Но Сашка уже не слушал ее. Он мирно спал на боку, похрапывая самую малость. Жанна прижалась к нему щекой, полежала, а потом встала, закурила. Ей было так больно, как будто кто-то умер.
Ее любовь не вечна, поняла Жанна. Единственное, чего ей больше всего хотелось тогда, это снова открыть дверь в первый раз, впустить Сашку, прижаться к стене… А потом прожить эти три дня снова.
На следующий день после работы она побежала проведать соседку в больнице. Та чувствовала себя неважно, но уверяла, что на неделе ее обязательно выпишут.
– Когда? – допытывалась Жанна.
Это ведь было так важно: завтра или послезавтра.
– Ой, да не все ли равно. Встречать меня не нужно, сама доберусь, не барыня…
«Когда?» – обреченно спрашивала сама себя Жанна по дороге домой.
В эту ночь они вовсе не спали. Они прощались. Нет, не словами, прощались они на том же языке, что и разговаривали все эти дни. В половине пятого утра Жанна устала уплывать в розовые края восхитительного счастья. Ей показалось вдруг, что так много счастья она не заслуживает.
– Ты будешь меня ждать?
– Я клянусь!
– Не клянись.
– Поедем в табор. Там ни у кого нет паспортов, все живут в степи, людей мало, милиции вообще нет.
– Нет, ну какой из меня цыган? Ты лучше скажи, ты будешь меня ждать или нет? Наверняка скажи.
– Клянусь, никогда тебя не забуду! Клянусь – ждать буду!
– Да не клянись ты, дурочка. Не клянись, ненаглядная моя.
Утром Жанна вся в слезах провожала Сашку. Решили, что он уйдет первым, пока еще совсем не рассвело, чтобы никто не заметил. Жанна стояла на коленях, обнимала его ноги и ревела в три ручья. И потом ревела по дороге на работу. И на работе – время от времени, – и когда возвращалась с работы.
Соседка, вернувшись из больницы, застала ее за тем же занятием. Жанна сидела на кровати, гладила струны гитары и тихо плакала, раскачиваясь из стороны в сторону, как мулла. Бабка принялась было расспрашивать, что да как, но у Жанны слов для описания своего горя не находилось. Ни одного, ни на каком языке.
Так с мокрыми ресницами она просидела несколько недель.
Потом мучили какие-то недомогания, вроде бы заболела. Но температуры не было, поэтому врач не дал больничный. Самочувствие, однако, не улучшалось, и через два месяца Жанна снова, по настоянию бабки-соседки, пошла к врачу. Врач, пожилой старичок, выслушал внимательно ее жалобы, а потом, прищурившись, спросил:
– Да не беременны ли вы, красавица?
Жанна судорожно схватилась руками за живот, посмотрела на доктора и выскочила из кабинета. «Вот это да!» – повторяла она себе, возвращаясь домой. Как же она об этом забыла! Слез как не бывало. Теперь она не знала – радоваться ей или горевать. Конечно, она сильно хотела ребеночка от любимого Сашки. Какая разница, что Сашки пока нет. Ведь он вернется, обязательно вернется как обещал. Но вот как вырастить ребенка одной? Хватит ли ей тех копеек, что платят клиентки? На что она будет жить с маленьким? На какие шиши? Нужно прямо с этого самого момента начать экономить и откладывать понемножку на то время, когда она не сможет работать.
В следующие три дня Жанна поняла, что с экономией у нее ничего не выйдет. Есть хотелось до обморока, до одурения. До одиннадцати часов она еще как-то держалась, а потом шла на кухню и съедала все, что было куплено на два дня вперед. Правильно, ведь теперь ей нужно есть за двоих. Бабка скоро заметила ее безудержную прожорливость и просияла:
– Да ты, девка, никак на сносях?
Жанна ничего ей не ответила, отвернулась и досадливо поморщилась.
– И кто же паршивец этот? Когда успел? А… – догадалась она, – значит, развлекалась тута, пока я в больнице загорала?
– Да ладно вам, бабушка, чего пристали…
– Жить-то на что собираешься?
– Не знаю.
Через два дня бабка снова завела свою пластинку.
– Ты, Жанна, пока не распухла еще, клиенток себе присматривай побогаче или пожалостливее. Разговорами их развлекай. Погадать предложи, ты же настоящая цыганка! Некоторые женщины, знаешь, как этим интересуются…
Жанна знала. Одна пышнотелая тетка уже не раз спрашивала ее насчет гадания.
– Так вот, как родится маленький, ясное дело, на работу сразу не побежишь, так ты и сюда можешь дамочек зазывать. И маникюр сделаешь, и погадаешь, и за жизнь с ними потолкуешь.
«А старуха-то дело говорит», – подумала Жанна и стала присматриваться к женщинам. Сначала пальчики обработает, а потом перевернет ладошку и ахнет: «Ну и линии у вас, долго жить будете». Скажет и отпустит руку, чтобы не навязываться. Некоторые спешили уйти поскорее. А другие, наоборот, уставятся на свою руку и смотрят минуты три. «А еще что там?» – спрашивают. Жанна только плечами пожимает, мол, не здесь же при всех рассказывать. Записочку сует с адресочком.
С тех пор нет-нет да и зайдет к ней какая-нибудь дамочка. Особенно шли те, кому мужья изменяли, или те, которые сами погулять не дурочки. Придут, чаю попьют с пирожными, которые сами же принесли, расскажут все сначала, а потом Жанна им гадать возьмется. Легко таким гадать. Сами же все и рассказывают.
