– Александр Маркович, вы бы посмотрели там в сортире, что-то мне кажется, щас нас затопит.
Уважение, с которым к Волку относились залетные его дружки, старуху настораживало. Похоже, он был у них за главаря.
Сашка все собирался в Энск, все еще грезил о сестре, но обстоятельства каждый раз складывались против. Как только он поселился в Ленинграде, дружки, которые давно уже перестали звать его на дело в силу его крайне запоминающейся внешности, предложили ему взять на себя общак. Мужик, у которого раньше хранились сбережения братвы, неожиданно дал дуба, и теперь деньжата остались без присмотра.
Сашка понимал, насколько это опасно. Догадывался, что мужик не просто дал дуба, а ему, скорее всего, помогли, но все-таки согласился. Только поставил условие – будет казначеем всего год, потом пусть ищут другого. Поездка в Энск снова откладывалась. Не бросать же такие деньжищи без присмотра. Энск был от него так же недосягаемо далек, как и в детском доме когда-то, как и в лагере.
«Что же это? – рассуждал сам с собой Сашка. – Почему каждый раз все складывается так, что я не могу добраться до дома? Столько лет прошло, столько зим. Значит – не судьба. Значит, не нужно мне пока туда. Почему, интересно? Отцу теперь что-то около пятидесяти. Дарье… Сколько же лет Дашеньке?» У него в паспорте стояла неверная дата рождения, которую наобум написали в детском доме. По паспорту выходило, что он на два с половиной года моложе, чем есть. Если так, значит, Даше сейчас… шестнадцать? Или семнадцать? Она, наверно, оканчивает школу.
Сердце его сжималось. А вдруг с сестрой что-нибудь приключилось? Вдруг и она не ужилась с этой чужой теткой? Вдруг… И тогда становилось так страшно, словно жизнь теряла последний смысл. Хотелось бросить все и мчаться в Энск, заглянуть в окно первого этажа, стоя на цыпочках… «Девочка моя, ты обязательно дождись меня, ладно? Зачем мне жить, если я никогда тебя больше не увижу? Девочка моя…»
Казначейство его затянулось на два года. Сдав деньги и все бумажки с записями новому хранителю, он отказался от предложенной рюмки водки и пошел на вокзал. Заснуть он не смог ни на минуту. Все смотрел в окно, как бегут, утопая в чернильной темноте, деревья, вспыхивают изредка огоньки то здесь, то там, гудят встречные поезда… Но на этот раз деревья бежали назад. Назад, все – назад. Жизнь возвращалась к нему по капле. Волк умирал в нем с каждым километром, приближающим его к родному дому. Он чувствовал себя все больше и больше сыном, братом…
Дорога через парк оказалась самой трудной дорогой в его жизни. С каждым шагом он вяз в воспоминаниях. Все вокруг казалось ему картонной декорацией, слегка изменившейся, но узнаваемой. Город вырос, вдали светились высотные дома, кругом торчали подъемные краны. Когда из-за елей показался знакомый до боли дом, сердце его упало, а ноги стали ватными. Солнце спустилось за крышу дома, и один только луч его еще скользил по влажной от недавнего дождя черепице. Сашка подошел к окну, встал на цыпочки, заглянул.
В комнате было так же тихо, как и у него внутри. Только это не сердце его билось, а там громко и тревожно тикали большие старинные часы. Он не помнил этих часов. В комнату вошел мужчина в белой майке и в спортивных штанах. Саша отпрянул от стекла. Мужчина был незнакомым. Сашка отыскал в саду скамеечку, сел, закурил. Думать ни о чем не хотелось.
Через десять минут на крыльце показалась пухлая женщина лет тридцати с полотенцем в руках. Ей показалось, что снова в сад повадились мальчишки. Она шла прямо к Волку и скручивала мокрое полотенце, но, присмотревшись, тихо охнула и уставилась на Сашку.
– Вы чего это тут? – спросила она осторожно и отступила на шаг назад.
– Здесь раньше жили Ковалевы.
– А-а-а…
Она явно обрадовалась. Страх чуть отступил. Не к ним пожаловал этот страшный человек, и слава Богу. Нужно отправить его к тем, кого он ищет. Правда, женщина не знала толком, куда они переехали:
– …а-а-а! Так они в Ленинград переехали.
Сашка грустно улыбнулся. Вот, значит, как. Жили, значит, рядом.
– Давно?
– Да уж лет пять назад.
– Спасибо, – сказал женщине Сашка.
Она стояла и как завороженная глядела на него.
– Вы не волнуйтесь, я сейчас уйду, докурю только. С поезда я. Подустал.
– Конечно, конечно…
Она заспешила в дом, задернула занавески и тут же в щелочку стала подсматривать, ожидая, когда же сгинет этот незваный гость.
Сашка отправился пешком на другой конец города к дому бабушки. Уж ее-то он точно не надеялся застать в живых, поэтому очень удивился, когда увидел, что дом утопает в оранжевых цветах календулы. «Жива», – быстро промелькнуло в голове Сашки. Он растерялся, не зная, что же теперь делать. Войти и сказать ей: «Здравствуй, бабушка!» А вдруг она и помрет в тот же час от такой неожиданности? Вот дела, не знаешь, как и поступить. Он постучал. Дверь никто не открыл. Постучал снова. А потом – еще и еще раз. Нет, никого. Тогда он достал из сумки маленький металлический крючок и, немного покопавшись в замке, открыл дверь.
