– Так банкет же для комиссии, тебя туда и не пустят.
– Так не будет, – помолчав и попыхтев в трубку, сказал Реваз, – Мы сделаем по-другому. Я хочу устроить настоящий банкет. Настоящий стол. Настоящий тамада. Приглашаю всех. – И он назвал маленький ресторанчик на набережной, недалеко от факультета.
Так Сергей оказался на банкете во главе стола, рядом с Ревазом. Ресторан был откуплен полностью на весь вечер. Кроме членов комиссии было несколько молчаливых мужчин, которых Реваз представил как своих родственников. Тамада сыпал тостами. «Пьем за тебя, – говорил он седенькому профессору, с аппетитом уплетающему третью порцию шашлыка. – А теперь алаверды. Не понимаешь? Теперь ты пьешь за меня».
В разгар банкета в зал вошли две девушки.
– А это кто? – нагнувшись к уху Реваза, спросил Сергей.
– Я сказал в ресторан только мужчин не пускать, а женщин – пожалуйста. – Реваз потянул тамаду за полу пиджака и что-то шепнул ему.
Тамада наполнил свой бокал и предложил тост за прекрасных дев, которые почтили торжество своим присутствием. Девы захихикали, взяли протянутые им фужеры с вином и подсели к столу. Тут же был объявлен «белый танец», и девы, посовещавшись, решили танцевать только с виновниками торжества. Реваз танцевал, прижавшись к груди полной брюнетки, которая была на голову выше него, а Сергей с невысокой блондинкой.
Надо сказать, что она не произвела на него ни малейшего впечатления с самого начала. Но теперь, после стольких тостов неумолимого тамады, кровь его двигалась по жилам куда быстрее, а близость женского тела во время танца все ускоряла и ускоряла ее бег. Девушка была пьяненькая – то ли с единственного фужера, то ли явилась сюда уже навеселе, и, что бы он ни говорил ей, прыскала от смеха.
– Как вас зовут?
– Софья.
– Уж не Ковалевская ли?
Снова смех в ответ. Софья слегка покачивалась и время от времени наваливалась на него всем телом. Вместе с заключительным аккордом у нее сломался каблук.
– Ну вот, – засмеялась она, – пойду домой босиком. Ты куришь?
Сергей не курил, но вышел с ней в холл.
– Давай посмотрю, что там с каблуком, – предложил он, присев на корточки.
Софья плюхнулась на скамью, поджала ноги, показав красные кружевные трусики, протянула ему ногу, смеясь. Он тоже засмеялся от жаркой вспышки. Господи, сколько времени у него не было женщины? Вот и реакция как у быка – на красное. Сергей погладил, смеясь, ногу девушки, залез под короткую юбку, зацепил пальцем красную полоску…
– Прямо здесь? – опять рассмеялась она, показав глазами на старательно отворачивающегося старенького гардеробщика.
– Там, – выдохнул он.
Через минуту они уже закрылись в мужском туалете. Через пять минут Сергей вышел оттуда, поправляя галстук, и направился в зал. В его левом кармане лежала бумажка с нацарапанными цифрами, под которыми было нарисовано сердце, пронзенное стрелой, и написано: Соня.
Добравшись домой, он первым делом скинул пиджак, пропитавшийся запахом дешевой туалетной воды, табачного дыма и, как ему казалось, еще одним слишком неуместным запахом, повесил пиджак в шкафу в прихожей, в самый дальний угол. Потом провел влажными руками по волосам и направился к Даше. Даша, похоже, давно уже спала, а значит, целовать и будить ее не обязательно. «Слава богу!» – облегченно вздохнул Сергей и надолго заперся в ванной.
Через три дня Соня представлялась ему лишь фантазией взбунтовавшегося воображения. Однако через неделю, когда Дара с Марком отправились в Энск, после работы он сменил свой привычный маршрут и отправился не к автобусной остановке, а вдоль по набережной – в сторону маленького ресторанчика. Народу было немного он явно не вписывался в местный колорит в своих очках, с портфелем, в плаще. Сергей заказал кофе и высокомерно оглядел публику: «Да, он, кандидат наук, доцент Ленинградского университета, решил зайти сюда, чтобы выпить кофе, и что здесь такого?!»
Больше всего его выводил из себя горбун, сидящий к нему спиной возле самого окна. «Развелось этих убогих, – с отвращением думал Сергей, торопливо обжигаясь горячим кофе. – Ладно, в столовую ни в одну не зайти – везде эти любители объедков. Но здесь…» Мысль его осталась незаконченной, потому что горбун, словно почувствовав спиной его взгляд, обернулся. Сергею захотелось сползти под стол, взгляд горбуна мог спалить заживо. Он поперхнулся кофе, закашлялся и тут только заметил боковым зрением, что кто-то идет к нему. Бежать было некуда, Сергей отчаянно поискал глазами официанта, но тут над его головой прозвучал знакомый женский голосок с хрипотцой:
– Привет!
– Привет! – Он поднял глаза. Перед ним стояла Софья.
– Помнишь меня?
– Ну конечно. Ковалевская!
Соня залилась звонким смехом, и Сергей догадался, что она уже пропустила несколько рюмочек.
– Каблук-то будем сегодня чинить? – кокетливо спросила она, подсаживаясь к нему за столик.
Сергей покраснел. Собственно, это и было его единственным желанием.
