казалось, что тот, кто прислал цветы, кто хотел, чтобы она узнала про Сергея правду, тоже любит ее. Как брат, что ли? Дара быстренько отогнала эту сумасшедшую мысль. Нужно все-таки все обдумать. Куда теперь деться? Где ночевать? Где жить? Как жить – это тоже не мешало бы решить заранее…
Но в этот момент молодой парень из шумной компании – здоровый такой, с бычьей шеей, на которой болтался огромный стилизованный крест, – подошел к эстраде и поманил пальцем Сергея. Тот свесился к нему.
– Давай душевное что-нибудь, – парень протягивал Сергею пачку денег. – Чтобы меня пробрало. И – на весь вечер. Понравится – еще заплачу.
– Хорошо, – пообещал Сергей, – сделаем. Что предпочитаете? Джаз? Рок? Народное?
Парень слегка сдвинул брови.
– Ты че, не понял? Подушевнее, говорю! И пой, а то скучно.
– Я не пою, – попытался отделаться от него Сергей. – Не умею, понимаете? Голоса нет.
– Ты че, мужик? Тебе деньги дали? Дали. Вот и отработай так, как я говорю, а не то…
Парень был уже достаточно навеселе. Но вид у него был такой, как будто он сегодня с утра еще никого не убил и очень мается по этому поводу. Он взял Сергея за ворот рубашки и слегка потянул к себе. Тот чуть не кувыркнулся со сцены…
– Дак ты… – Шея у парня налилась кровью, он собирал пальцы в кулак.
Вдруг на плечо ему легла легкая женская рука. Он обернулся.
– Я тебе спою, – пообещала Дара, отрывая пальцы парня от рубашки Сергея. – Отпусти его.
– Не врешь? – Парень прищурился. – Смотри!
Дара поднялась на эстраду по боковой лесенке.
– С ума сошла? – прошептал Сергей. – Даже если ты умеешь петь, ему все равно не понравится. Ты посмотри на его рожу… Спускайся налево, там есть дверь, и драпай.
– А ты?
– Я выкручусь. Сейчас тезка мой придет, наш охранник.
– Я тебя не брошу.
Она спустилась к столику, налила полный фужер вина, выпила залпом и почувствовала, как голосовые связки разогреваются. Парень с крестом следил за каждым ее шагом. Он даже привстал со своего стула, когда Дара сошла с эстрады. Поставив пустой бокал на стол, Дара помахала парню рукой и снова поднялась к Сергею.
– Ну что? Готов? Главное – не отставай.
«Так дымно, что в зеркале нет отраженья…» Он не отставал. Хотя сначала слегка обалдел и замешкался с вступлением. С таким голосом в оперный театр нужно, а не в пьяный кабак. В зале перестали жевать. Здоровяк с крестом сидел с открытым ртом. Дара плакала в голос. Это была песня про нее. Не про глупую измену Сергея, не про безысходную тоску и печаль покинутой женщины. Про нее – настоящую. Про нее, которая с первых же нот почувствовала, какая сладкая истома овладела сердцем, про нее, которой всю жизнь так хотелось петь. Только петь, ничего больше, больше совсем ничего. И если бы не этот страшный день, не этот дурацкий случай, она никогда, никогда бы не позволила себе. Она, быть может, так и умерла бы, не испытав больше ни разу этого блаженного чувства, когда душа вылетает вслед за звуками и кружится где-то далеко в космических неземных пространствах… Господи, как хорошо!
Переведя дыхание и не заметив оцепенения зала, она снова запела: «Без запретов и следов, об асфальт сжигая шины…» Она пела все подряд целый час. Глядя стеклянными глазами в зал, умирала и рождалась заново. Стоя на маленькой эстраде и видя, как полупьяная публика отбивает ладони, Дара разговаривала про себя с отцом…
«Что же ты мне не сказал, папа? Что же ты мне не сказал, что смерти нет, совсем нет. Я-то, дурочка, плакала… Мы теперь всегда будем вместе, я чувствую тебя рядом, мы теперь никогда не расстанемся…»
– Подожди, – говорил ей музыкант, когда уже под утро они сидели на берегу залива в ожидании рассвета. – Откуда ты это знаешь?
– Не знаю, не могу сказать. Только я чувствую, что существуют тысячи параллельных миров. Тысячи, понимаешь? И в каждом из них есть я, есть ты. Мы живем там совсем по-другому. Почему человек тоскует о счастье? Чего ему не хватает? Он чувствует, что где-то там, в параллельном мире, есть подлинное счастье, такое, какого он не нашел здесь, на этой земле. То, что со мной случилось сегодня, – это переход. Я проскочила в параллельный мир, я стала другой.
– Но почему именно сейчас? Ты ведь рассказывала, что и раньше чувствовала это…
– Не знаю, может быть потому, что я стала взрослой. Я теперь одна в мире. Отец умер – и я осталась одна.
– А дочка?
– Не то, не то. Нет больше людей, которые больше меня, старше меня, которые любили бы меня. Теперь я старшая, понимаешь? Моя очередь любить, беречь. Поддерживать небесный свод – это теперь моя задача.
Дара дрожала.
– Тебе холодно?
– Нет, это нервное. Мне страшно. Ты не представляешь, как мне страшно. До тошноты страшно оттого, что все это – случайность. Что этого могло не произойти. И я бы осталась в том сером мире навсегда.
– Этого не могло быть.
– Почему?
