Итак, принцип реактивного двигателя и реактивного топлива для него! Такой двигатель — и это предполагал Кибальчич — позволяет создать корабли, которые могут двигаться в безвоздушном космическом пространстве, то есть открывается путь к иным мирам. Да, на этом пути возникает могучий барьер — земное притяжение, которое надо преодолеть. Но если летательный аппарат может двигаться в разряженном воздухе, а потом в безвоздушном пространстве… Первый шаг. Первый гениальный шаг на пути к многоступенчатой ракете. Если бы у двадцатисемилетнего изобретателя впереди была жизнь!..
Далее идет схематическое описание "воздухоплавательного прибора". Вот уж воистину все гениальное — просто!
"В цилиндре А, имеющем в нижнем дне отверстие С, устанавливается по оси ближе к верхнему дну пороховая свеча К (так я буду называть цилиндрики из спрессованного пороха). Цилиндр А посредством стоек N прикреплен к средней части платформы R, на которой должен стоять воздухоплаватель… Представим теперь, что свеча К зажжена. Через очень короткий промежуток времени цилиндр А наполняется горючими газами, часть которых давит на верхнее дно цилиндра, и если это давление превосходит вес цилиндра, платформы и воздухоплавателя, то прибор должен подняться вверх". И это — принципиальная схема современного космического корабля на первых стадиях полета после старта, когда преодолевается земное притяжение.
Затем Кибальчич разрабатывает принцип действия двигателя "летательного прибора", способы подачи топлива в цилиндр, обосновывает возможность замедлять или ускорять движения "прибора" во время полета или неподвижно зависать на месте, анализирует возможности "прибора" двигаться вертикально, наконец, — плавно совершать посадку.
Одно гениальное прозрение следует за другим, свободно, с могучим напором, лишь в изложении спокойно и даже хладнокровно. Но какое титаническое напряжение уникального интеллекта в этих пяти страницах!
Да, все — или почти все — высказанное на этих пяти страницах требует экспериментального доказательства и подтверждения опытным путем. Это прекрасно понимает Николай Кибальчич. "Проект" заканчивается прозаическим абзацем: "Верна или неверна моя идея — может окончательно решить лишь опыт. Из опыта же можно лишь определить необходимые соотношения между размерами цилиндра, толщиной пороховых свечей и весом поднимаемого аппарата. Первоначальные опыты могут быть удобно произведены с небольшими цилиндриками даже в комнате" (такие опыты втайне от соратников он уже проводил в динамитной мастерской).
Под "Проектом" поставлена дата: 1881 года 23 марта.
Итак, более ста лет назад в мире была высказана и гениально обоснована идея космического корабля с реактивным двигателем, который перекинет для человечества мост во Вселенную. Сегодня, в конце двадцатого столетия, мы можем сказать: "Ваша великая идея, Николай Иванович, была верна".
1881 года 23 марта…
Двадцать два года до публикации Константином Эдуардовичем Циолковским в журнале "Научное обозрение" работы "Исследование мировых пространств реактивными приборами", где научно разработана теория космических многоступенчатых ракет с реактивным двигателем.
Восемьдесят лет до первого полета человека в космос…
…На следующий день, двадцать четвертого марта 1881 года, Николай Кибальчич вручил свой проект Владимиру Николаевичу Герарду.
Двадцать пятого марта уже в доме предварительного заключения защитник Герард сказал ему:
— Ваш проект, Николай Иванович, через шефа жандармов передан… будет передан на рассмотрение технической комиссии, которая и даст свое заключение.
"Что же, остается ждать, — подумал, успокоившись Николаи Кибальчич. И еще подумал как о чем-то второстепенном: — Завтра суд".
Двадцать шестого марта 1881 года в десять часов тридцать минут утра в камере Николая Кибальчича 'появился стражник с узлом:
— Ваша одежда. Переодевайтесь. Сейчас за вами придут.
"Я увижу своих!" — Сердце учащенно забилось, отдаваясь каждым ударом в висках. Он едва успел переодеться, как в камере возник жандармский офицер с саблей наголо.
— Следовать впереди меня. Оборачиваться назад запрещено. Разговаривать запрещено.
В коридоре уже стояли: Рысаков, за ним офицер с обнаженной саблей; Тимофей Михайлов, за ним офицер с обнаженной саблей; Геся Гельфман, за ней офицер с обнаженной саблей…
Николай Кибальчич видел только их спины. Тускло поблескивали клинки сабель в руках офицеров.
Сзади послышались легкие шаги, и Кибальчич быстро обернулся. Его взгляд встретился со взглядом Софьи Перовской, и они улыбнулись друг другу.
— Не оглядываться!
"Как она бледна! Как она бледна… Ни кровинки в лице".
Тяжелые, неторопливые, странно-уверенные шаги сзади.
"Андрей!" — Но Кибальчич не оглянулся, однако услышал горячий, быстрый шепот Желябова:
— Я с тобой, Соня!
— Господа! Последний раз предупреждаю! Никаких разговоров!
