Попросили пройти с ними.
Кирилл улыбался: будет о чем рассказать Майке. Приключение на таможне! Такое не с каждым случается. Вон вся его группа спокойненько проходит контроль и выруливает в вестибюль. В комнатке, куда его привели, оказалось еще два человека. В одном из них он сразу узнал соотечественника.
– Садитесь!
Через минуту привели собачку. Забавная черная овчарка – низкорослая, как такса. Кириллу захотелось погладить ее. Он улыбался теперь собаке.
– Что здесь? – спросил по-русски соотечественник.
– Хлеб, – просто ответил Кирилл.
Смешные люди, им кажется, что все едут в их Англию только за шмотьем. Не понимают простых человеческих чувств. Да и что они тут знают о хлебе, о черном хлебе, который бабулька эта ела, может быть, в блокаду…
Таможенник подозвал собаку и та, обнюхав пакет, принялась истошно тявкать. Еще бы, небось проголодалась на работе… Мужчина взял в руки буханку, взвесил на ладони.
– Не тяжеловат ли? – спросил он Кирилла.
Тот пожал плечами. Хлеб разломили быстро, Кирилл не успел предупредить, не успел сказать, что это – для пожилой женщины привет из Ленинграда. Но когда он увидел, как таможенник вытягивает из буханки маленькие полиэтиленовые пакетики, разом потерял способность соображать.
Тут бы хорошо вспомнить прочитанные детективы и понять, наконец, что к чему. Но Кирилл детективов не любил. Он читал Джейн Остин и Шарлотту Бронте в оригинале. И еще, конечно, Шекспира. Гамлета знал наизусть. А вот к детективам относился всегда с пренебрежением. Таможенник повернулся к нему, спросил:
– Ваше?
– Нет, – выдавил из себя побледневший Кирилл, оглядываясь на другого таможенника, который что-то быстро строчил на листе бумаги.
Ему все-таки разрешили позвонить. То есть, поняв, что в вестибюле аэропорта ждет группа женщин, которые без него не высунутся на улицу, соотечественник набрал номер телефона фирмы и сообщил коротко, что сотрудник такой-то задержан английской таможней. Выслушав информацию, Зойка подтвердила, что сотрудник действительно их и что ближайшим рейсом вылетит новый руководитель группы. Положив трубку, она упала на стул и разревелась.
Дара успела позвонить Майе перед вылетом. Послать ей было некого, да и дело серьезное, пришлось лететь самой.
– Вы его родственница? – спросили ее, когда она, разместив наконец группу, добралась до обители Кирилла.
– Дальняя, – утвердительно кивнула Дара.
– Очень похожи, – закивали мужчины в форме.
Она три раза подряд выслушала его рассказ о женщине, о бабульке и о хлебе… Непростительное мальчишество! Нужно же было так вляпаться! В какой-то момент Дара поняла: есть свидетель – Майка.
– Ты говорил им?
– Раз десять, наверно.
Дара обняла его голову:
– Держись, мой хороший! Мы что-нибудь придумаем!
Поцеловала в щеку и ушла. Обняла, как своего ребенка, поцеловала, как тетушка. Не было больше в ее взгляде чего-то будоражащего душу, одна только нежность. Кириллу это очень понравилось. Она ушла, а он еще долго касался своей головы, чтобы убедиться, что она приходила по-настоящему, что он все это себе не придумал…
Через две недели Кирилла привезли в Питер. Майку таскали на допросы. Дара позвонила отцу, он поднял на ноги всех питерских друзей, но никто ничего не мог сделать. Да и, собственно, ничего делать уже было не нужно. Нашлись свидетели, видевшие, как женщина подошла к Кириллу, как он взял пакет. Дамочки из группы все время поглядывали на него в зале ожидания. Теперь нужно продержаться в камере предварительного заключения месяц-другой. Судопроизводство – дело не скорое.
Дара проклинала все на свете.
– Вот там никто ему помочь не сможет. Будем надеяться… Он у тебя мальчик смышленый.
– Смышленые не помогают мерзким теткам.
По фильмам и телевизионным передачам Майка хорошо представляла себе, что такое КПЗ. Сначала Дарья Марковна нашла возможность передавать ему передачки так, чтобы не стоять в огромной очереди. Но когда через неделю она позвонила Майке, чтобы та готовила письмецо, Майка отказалась, сказав, что нашла надежный канал. Дара удивилась, но ничего не спросила. Такие каналы ее не интересовали.
Волку Майка позвонила не сразу. Два дня после того, как Кирилла поместили в «Кресты», она мучилась и раздумывала – что опаснее: сокамерники или связь с Волком. В концеконцов она пришла к выводу, что Волк, если бы захотел, давно бы наведался сам к Кириллу. Значит, особенно не рвался. Стало быть – пусть будет Волк…
– Кого вам? – завизжала в трубку старуха.
– Мне… – Майка растерялась, – Волка.
– Нет здесь никакого волка. Тоже выдумали!
Бросив трубку, старуха вышла на кухню, приговаривая: «Надо же выдумали. Волков им подавай!» Сашка резко пнул ногой дверь, сидя в кресле в своей комнате:
– Что там, Матвеевна?
– Да шутят, видно. Волка какого-то спрашивают.
Саша не стал обзванивать знакомых. Никто из них и не подумал бы таким образом позвать его к телефону. Разве что только спьяну? Нет, вряд ли. Неужели… Он боялся об этом думать. Почти месяц прошел с тех пор, как он назвал номер своего телефона девушке Майе. Но никто так и не позвонил. Неужели…
Трубку сняла Майя.