– Жизнь – только большое кармическое путешествие. С тобой должно было это случиться. Потому что все это – твоя судьба. Тебя всю жизнь только готовили к ней. Не важно, какой случай заставил тебя петь. Не этот – так другой, не другой – так третий. Но тебя заставили бы, понимаешь. Это твоя судьба. Ты ведь и в детстве чувствовала это, правда?
– Теперь я знаю, что правда. Но вчера? Скажи ты мне это вчера, я бы только посмеялась.
– Поэтому мы и не встретились вчера, – тихо сказал Сергей и протянул руку к ее лицу.
Дара подняла плечи.
– Подожди. Не надо. Я еще не привыкла к этому новому миру Я еще не освоилась здесь. Мир как-то слишком быстро рухнул и уж как-то совсем непростительно быстро выстроился заново. Мне кажется, так не бывает, так не должно быть.
– Так бывает только один раз в жизни, – сказал Сергей, наматывая на палец ее локон. – Нам повезло.
– Почему нам?
– Потому что мы вместе сейчас встретим рассвет в этом новом мире! Смотри!
Над заливом скользил первый солнечный луч. Слепо шаря по воде, золотой луч, казалось, прокладывал путь для встающего светила. Солнце вставало быстро. И их новый мир распахнул объятия ему навстречу.
15
Они сидели еще долго и смотрели, как догорает лесной дом. Валентина плакала, Михалыч жалобно поскуливал, Марк молчал. Он все еще не мог поверить в такую страшную развязку. Где-то в глубине души он понимал, что, если Ольга замышляла избавиться от него, она могла бы и… Но он не мог в это поверить. Все что угодно – но не это. Здесь же были люди. Нет, она не могла. Но кто же тогда? Кому пришло в голову забраться в глухой лес, закрыть дверь и запалить этот дом?
– Скоро сюда приедут, – всхлипывая, сказала Валентина. – По утрам привозят продукты.
Марк снова погрузился в раздумья. Что ему теперь делать? Если Ольга объявила всем о его смерти, стоит ли воскресать? Он настолько изменился за последнее время, что не чувствовал в себе сил вернуться к прежней жизни. Она была не нужна ему. Неужели после всего, что он пережил и понял, он теперь поедет спокойно домой? Для чего? Чтобы разобраться с Ольгой? Чтобы вернуть себе свою прежнюю жизнь?
– Да гори она синим пламенем, – подумал он вслух. – Правда, Михалыч?
Михалыч встрепенулся, покосился на Валю, потом нагнулся к самому уху Марка и радостно выдал нецензурную тираду.
– Правильно, – сказал Марк, внимательно выслушав его. – Молодец. Дай пять.
И они ударили по рукам.
Марк еще не решил, что ему делать дальше, когда на дороге послышался шум мотора.
Что-то слишком рано, – заметила Валентина. – Слишком рано, слышишь, Марк, машина так рано не приезжает! Уйдем, уйдем отсюда. Ведь кто-то же спалил этот дом! Пошли, скорее!
Она потащила Михалыча за полу халата в заросли малины. Марк подбежал к догоравшему пепелищу, взял на всякий случай металлический прут и присоединился к ним.
Пока Нина и Андрей обалдело смотрели друг на друга, Ренат Ибрагимович схватил телефонную трубку и нажал повтор. На этот раз трубку никто не взял.
– Едем, Андрей! – твердо сказал он. – Максим?
– Я готов!
К одиннадцати вечера они подъехали к дому Марка. Выскочили из машины, вбежали на крыльцо. Ренат Ибрагимович взялся за ручку двери:
– Подождите, здесь сигнализация…
– Какая сигнализация! Дверь открыта!
Они вошли в дом и долго бродили среди разбросанных вещей. Все было перевернуто вверх дном. Вещей Ольги нигде не было. Только вещи Марка.
– Она не говорила, что собирается уезжать…
– Да она, я вижу, многого вам не говорила, – сказал Ренат Ибрагимович. – Ладно, здесь больше делать нечего. Пошли.
Из ванной вышел Максим.
– Там…
И Андрей с Ренатом Ибрагимовичем ринулись туда. На полочке в ванной лежал собранный бритвенный прибор, им явно совсем недавно пользовались. Помазок остался мыльным. Андрей пощупал полотенце – оно тоже еще не успело высохнуть.
Домой ехали молча. Андрей все еще слышал голос, ответивший ему с полчаса назад по телефону, а Ренат Ибрагимович разрабатывал план на завтра.
Следующим утром главврач психиатрической клиники был приятно удивлен известием о том, что его с раннего утра дожидается в приемной известный журналист. Он только что вернулся со съезда психиатров в Москве и на работу забежал просто так, чтобы забрать кое-какие бумаги. Фамилию Алтаев он хорошо знал. Его разоблачительные статьи в период ранней перестройки каждый раз становились сенсацией. Приятное удивление сменилось неприятным волнением, когда седой старик с тростью попросил показать ему одну из историй болезни.
– Мы не вправе…
– Вы хотите, чтобы все было по закону? У меня достаточно оснований пригласить сюда прокурора.
– Так объяснитесь хотя бы.
– Не могу, – сказал старик и, перегнувшись через стол, добавил тихо: – Не имею права.
– Ну хорошо, – сдался главврач, – хорошо.
Пролистав историю болезни, Ренат Ибрагимович ткнул пальцем в последнюю строчку.
– Что сие означает?
Главврач быстро пробежал глазами последнюю страницу и сообщил: