Впоследствии Елена Кестельман была арестована в Петербурге, и при обыске у нее обнаружили письмо, которое сейчас Владимир Николаевич Герард держал в руках:
"14 февраля 1878 года.
Итак, все наши хлопоты пошли прахом. И у да ничего, жениться всегда успеем, была бы охота. Досадно только, что все это стоило хлопот и суетни и при том не дало результатов…
Вы, вероятно, теперь скоро уедете в Питер. Исполните там следующее мое поручение: сходите к моей квартирной хозяйке, которая жила по следующему адресу: Петербургская сторона, набережная Большой Невы, д. № 6, кв. № 43; фамилия ее Анна Евсеева, если не ошибаюсь, впрочем. У нее остались на сохранении некоторые из моих вещей, а именно: книги, лампа, керосиновая кухня, гимнастические гири, коньки, небольшой саквояж, подушка, анатомические инструменты…
Вот список книг, которые я Вам советую непременно прочитать: чтение их расширит Ваш умственный кругозор и будет весьма полезно для Вашего развития:
1) История, этнография, социология, критика: Кольб. "История культуры"; Бокль. "История цивилизации"; Луи Блан. "История Французской революции"; Минье. "Французская революция"; Шерр. "Комедия всемирной истории"; Тэн. "Париж и провинция"; В ер морель. "Деятели 48–51 годов"; Миртов. "Исторические письма"; Костомаров. "Русская история"; Мордовцев. "Политические движения русского народа"; его же "Гайдаматчина"; Тиссо. "Страна миллиардов"; Мэкри. "Американцы у себя дома"; Жакольо. "Порт в человечестве"; Трэнч. "Очерки ирландской жизни"; Тэн. "Очерки Англии"; Спенсер. "Изучение социологии"; его же "О воспитании"; Милль. "О свободе", Милль "Подчинение женщины"; Лавеле. "Первобытная собственность"; Сочинения Добролюбова, Писарева, статьи Михайловского в "Отечественных записках". Из журналов: "Отечественные записки", "Слово".
2) Естествознание и медицина.
Дарвин. "Происхождение видов", "Происхождение человека"; Сеченов. "Физиология растительных процессов"; Тиндаль. "Теплота", "О свете" и др.; Mocco. "Слуги желудка"; Португалов. "Вопросы общественной гигиены"; Жюль Сир. "О питании"; Реклам. "Популярная гигиена".
Достаточно на первый раз и это прочитать. Желаю, чтобы Вам возвратилось Ваше прежнее веселое настроение, а также и счастливого пути… Пишите про свое житье-бытье, про свои планы и пр. Я на днях послал прошение в комиссию Сената о том, чтобы меня выпустили на поруки… Будь мой брат теперь в России[3], я надеюсь, что он выхлопотал бы мне поруки.
До свидания! Ваш преданный друг — Николай Кибальчич".
Поразительное письмо для двадцатичетырехлетнего человека, находящегося в заключении и ожидающего многолетней ссылки на северную каторгу, — такой приговор суда пророчили ему киевские следователи. Нет, невозможно до конца постигнуть этого человека!
Во-первых, тон: спокойный, шутливый, чуть-чуть иронический. Чувствуются сила и уравновешенность духа. Никакого сомнения, ни тени страха. И нет даже намека на ожесточение или тем более жажду мщения. Характерно, что на прогулках в тюремном дворе Лукьяновского замка у заключенных, уже побывавших в ссылке, Николай Кибальчич интересовался одним: есть ли на каторге возможность доставать нужные книги, заниматься практической медициной и производить химические опыты. Судя по всему, в ссылке он намеревался осуществить программу "хождения в народ".
Во-вторых, какой круг интересов! И каков накал интеллектуальной работы!
Вряд ли перечисленные книги Кибальчич читал в заключении, во всяком случае, большинство из них им были основательно проштудированы (он все делал основательно) до ареста, в Петербурге, и он называет их по памяти. Из этого перечисления можно точно вывести, что интересовало и волновало будущего "техника" "Народной воли" в те годы. Прежде всего история и социология с проекцией в кульминационные моменты исторического процесса, революции и народные восстания (тут следует, очевидно, вспомнить, о чем писал гимназист Коля Кибальчич в журнале "Винт": бунты на Руси под предводительством Разина и Пугачева).
Притом грозные события анализируются на примерах ведущих стран мира: Франции, Англии, США, России. Анализируются и ищут философского осмысления как у материалистов, так и у мыслителей идеалистического толка. Второй интерес Кибальчича в приведенном списке — мораль и личность; личность в истории. Наконец, профессиональный интерес — медицина. Нет сомнения: Николай Кибальчич по-прежнему намеревается стать врачом.