Из тюрьмы по подземному ходу их вели в зал суда…
И зал, мрачноватый, с высокими потолками, с длинними во всю стены окнами, с помпезными колоннами, был уже переполнен. Процесс первомартовцев считался открытым, однако в зале находилась избранная публика, попавшая сюда по специальным билетам: министры, высокопоставленные чиновники, военные высоких рангов, светские дамы, не упустившие случая продемонстрировать туалеты последней парижской моды и драгоценности. Ложа печати была занята журналистами, представителями официальных газет и журналов и иностранных агентств, тщательно отобранных и утвержденных "наверху".
Владимир Николаевич Герард сидел в ложе защиты среди своих коллег и неотрывно смотрел на дверь, из которой их должны ввести в зал.
Все напряжение его ума и воли было сосредоточено на подзащитном, на Николае Кибальчиче. Герард знал это свое, может быть, особое свойство: во время суда все отодвигалось на второй план, было лишь фоном — зал и люди в зале, посторонние мысли, другие обвиняемые, если разбиралось коллективное дело. Мозг цепко выхватывал и мгновенно подвергал анализу лишь то, что касалось его подзащитного.
Владимир Николаевич вынул из кармана жилета часы-луковицу, щелкнул крышкой. Без одной минуты одиннадцать.
— Встать! Суд идет!
В зале задвигались, умолк тихий гул голосов. Все встали.
Из боковой двери справа появились сенаторы во главе с первоприсутствующим, сенатором Е. Я. Фуксом, величественным сухим стариком, которому пенсне на золотой цепочке и длинные седые баки придавали что-то патриархально-мирное. Фуксу, близкому приближенному Александра Третьего, было поручено вести процесс.
Заняли свою ложу сословные представители.
Появился наконец прокурор, Николай Владимирович Муравьев, стройный, подтянутый мужчина — ему шел тридцать второй год, — напряженный, сосредоточенный; высокий крутой лоб, нос с горбинкой, черная борода и густые брови, под которыми блестели зоркие, умные, хищные глаза, — все это невольно привлекало к нему внимание зала. Муравьев сел к маленькому столу возле своей кафедры.
Уселся в кресле первоприсутствующий, заняли свои места сенаторы и сословные представители, журналисты, защитники…
— Введите подсудимых… — Голос у первоприсутствующего Фукса был спокойным, даже будничным.
По залу прокатилась волна, все головы повернулись к двери в левой стене, рядом с пустующей скамьей подсудимых.
Вначале появился офицер в железной каске прусского образца и с саблей наголо, открыл боковую дверцу на скамью подсудимых.
Первомартовцы занимали места один за другим. Все взгляды присутствующих были обращены к ним, на них нацелились монокли, лорнеты, театральные бинокли.
Владимир Николаевич Герард уловил вздох… Как точно определить его? Вздох разочарования — так, пожалуй, будет точно. Нет, не похожи эти люди на кровожадных, тупых убийц, жаждущих крови.
Однако адвокат Герард ясно, отчетливо, контрастно видел лишь лицо своего подзащитного. "Спокоен, сосредоточен, выдержан. Однако что-то новое есть в нем. Что?"
Зал был наполнен шепотом, тихими возгласами, движением.
Но вот поднялся первоприсутствующий Фукс, и мгновенная тяжелая тишина повисла в воздухе.
— Во исполнение высочайшего повеления особое присутствие правительствующего сената приступает к рассмотрению… — Голос звучал размеренно и торжественно.
Тут Владимир Николаевич Герард увидел, что Николай Кибальчич наклонился к Перовской, что-то шепнул ей на ухо, и слабая, мгновенная улыбка мелькнула на лице молодой женщины.
И дальше, пока читался длиннейший обвинительный акт, пока отвечали на вопросы первоприсутствующего Рысаков, Гельфман, Желябов и другие, Кибальчич если и слушал, то только своих, а Фукса невнимательно, во всяком случае, Герард так воспринимал своего подзащитного: Кибальчич переговаривался с товарищами, о чем-то сосредоточенно думал, водя пальцем по широким перилам скамьи, иногда с явным интересом осматривал присутствующих в зале.
…Лишь после перерыва, в пятом часу дня, когда в обвинительном акте речь пошла непосредственно о нем, Николай Кибальчич, откинувшись назад и замерев, стал слушать с напряжением.
— Подсудимый Кибальчич, вы обвиняетесь в том, — голос первоприсутствующего Фукса звучал по-прежнему монотонно, и в нем чувствовалась усталость… — что, принадлежа к партии тайного сообщества, называемой социально-революционной партией, и действуя для достижения ее целей, вы пришли к соглашению с наличными подсудимыми и другими лицами лишить жизни государя императора Александра Николаевича, во исполнение какового умысла: первое. Вы принимали участие в приготовлениях взрыва царского поезда, в котором следовал император девятнадцатого ноября 1879 года близ города Александровска. — Первоприсутствующий отпил большой глоток воды из стакана. — Вто-рос… Принимали участие в приготовлении такого же взрыва царского поезда в том же 1879 году на одесской железной дороге. Третье… Изобрели, изготовили и приспособили четыре метательных снаряда, из которых два были употреблены в дело и одним из них был произведен взрыв, причинивший его величеству тяжкие поранения, за которыми последовала кончина государя императора. — По залу прокатился рокот ужаса и негодования. Сенатор Фукс помедлил, вздохнул. — Признаете ли вы себя виновным?