Улица наполнилась оглушительным звоном. Сашка юркнул за дом и огородами выбрался на соседнюю улицу. Но через несколько минут, слыша, что звон не прекращается, не выдержал – вернулся. У дома собрались соседи, человек пять. Одного из них, молодого парня, Волк видел впервые, остальных смутно припоминал. Он подошел к парню:
– Спичек не найдется?
Парень вытащил зажигалку.
– О! – Волк внимательно рассмотрел вещицу, прикурил, улыбнулся. – Что это за звон у вас тут такой?
– Да сигнализация сработала у старухи. Милицию вызвали. Кто-то в дом войти пытался.
– А может, они и сейчас еще там? – подбросил Волк идейку.
– Точно, я не подумал…
– А может, старуха сама домой пришла?
– Не, она одна знает, как эту штуковину выключить. Она и участковый. Вот теперь и ждем его.
– А где ж сама хозяйка?
– Шут ее знает. Уехала куда-то.
«Наверно, тоже в Питер подалась, к сыну», – решил Волк и побрел на вокзал по улицам, изменившимся до неузнаваемости.
35
С тех пор как отец ушел от Регины – именно так Дара приучила себя думать: ушел от Регины, – она стала раздражительной и неприятной самой себе. Ну, во-первых, этот неприятный и дурацкий совсем инцидент с Кириллом. Или нет, что важнее для нее инцидент с Кириллом или отношения с Сергеем? Или все это – результат того разговора с отцом? Ах, Дара совсем запуталась.
Единственное утешение, что дела в фирме шли неплохо. Вот только в Лондон ей придется пару раз съездить самой, пока Кириллу не найдут замену.
Съездив первый раз в Лондон, Кирилл вернулся полный впечатлений и взахлеб рассказывал Майке об удивительной волшебной стране.
– Они островитяне, понимаешь, весь их уклад жизни подлаживается под небольшой отведенный им кусочек земли. Маленькие дома, крохотные квартирки. Не везде, конечно, но мне показалось – именно там подлинный дух города…
Майка мурлыкала у него на груди, не перебивая. В тот момент, когда он открыл дверь, она начисто позабыла о своих страданиях, и о страшном Волке, и обо всем на свете. Номер телефона Волка, записанный на бумажке, так и остался лежать в кармане ее халатика, который она с тех пор не надевала.
Вспомнив чуть позже о его визите, Майка посмотрела на Кирилла и решила: зачем? Зачем бередить прошлое? К чему им встречаться? У Кирилла теперь замечательная работа, он счастлив и весел, не портить же ему настроение такими мелочами. Как-нибудь потом…
Следующая поездка должна была состояться через две недели, и Кирилл начал готовиться к ней сразу же после возвращения. Он обложился книгами по истории Англии, что-то быстро записывал в блокнот, а по вечерам читал Майке, по-русски разумеется, тексты своих будущих экскурсий по городу. Она слушала, затаив дыхание, ее мальчик был весь – вдохновение.
– Нравится? – спрашивал он ее каждый раз.
– Нравится.
– Жаль, они не поймут…
– Кто?!
– Да тетки, которых приходится таскать за собой. Лучше уж это были бы студенты какие-нибудь, что ли.
– Но ведь Дарья Марковна обещала…
– Обещала. Но теток тоже кто-то должен возить.
Ближе к отъезду он снова стал не ходить, а летать по воздуху. В воздухе пахло весной, а в голове сами собой слагались стихи, причем по-английски.
В аэропорту, когда Майка отцепилась наконец от его шеи, к нему подскочила женщина средних лет:
– Вы летите в Лондон?
– Да, – гордо ответил Кирилл.
– Ах, у меня там мама живет и братья. А я… а я… – На глаза навернулись слезы. – Никак не могу до них добраться. Такие дорогие билеты, – договорила она, взяв себя в руки.
– Да-а-а, – протянул Кирилл сочувственно.
– Не могли бы вы прихватить посылочку для мамы? Она семьдесят лет прожила в Ленинграде. И очень тоскует там теперь. Что я могу им послать? У них все есть, в отличие от меня.
Выглядела она весьма затрапезно. На голове красная косынка, в руках видавший виды пакет, старенькое пальто, сезона три не знавшее химчистки.
– Не отказывайте мне, пожалуйста. Здесь, – она развернула пакет, – буханка черного ленинградского хлеба. Мама так любила его когда-то… Передадите?
– Хорошо. – Кирилл обрадовался, что хоть чем-нибудь может помочь бедной женщине. – Конечно.
– Вас там встретят. Кто-нибудь из братьев. Я сейчас же позвоню и опишу вас. – В голосе ее звенела неподдельная радость. – Мама будет счастлива.
– Договорились.
Женщина быстро побежала к выходу. На лице Кирилла светилась улыбка альтруиста. Майка неожиданно сказала:
– Какая противная тетка!
– Мая, что ты…
Но времени уже не оставалось, чтобы выяснить, кто из них прав, и Кирилл, помахав Майке на прощание теткиным пакетом, скрылся из виду…
В первую его поездку таможенник даже не поинтересовался его вещами. Поставил крестик, махнул головой: «Проходи». Теперь все было иначе. Сначала раскрыли чемодан. Потом долго смотрели на Кирилла. Попросили пакет. Заглянули, принюхались.