– Угостите девушку сладеньким?
Сергей молчал. Соня насторожилась.
– Строгий ты какой-то сегодня, – осторожно сказала она. – Я-то думала, позвонишь…
– Куда? Я же не знаю…
– А-а-а. Понятно, не заметил. Я тебе тогда в сортире бумажку с телефоном в пиджак запихала.
– Софья…
– И не зови ты меня Софьей. – Она досадливо поморщилась и оглянулась на столик у окна. – Не то ребята засмеют. Сонька я, понял?
– Золотая ручка?
– А, все вы одинаковы, – махнула рукой Соня и собралась встать.
Сергей перехватил ее руку, нажал, усадил девушку обратно.
– Ну, – спросила та, ерзая на стуле. – Выпивать будем? Или – я пошла…
– Что пьешь?
– Все пью. Но предпочитаю сладенькое.
Сергей подозвал официанта и заказал бутылку кагора. Мозг его лихорадочно работал. За несколько минут, пока официант ходил за вином, раскупоривал бутылку, разливал вино по дешевым фужерам, он наконец осознал: во-первых, он изменил Даше. Но она сама виновата. Нельзя же месяцами ходить растрепанной и смотреть раненой птицей каждый раз, когда муж прикасается к твоей руке. С сегодняшнего дня у него есть любовница, во-вторых. И уж если все так обернулось, она должна беспрекословно подчиняться всем его прихотям. Вторая Даша ему не нужна. Да и не тянет она на вторую Дашу.
– Сколько тебе лет? – спросил Сергей.
– Девятнадцать.
– Ой, врешь…
– Ну ладно, двадцать, – сказала Соня и взяла в руки фужер.
– Давай выпьем за то, что ты не будешь мне врать.
– Идет. Семнадцать. – И она залпом опрокинула в себя вино.
Он всматривался в лицо Сони. Мысленно смывал с него косметику, разглаживал искусственные кудри. Нет, до семнадцати еще далеко.
– Родители не выпорют?
– У меня только мать, и та на дежурстве. Ночном, – хихикнула Соня. – Чего ждешь? Наливай.
– По-моему, тебе хватит. Прогуляемся.
Сергей говорил тоном, не допускающим возражений. Но Соня, похоже, и не собиралась возражать.
– Пойдем, коли не шутишь. Только вот как же. – Она кивнула на недопитую бутылку, все остальное ее интересовало мало.
Сергей подозвал официанта.
– Еще одну – с собой.
Соня запрыгала от восторга на стуле. И стала, покачиваясь и поминутно падая, выбираться из-за стола.
Далеко в этот вечер они не дошли. Дошли только до ближайшего скверика. Сергей распахнул плащ, усадил Соню на колени. Когда появлялись редкие прохожие, они замирали и делали вид, что просто целуются…
Это была сумасшедшая неделя. Сергей стал другим человеком. Представлял себя то Нероном; задумчиво глядящим на полыхающие над городом языки пламени, то Наполеоном, задумывающим грандиозный план боевого сражения. Он чувствовал себя теперь авантюристом. История приобретала новый смысл, когда ом скидывал, как ненужный хлам, наносные пласты воспитания, образования, страха со своей души. Он ставил грандиозный эксперимент над собой. Отбрасывал страх, встречаясь с несовершеннолетней девчонкой, изменяя жене. Отбрасывал чувства по отношению и к той и к другой. Мораль, нормы, совесть, нравственность оказались лишь пустыми словами, когда он с удовольствием распинал Соню в будке телефона-автомата. Он стаскивал с нее купальник на мелководье Финского залива и не отдавал до тех пор, пока она, посиневшая от холода, не подставляла ему в воде зад, судорожно оглядываясь на немногочисленных любителей весенних купаний. Он упивался своей властью над нею.
Набоковская Лолита тогда еще не обожгла страницы литературных журналов. Только через несколько лет, найдя на факультете случайно чей-то потрепанный журнальчик со смешным названием «Кодры», он испытал наконец потрясение, которого не принесла ему больше ни одна книга. Читал и чуть не плакал. Ему хотелось кричать: «Господи! Да это же я. Это же мое…» Было ли это откровением, или только последствием привычки присваивать чужие мысли – кто знает. Оранжевый журнальчик с несколькими главами великого творения еще не вышел тогда. Его еще не зачитали до дыр студенты, и преподаватель, завладевший во время лекции этим сокровищем, не позабыл его, после внимательного изучения, разумеется, в ящике стола. Тогда, сидя за тем же, может быть, столом, где спустя несколько лет отыщется этот журнал, Сергей удрученно листал другую оранжевую книгу – Уголовный кодекс. В голове великого авантюриста мелькали всевозможные ужасы, которыми грозила беспечная и беспредельно бесстыдная связь с несовершеннолетней.
Через два дня возвратилась Даша. Она нашла цветы в большой хрустальной вазе на столе, жареную курицу в белом соусе в холодильнике, в фольге. И десять огромных персиков. «У меня замечательный, заботливый муж, – сказала она себе. – И с этого дня я буду любить его больше всех на свете».
20
В экономической школе Дарья проучилась только восемь месяцев – до тех пор, пока не расплылась окончательно талия, не забарабанили изнутри маленькие ручки и ножки.
– Дара, – всплеснула руками Регина, навестив ее под Новый год и застав в предательски обтягивающем свитере. – Что же ты молчала?