Наконец, третье. Очень интересно упоминание в письме о гимнастических гирях и коньках. Во многих воспоминаниях современников, написанных и сразу после драматических событий, о которых рассказывается в этой повести, и по прошествии многих лет, Николай Кибальчич выглядит не приспособленным к жизни, физически слабым. Вряд ли это соответствует действительности. Скорее всего современников вводило в заблуждение внешнее поведение Кибальчича. Он всегда — это надо трижды подчеркнуть — всегда! — был погружен в свои размышления, работа мысли шла непрерывно, не прекращаясь ни на секунду, отсюда полное отсутствие интереса к "мелочам жизни", замедленность реакций на внешние раздражители, от которых обычные люди заводятся, как говорится, с полуоборота. На самом деле Николай Кибальчич был физически сильным человеком, с детства он овладел всеми видами крестьянских работ и любил их. Он понимал, что для напряженной умственной деятельности нужны силы, и поэтому всегда заботился о своем физическом развитии, с удовольствием занимался гимнастикой, любил дальние прогулки, и, можно предположить по письму, катание на коньках и упражнения с гирями в режиме его жизни тоже были регулярными…
…В кабинете уже было светло.
"Нет, письмо писал не террорист, не изготовитель адских снарядов. Письмо это — мыслителя, ученого, философа. Да, да! Именно так! Где же момент перелома? В доме предварительного заключения, куда Кибальчич привезен для суда? На самом суде, когда оглашается этот смехотворный приговор: один месяц заключения? Но ведь, выйдя на свободу, Николай Иванович делает две — две! — попытки восстановиться в Медико-хирургической академии!
Вот! Прошение Кибальчича на имя начальника академии Быкова о восстановлении в студентах. И что же Быков? Немедленно — а как же? — запрос в Третье отделение: "Бывший студент Медико-хирургической академии Николай Кибальчич обратился ко мне с просьбой о принятии его вновь в число студентов… Имею честь покорнейше просить Третье отделение почтить меня уведомлением — нет ли препятствий к удовлетворению просьбы означенного лица". Резолюция Мезенцева: "Едва ли удобно разрешить?"
Колебался, что ли? Почему резолюция в вопросительной форме? Перестраховка? Зато следующая резолюция на запросе Быкова второго лица, секретаря Мезенцева, человека решительного: "Отвечать отрицательно".
И вот готов официальный ответ за подписью третьего лица, чинуши-исполнителя: "Господин главный начальник Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии признает со своей стороны необходимым отклонить ходатайство сына священника Николая Кибальчича о принятии его снова в число студентов Медико-хирургической академии".
Ах, тупицы! Безмозглые, озлобленные и трусливые тупицы!
Вот и второе прошение Кибальчича о восстановлении в академии. Все по проторенной дорожке: запрос Быкова в Третье отделение, оттуда, судя по датам, быстрый категорический ответ: "Отказать согласно резолюции генерал-адъютанта Мезенцева".
Владимир Николаевич быстро ходил по своему кабинету. В окна уже заглядывало утреннее солнце.
"Если бы, господа, вы восстановили Кибальчича в академии, сегодня он и другие не оказались на скамье подсудимых, возможно, был бы жив ваш обожаемый монарх, а мне не пришлось бы защищать Николая Кибальчича. Судить же, господа, надо вас! Да, милостивые государи, — вас!"
Но еще не все знал адвокат Герард о своем подзащитном…
Второе их свидание двадцать четвертого марта состоялось рано утром, в семь часов тридцать минут, — так было назначено подполковником Никольским.
— Вот! — Не поздоровавшись, Кибальчич протянул Герарду несколько листов исписанной бумаги. — Мой проект. Спасибо, Владимир Николаевич, что договорились с начальством о бумаге. Без вашей помощи… Берите, берите! — Герард взял листы и прочитал заголовок, подчеркнутый жирной чертой: "Проект воздухоплавательного прибора". — И у меня к вам, Владимир Николаевич, вторая настоятельная просьба. — Щеки Кибальчича пылали, под глазами означились тени, резче проступали морщины на лбу. — Последняя просьба. Мой проект нужно немедленно передать экспертам-специалистам. Очевидно, необходимо создать комиссию, Владимир Николаевич! Это надо сделать сегодня, завтра… Это очень важно. Для меня. — Николай Кибальчич помедлил. — И для человечества.
— Я исполню все, что от меня требуется, Николай Иванович. — Однако в то мгновение адвокат Герард не понимал своего подзащитного. Послезавтра начинается суд, а он… проект!
— Я должен знать мнение специалистов, — сказал Кибальчич, — до исполнения приговора над нами.
Его голос звучал спокойно. Однако по спине Герарда пробежал холодок. Чего-то он не мог постичь во всем происходящем. "Проект! При чем тут!.. Когда нужно делать все возможное, чтобы спасти жизнь!"
— Однако, Николай Иванович, давайте вернемся к делу.
— Теперь я весь в вашем распоряжении. — И Кибальчич легко, радостно улыбнулся. — Располагайтесь, Владимир Николаевич, поудобней.
Герард сел на кровать.
— Я возвращаюсь к вчерашнему вопросу. Борьба с правительством посредством тактики террора… Когда вы пришли к этому?
Окончательно я уяснил для себя, что террор — единственное средство борьбы с самодержавием, весной 1878 года. Я был доставлен для суда из Киева в Питер, в дом предварительного заключения. Кстати, как сообщил полковник Никольский, меня и, очевидно, всех моих товарищей по процессу сегодня переводят в этот знаменитый дом…