— Да уж, это очень на тебя похоже, Джефф, никогда ты и ничего на свете толком не понимал, такое уж у тебя нутро. Да ты же просто не в состоянии понять, почему люди всегда ищут чего-то нового, почему им хочется радости, и почему это правильно.
— Так точно, Меланкта, я никогда не понимал таких людей, которым кажется, что они имеют право думать, что у них не будет неприятностей, если они их сами ищут в таких местах, где их даже и искать-то не нужно. Так точно, Меланкта, вся эта болтовня насчет опасности, и чтобы всегда быть на высоте, и никогда не ныть, она, конечно, очень даже здорово звучит, но когда двое мужчин просто дерутся между собой, то чаще всего побеждает тот, кто сильнее, и в состоянии как следует отдубасить другого, а вот тому, которого при этом отдубасили, это, как правило, не очень нравится, по крайней мере, если судить по моему медицинскому опыту, и я не вижу особой разницы, очень они оба смелые или не очень, если им вообще незачем было драться между собой. И это единственная, на мой взгляд, Меланкта, здравая точка зрения, по крайней мере, если судить по тому, на что я в этой жизни насмотрелся.
— Это просто потому, что все не так просто, как тебе кажется, а ты не в состоянии этого увидеть, Джефф, потому что голова у тебя так устроена. В том-то как раз и дело, как человек устроен, только тогда он и поймет, что значит, всегда быть на высоте, Джефф Кэмпбелл.
— Очень может быть, Меланкта, я же и не говорю, что ты, Меланкта, всегда и во всем неправа. Я просто хотел сказать тебе прямо, что я, Меланкта, думаю на этот счет. Может быть, и впрямь, если ты будешь постоянно лезть туда, где тебе совершенно нечего делать и время от времени вставать этак гордо и говорить, вот я какая смелая и ничто и никогда не причинит мне боли, может быть, и в самом деле, ничто и никогда не сможет причинить тебе боли. Я такого пока в своей жизни не видел. И ничего другого сказать тебе пока на этот счет не могу, Меланкта, но я всегда готов учиться у тебя, Меланкта. И может быть, в самом деле, если кто-нибудь когда-нибудь зашвырнет в тебя кирпичом и разнесет тебе голову, то ты и тогда не станешь ныть, Меланкта. Я же не говорю тебе, что такого вовсе не может быть, Меланкта, я только говорю, что мне до сей поры такого видеть не доводилось, а насмотреться я успел на всякое.
Потом они молча посидели у огня, и чувства у них на душе бродили не самые любовные.
— Вот что удивительно, — сказала Меланкта, как будто в полусне, нарушив наконец их долгое и не слишком ласковое молчание. — Вот что удивительно, почему всегда так получается, что я умудряюсь близко сойтись с человеком, который, если подумать, даже и близко не стоит того, чтобы я его уважала.
Джефф посмотрел на Меланкту. Джефф встал, походил туда-сюда по комнате, а когда он вернулся, лицо у него было очень напряженное и мрачное, и молчал он просто как воды в рот набрал.
— Ой, Джефф, ну что такое, что ты так мрачно на меня смотришь? Брось, Джефф, я же ничего такого не имела в виду, когда все это говорила. Ну, под тем, что я тебе, Джефф, тут всякого такого наговорила. Я просто думала вслух о том, как оно вообще всегда со мной бывает, и все, Джефф, и больше ничего.
Джефф Кэмпбелл был тих и мрачен и ничего ей не ответил.
— Джефф, ну что такое, между прочим, мог бы и пожалеть меня хотя бы немножко, у меня сегодня голова просто на части разламывается, и я так устала, и столько всего сегодня переделала, и вечно все на меня просто сплошняком сыпется, и живи вот так одна, и никто никогда тебе не поможет. Между прочим, мог бы и пожалеть меня сегодня, Джефф, вместо того, чтобы злиться из-за каждого пустяка, который у меня с языка сорвался.
— А я никогда и не думал злиться на тебя, Меланкта, просто из-за того, что ты что-то эдакое мне сказала. Вот только сдается мне, что на этот раз сказала ты правду и что именно так ты и думаешь.
— Но ты же сам все время говоришь, Джефф, что ты недостаточно любишь меня и никак не научишься как следует меня понимать.
— Именно так я и говорю, и говорю от души, потому что чувствую, что это правда, Меланкта, и я имею право так говорить, как имею право быть сильным и чувствовать в себе эту силу, чтобы всегда быть уверенным в том, что я могу самому себе доверять, но у тебя, Меланкта, нет права ничего такого чувствовать. Потому что, как только ты это почувствуешь, Меланкта, на нашей с тобой любви можно смело ставить крест. Потому что, если дело до такого дойдет, я этого просто не вынесу.
Потом они еще долго сидели у очага, очень тихо, и не было нежности в этой тишине, и ни разу они даже не взглянули друг на друга. Меланкта все время шевелилась и дергалась и от этого только еще сильнее нервничала. Джефф сидел тяжело и неподвижно, и вид у него был очень угрюмый, очень мрачный и очень серьезный.
— О, господи, да что бы тебе просто не взять и не забыть про эту глупость, которую я сморозила, а, Джефф? Ну, я же так устала, и еще голова, и вообще все на свете.
Джефф вздрогнул.
— Ладно, Меланкта, не переживай ты так из-за этого и не мучайся, — и Джефф переступил через себя и снова стал по отношению к Меланкте — добрый доктор: как только почувствовал, что у нее от всего этого действительно расходится головная боль. — Будет тебе, Меланкта, хорошая ты моя, ну все, все, успокойся, хорошо? Давай-ка ты лучше ложись и полежи немного, милая ты моя, а я посижу тут у огня и почитаю, и просто буду рядом на случай, если тебе что-нибудь понадобится, а ты отдыхай.
