можно думать, что шрам тебя уродует, а мне – нет? Ты стесняешься шрама, который не видит никто, кроме меня, а я живу с лицом, которое не скроешь одеждой. У меня нет глаза – но это не заставляет меня депрессировать и кидаться на людей. Не давай никому возможности найти у тебя уязвимое место, Аля. Никогда. А сейчас – в воду.
Мы провели чудесный день, плавая в бассейне и греясь в сауне, потом пообедали здесь же, на бортике, заказав еду из ресторана. Я больше не думала о том, что мой рубец может как-то влиять на мою дальнейшую жизнь. По сути, это глупо – позволять изуродованному куску кожи управлять твоей жизнью. Если бы Сашка заговорил со мной об этом раньше, то, думаю, ничего и не было бы – я не рвала бы себе нервы, отыгрываясь на других, не глодала бы себя за несуществующую вину перед мужем и не возводила бы в догму свой мнимый изъян. Но, наверное, все происходит только тогда, когда должно, и слова говорятся только в ту секунду, когда слушатель созрел, чтобы понять.
– Аленька, и еще одно, – серьезно сказал муж, когда мы вновь нежились в сауне, растянувшись на горячих досках. – Давай договоримся об одной вещи. Мы никогда не будем возвращаться к теме детей. Никогда. Поверь – если бы я потерял тебя, то не нашел бы причин жить дальше. Мне необходимо, чтобы ты была со мной. А дети… ну, что ж – не всем выпадает. Нам – не выпало, но это не конец света. Я буду любить тебя и беречь всю жизнь. Мне это важно, понимаешь? – Он взял мою руку и приложил к груди. – Никогда не смей больше даже пытаться сделать то, что сделала. Никогда. Ты принадлежишь мне.
Я скатилась с полка на него и обняла за шею.
– Ты настолько умнее меня, что я чувствую себя абсолютной дурой. Прости, ладно? Я думала в тот момент только о себе – эгоистка. Но я исправлюсь, Саша…
Дома я блаженно растянулась на постели и закрыла глаза. Как все просто… Никаких противоречий, никаких проблем. Надо извиниться перед водителем и новой домработницей, которой я успела нахамить уже вчера. Господи, как стыдно – разве меня так воспитывали? Откуда вылезло это презрение к людям, это высокомерие? Я же не такая.
Когда я приняла решение, вроде как стало совсем хорошо. Но почему-то в голове застряло еще кое-что. Я до сих пор ощущала запах гари и не могла понять, с чем он связан. И именно этот вопрос собиралась задать мужу – вдруг он в курсе?
И он оказался в курсе, хотя долго отнекивался и разговаривать на эту тему не хотел. Но я не отступала, и потому, тяжело вздохнув, Саша выложил мне подробности жуткого вечера в дачном поселке.
Я даже не знала, что мой телефон умелыми руками мужа был оборудован средством навигации, и все мои передвижения легко отслеживались. Эта маленькая хитрость и, в общем-то, легкая такая неискренность со стороны Акелы и спасли мне жизнь. В тот момент, когда Серж позвонил ему, он уже ехал в сопровождении машины с пятью охранниками в поселок – потому что увидел на карте сигнал моего мобильного из места, где меня не могло быть по определению. Услышав голос давнего знакомого, Саша понял – дело совсем плохо. К счастью, с Сержем было всего четверо, и убрать их быстро и тихо прекрасно обученной банковской охране не составило труда. Саша вбежал в дом как раз в момент, когда я потеряла сознание от боли. У меня началось сильное кровотечение, я лежала на полу, прикованная к перевернутому стулу, а вокруг на старом истертом ковре растекалось темное пятно. Саша не стал долго размышлять, выпустил в склонившегося надо мной Сержа всю обойму и понес меня в машину, велев ребятам сложить трупы в комнату и поджечь дом. Отсюда и запах гари, который я почувствовала, ненадолго придя в сознание.
Я обхватила себя за плечи и подошла к окну. Ужас произошедшего в тот день снова сковал меня. Если бы не Саша, если бы не его стремление знать обо мне все – меня бы уже не было.
– Я очень виноват перед тобой, Аленька, – проговорил вдруг муж, подходя сзади и обнимая меня за плечи.
– Виноват? Чем же? – Я задрала подбородок, загоняя обратно предательски подкатившиеся слезы. – Тем, что женился на взбалмошной малолетке, заставляющей тебя жить в постоянной тревоге?
– Перестань. Я женился на той, которую, может, всю жизнь искал. Не набивай себе цену, Алька. Я должен был предупредить тебя. Рассказать о Серже все.