– Так это ты звонила?
– Я.
– Что?
– Кирилл в тюрьме.
– Я сейчас приеду. – Волк снял с гвоздя плащ и тут же вышел на улицу.
Он не мог помочь ему выбраться. Но помочь отсидеть положенное время без всяких приключений мог только он. Уже через два дня толстяк, который с самого начала не давал Кириллу житья, неожиданно стал его первым защитником.
– Покурить хочешь? – спрашивал он теперь чуть ли не услужливо.
– Не хочу.
Кирилл никак не мог забыть всех гадостей, которые толстяк устроил ему за последнее время.
– А чего хочешь? – спрашивал тот, подобострастно заглядывая ему в глаза.
В камеру поместили невыносимого типа. Он задирал каждого, бился в истерике, как только дверь камеры открывалась, требовал выпустить его, кричал, что у него клаустрофобия. К концу первого дня отсидки он добрался и до Кирилла: подошел, открыл было рот, толстяк слегка размахнулся и отправил припадочного к противоположной стенке, по которой тот благополучно сполз. Потом пошептал ему что-то в ухо, и больше тот к Кириллу не лез. Зато и старенький дед, прислушавшийся к шепоту толстяка, теперь тоже держался от Кирилла на расстоянии.
Когда толстяк стал передавать ему письма от Майки, Кирилл не выдержал:
– Да что происходит?
– Все путем! – радостно заверил его толстяк. – Все как надо!
Спустя два месяца, когда Кирилл пересказывал этот забавный анекдот матери, она побледнела и сжалась.
– Мам, ты чего?
Жанна вздохнула:
– Невесело тебе пришлось, сынок, – и отвела глаза. – Я хотела объяснить…
Ее взгляд натолкнулся на Майку. Секунду они обе смотрели друг на друга, Жанна открыла было рот, чтобы еще что-то добавить, но Майка решительно покачала головой и быстро вставила:
– Дарья Марковна пустила в ход все свои связи!
– Ну конечно, конечно… – быстро согласилась Жанна. – Как же я сразу не догадалась!
– Все будет просто великолепно! – пообещал Волк Майке.
– Правда?
– Не волнуйся, – сказал он почти ласково. – Только…
Волк замялся.
– Понимаешь, не нужно бы ему знать…
– Понимаю, – тихо сказала Майя. – Я скажу, что это его начальница постаралась. Она тетя со связями.
– Ну и ладненько, – ухмыльнулся Волк. – А если что надо будет – звони.
– Вам тоже если что нужно будет – звоните, – сказала Майя, не зная, как выразить свою благодарность.
– Договорились, – Волк протянул ей руку. – Держи пять. А начальница-то не удивится, если он ее ненароком благодарить начнет?
– Нет, – засмеялась Майя, – Дарья Марковна действительно много сделала для него…
Рука Волка чуть заметно дрогнула в Майкиной руке. Он молча смотрел ей в глаза. Что-то такое расплывалось по его лицу, что-то похожее на радость, отчего весь он теперь словно светился изнутри. Но Майка, конечно, ничего не поняла. «Он тоже рад за Кирилла», – объяснила она самой себе.
– А как называется фирма, где он работает? – спросил перед уходом Волк.
А потом, словно о чем-то вспомнив, спросил еще:
– Как ты думаешь, Дарья Марковна – очень редкое имя?
36
С Сергеем… Что же такое все-таки было между нею и Сергеем? Этот вопрос Дара все чаще и чаще задавала себе после возвращения из Энска. И все – отец! Начал тогда нести этот свой бред про души, которые качаются, как цветы на грядках. Фу! Глупость какая! Они, кажется, поругались еще тогда. То есть не поругались, конечно, нет. Только Дара вдруг с ненавистью посмотрела вслед Ольге, которая вышла полить цветы у дома, и фыркнула:
– Да как можно любить такую!
Почему-то ей захотелось сделать отцу больно. Так же больно, как сделал он ей, связавшись… Да с кем бы там он ни связался!
– Какую?
– Круглую дуру, – выдохнула Дара и поежилась: ей никогда не приходилось разговаривать с отцом в таком тоне.
Но ведь и выпивать в таком количестве тоже не приходилось вместе с ним…
– Какая разница, – спокойно сказал Марк.
Так спокойно сказал, что Дара сначала подумала, что он не понял. Пьяный – вот и не понял, о чем она ему говорит.
– Какая разница. Не важно, кого ты любишь. Кто сказал, что нужно любить достойных? Достойных кого? Если говорить о любви между мужчинами и женщинами, кто тут рассудит? Вот ты, Дара, совсем не дура, ты красавица, ты умница…
Дара сморщилась и показала ему язык.
– Ты у меня, Дара, – золотая. А скажи, – он навалился на стол и приблизил свое лицо к лицу дочери, – скажи мне, кто тебя, Дара, любит? Неужели твой Сережа? – Отец сделал кислое лицо. – Молчишь? А-а-а-а…
«Пьяные бредни!» – решила тогда Дара. Но теперь снова и снова вспоминала тот разговор. Действительно, любит ли ее Сережа? Она не спрашивала себя, любит ли сама его, она боялась собственного ответа. Любовь для нее давно была делом решенным. Причем решенным раз и навсегда. Тело ее вполне могло обойтись и без того, чем занимаются мужчины и женщины по ночам. Дара никогда ничего не испытывала «по ночам». И может быть, поэтому и не испытала того самого острого чувства любви, о котором пишут в книгах. Острого желания быть рядом, радости какой-нибудь романтической и необыкновенной.