И Джефф снова стал с ней — добрый доктор, и был с ней очень мил и нежен, и Меланкта была совершенно счастлива оттого, что он с ней рядом и помогает ей, а потом Меланкта ненадолго уснула, а Джефф сидел с ней рядом, пока не понял, что она действительно уснула, а потом вернулся к очагу и сел у огня.
Тут Джефф попытался снова начать думать как раньше, и ничего у него не получилось с думаньем, и чувства у него были сплошь такие неприятные, дурные и тяжкие, и все непонятно, сколько голову не труди, сколько зря не думай. А потом он передернул плечами и взял книгу, чтобы не думать, чтобы отвязаться от мыслей, и вскоре ушел в нее с головой, и на какое-то время напрочь забыл о том, что все вокруг непонятно и смутно и ничего не разберешь.
И Джефф на какое-то время с головой ушел в книгу, а Меланкта спала. А потом она проснулась, на вскрике.
— О, господи, Джефф, а мне показалось, что ты ушел, навсегда. О, господи, Джефф, только не уходи от меня. О, господи, Джефф, прошу тебя, очень тебя прошу, будь со мной поласковей.
С этих пор на душе у Джеффа Кэмпбелла постоянно лежал тяжкий груз, и он никак не мог от этого ощущения избавиться и почувствовать хоть какое-то облегчение. Он постоянно пытался от него избавиться и постоянно пытался сделать так, чтобы Меланкта этого не заметила, когда был с ней рядом, но ощущение это все равно никуда не девалось. Теперь вид у Джеффа Кэмпбелла всегда был очень серьезный, угрюмый и мрачный, и он подолгу сидел у Меланкты молча и почти не шевелясь.
— Ты ведь так меня и не простил за то, что я тебе тогда сказала, ведь правда, Джефф? — как-то раз после долгого молчания спросила его Меланкта, однажды вечером, когда он пришел к ней и долго сидел молча.
— Дело не в том, простил я тебя или не простил, Меланкта, дело совсем в другом. Меня заботит только то, что ты на самом деле чувствуешь ко мне, только это меня и заботит. И знаешь, ничего в тебе такого с тех пор не изменилось, что заставило бы меня подумать, что в тот раз ты говорила не от души насчет того, что я недостаточно хорош для того чтобы ты уважала, а тем более — любила меня.
— Нет, Джефф, я все-таки ни разу в жизни еще не видела такого человека, как ты. Тебе то, что обычные люди просто чувствуют, и всё, обязательно нужно облечь в слова, и чтобы на словах все стало понятно. Я просто не понимаю, почему я всякий раз должна объяснять тебе то, что имела в виду, когда сказала так или эдак. А у тебя ко мне даже сочувствия нет никакого, раз ты все спрашиваешь и спрашиваешь, что я имела в виду, а я, между прочим, когда все это говорила в тот вечер, такая была уставшая, такая уставшая. Да и вообще я не всегда соображаю, что говорю.
— Но ты же не говоришь сейчас так, чтобы я услышал, что не имела этого в виду, Меланкта, когда в тот вечер все это мне сказала.
— О, господи, Джефф, ну какой же ты иногда бываешь глупый, и всё вопросы всякие мне задаешь, вопросы. Да я вообще никогда не помню, что я там тебе такого наговорила, и эта еще голова, она у меня иногда так болит, что просто разламывается, и сердце тоже, прямо выпрыгивает, и мне иногда так больно, что кажется сейчас умру, а еще такая тоска иногда берет, что начинаешь думать, а может быть, проглотить чего-нибудь такого и умереть совсем, и мне еще столько всякого нужно помнить, что просто в голове не удержишь, и столько забот, и вообще всего на свете, и тут ты еще приходишь и спрашиваешь, что я имела в виду, когда что-то этакое тебе сказала. Да я и понятия об этом не имею, Джефф, чаще всего, когда ты меня об этом спрашиваешь. Мне кажется, что тебе, Джефф, хотя бы время от времени следовало бы испытывать ко мне хоть какие-то чувства и не доставать по пустякам.
— Ты не имеешь права, Меланкта Херберт, — в Джеффе сквозь обычную мрачность вспыхнул тяжкий и темный гнев, — ты не имеешь никакого права использовать то, что тебе плохо, и больно, и то, что ты плохо себя чувствуешь, как оружие, чтобы заставить меня делать такие вещи, которых я сам ни за что делать не стал бы. Ты не имеешь никакого права все время выставлять свою боль напоказ, чтобы я ее видел.
— Что ты хочешь этим сказать, Джефф Кэмпбелл?
— Я хочу сказать именно то, что ты услышала, Меланкта. Ты постоянно ведешь себя так, словно за все наши с тобой чувства ответственность лежит только на мне одном. И если что-то где-то отчего-то вдруг причинит тебе боль, ты делаешь вид, как будто это все я виноват и только через меня вся эта боль тебе досталась. Я не трус, слышишь ты меня, Меланкта? Я никогда не перекладывал свои неприятности на других людей и не думал, что это они во всем виноваты. Я всегда готов, Меланкта, а ты уже должна была бы успеть понять, какой я на самом деле, так вот, я всегда готов сам разбираться со всеми своими неприятностями, но вот что я тебе скажу, Меланкта, как на духу, я не собираюсь делать вид, что был единственной причиной того, что тебе захотелось в меня влюбиться, а теперь хочется пострадать по этому поводу.