Пришлось Жанне вспомнить, чему мать когда-то учила. Какая линия куда ведет, какая карта что означает. Вспомнила она и как та рассказывала про гадание свое. Голос у нее низкий был, с хрипотцой, слова лились плавно, как журчание ручейка, голос завораживал.
Однажды, к концу смены, пришла в парикмахерскую молодая девушка. Чуть постарше самой Жанны. Смуглое лицо, раскосые глаза, красивая такая татарочка. «И каким ветром ее сюда занесло? Сразу видно – из города», – подумала Жанна. А девушка тем временем оглядела всех и прямиком к ней направилась. Протягивает руку ладошкой вверх, напряглась вся, сжалась. Жанна руку ее перевернула, стала маникюр наводить, а потом посмотрела на ладошку и присвистнула даже.
– Вот это да!
А девушка словно ждала все время.
– Что там? – спрашивает.
Жанна глазами обводит зал, мол, посмотри, все на нас уставились. Девушка отдернула руку, покраснела. Достала деньги. Жанна взяла, а сама ей записочку с адресом сунула, которых у нее много заготовлено было. Девушка жадно схватила, прочитала и шепчет:
– А ты скоро заканчиваешь?
– Да я уже закончила, – говорит Жанна. – Вот только уберу свои причиндалы.
– Тогда можно я тебя на улице подожду?
– Давай, я быстро.
Через пять минут Жанна вышла на улицу. Девушка у двери переминалась с ноги на ногу, покусывала тонкие губки.
– Мне про тебя, голубушка, – подскочила она к Жанне, – одна женщина рассказывала. Очень ты ей помогла. Погадай мне, пожалуйста. Я из города приехала, мне через три часа вернуться нужно, а то родители хватятся.
– А родители строгие?
– Да, – вздохнула девушка.
– Как зовут тебя?
– Луиза.
– А меня Жанна.
– Я знаю.
До дома шли быстро. Жанна пыталась выведать у девушки, что же с ней случилось. Но та только губы кусала да глаза опускала к земле. «Ну что же, – подумала Жанна, – придется ей гадать по-настоящему». Эта – молчунья, не такая, как все.
– Мы тебе на картах погадаем, – заявила Жанна дома. – По руке у тебя выходит, что стоишь ты на распутье и в эти дни судьба твоя решается. Как в сказке, знаешь, – голос Жанны лился журчащим ручейком, – в одну сторону пойдешь – все потеряешь, в другую пойдешь – счастлива и богата будешь.
Жанна раскинула карты, на руках зазвенели неизвестно откуда взявшиеся тонкие металлические браслеты. Раскинула и сама же удивилась.
– Ты сейчас стоишь одной ногой в ярком солнечном свете, а другой во тьме. Привлекают тебя два человека: один из них от Бога, другой от самого черта. За одного из них ты вскорости выйдешь замуж. Выбор самой предстоит сделать. К кому из них лицом повернешься, с тем на всю жизнь и останешься. К солнечному повернешься – будешь жить как у Христа за пазухой, как сыр в масле кататься. К чертенку лицом станешь – жизнь обернется каторгой и тебе, и детям твоим будущим. Хотя подожди… За кого бы из них ты замуж ни вышла, родится у тебя одна только девочка. Сейчас ты не только свою, но и ее судьбу выбираешь.
– А как узнать, кто из них этот… солнечный? – взмолилась Луиза. – Есть хоть приметы какие?
– Не знаю, – протянула Жанна. – Очень уж они похожи, твои короли, как родные братья. Подожди-ка, на них еще разложим… Угу… Ага… Вот. Один из них постарше, а другой помладше.
– Ну? – выдохнула Луиза, и глаза у нее блеснули слезой.
– Тот, что помладше, – он и есть солнечный, – уверенно заявила Жанна и почувствовала, что не обманула ожиданий девушки.
Та бросилась ей на грудь.
– Осторожно, – чуть оттолкнула девушку Жанна. – Я ребенка жду.
Луиза удивленно посмотрела на ее плоский живот.
– Ах да, – спохватилась она и полезла в сумочку за кошельком. – Вот.
– Это много.
– Ты меня только что, может быть, спасла… – задумчиво проговорила Луиза.
Жанна взяла деньги, спрятала в тумбочку.
– Могу я тебе чем-нибудь помочь? – спросила Луиза.
Жанна задумалась.
– Мне бы клиентов потом, когда маленький родится. А то с голоду пропаду.
– Хорошо. – Луиза снова задумалась. – Если все выйдет так, как ты говорила, я смогу тебе помочь. И не только этим. И обязательно приеду еще в конце месяца, – весело закончила она. – Можно?
– Конечно. Ты лучше сразу сюда приезжай, не нужно на работе лишний раз светиться. Только далеко ведь это от города.
– Ничего.
22
Встреча эта произошла в пятницу вечером, а ровно неделю назад, тоже в пятницу, отец Луизы выписался из больницы. Ему сделали сложнейшую операцию на сердце. Теперь жизнь его была вне опасности. Отец Луизы был известным журналистом-международником, поэтому операцию проводил сам профессор Сумароков. За тот месяц, пока отец лежал у него в клинике, мужчины подружились. Ренат Ибрагимович был великолепным рассказчиком, а поскольку исколесил он практически всю Азию и Африку, ему было что порассказать. Николай Иванович приходил в его палату по вечерам и часами слушал то, о чем умалчивали газеты, что оставалось за кадром в документальных фильмах, между строк – в журнальных статьях. Сам он тоже несколько раз бывал в Европе, на международных симпозиумах, но видел там только больничные койки и операционные, на остальное не хватало ни времени, ни сил.